«28 сентября нарком обороны Ворошилов доложил Советскому правительству о готовности направить в Чехословакию 4 авиационные бригады (8 полков) в составе 548 боевых самолетов. В этот же день об этом были проинформированы правительства Франции и Чехословакии. Всего в боевую готовность приведены 12 авиационных бригад. Командующий чехословацкими военно-воздушными силами Я. Файфер позднее писал, что Красная Армия готова была «сразу выслать нам в помощь 700 истребителей». В этот период советские летчики сражались в небе Китая, где положение было критическое. Сражение с коричневой чумой фактически началось, и гибель трех женщин-летчиц, словом и примером поднимавших молодежь «на крыло», была бы воспринята в числе боевых потерь. Миллионы людей с болью в душе ждали добрых вестей, желали экипажу «Родины» удачи и спасения.»

Ночь надвигалась с востока, быстрей обычного. Темноту сгущала мощная облачность, таящая в себе грозные опасности. Стекла штурманской кабины и крылья самолета покрылись седой коркой: обледенение! Командир Гризодубова повела машину из опасной зоны на подъем… 5500 метров, 6000, 6500… Окна и плоскости очистились ото льда, но тут же — другая напасть — сильнейшая болтанка. В неровном гуле моторов, казалось, слышался скрип конструкций крыльев и фюзеляжа. Еще выше — из слоя штормовых возмущений воздуха!.. А звезд все не видно. Они показались лишь на высоте 7450 метров. Болтанка прекратилась — здесь попутный ветер взялся помогать, и штурман Раскова отметила, как сразу возросла маршрутная скорость. Но работать приходилось в кислородных масках и на лютом морозе.

Экипаж перед дальним перелетом консультировали такие опытные летчики и штурманы, как Чкалов, Громов, Беляков, Данилин, Спирин. Ожидали, что придется преодолевать два атмосферных фронта. Но всего не предусмотришь заранее. Случилось так, что курс «Родины» пролег не поперек, а вдоль фронтов. В облаках кабина штурмана заледенела внутри и снаружи. При температуре почти сорок градусов холода аппаратура застыла. Нельзя было прослушать даже сводку погоды, которую передавали широковещательные радиостанции. Прогноз, полученный накануне полета, явно не оправдывался. Планировали «проткнуть» два фронта километров по тридцать, а пришлось почти все расстояние идти вдоль линии их действия.

Раскова по звездам — Полярной и Веге — пыталась определить местонахождение самолета. Не работали радиопередатчик, радиокомпас, радиоприемник, внутренняя телефонная связь. Командир, второй пилот и штурман в изолированных кабинах «летающей цистерны» общались только с помощью сигнальных ламп и записок. Полная изоляция от внешнего мира. Безмолвие и холод. Только работающие моторы сохраняли им жизнь.

Когда Гризодубова через узенькое внутреннее оконце увидела как штурман в тщетной попытке наладить связь непослушными от холода пальцами разбирает приемник, она поняла что единственно правильным решением будет продолжать держать курс строго на 90° по аэрокомпасу. Уже почти сутки они летели на восток. Ночью самолет шел над облаками на высоте 7500 метров. Полина Осипенко дала командиру некоторую передышку — часов шесть безукоризненно вела машину. И это была главная работа второго пилота на этой машине, поскольку посадить самолет со своего места Осипенко не могла — обзор был недостаточный. Однако за эти часы Гризодубовой удалось немного поспать и восстановить силы.

Рассвет застал «Родину» над Становым нагорьем. Все так же высоко и плотно держалась внизу облачность, лишь кое-где ее прорезали заснеженные пики гор. Снижаться было невозможно. За Байкалом по графику полета следовало изменить курс, взяв по аэрокомпасу 120°, чтобы выйти к Транссибу. Но, не видя местности, не зная погоды, не слыша радиомаяков, есть риск невольно пересечь китайскую границу, попасть в нарушители. Еще не остыли страсти после событий у озера Хасан. Оставалось одно — двигаться только вперед, напрямую к Охотскому морю. А там…

Готовясь к перелету, экипаж нанес на карты и выучил наизусть расположение запасных аэродромов и посадочных площадок вдоль трассы полета. Сегодняшним авиаторам кажется почти невероятным: если провести по карте России прямую линию от Москвы на восток, это и будет путь «Родины» — почти по параллели, с ничтожным отклонением. А ведь шли практически вслепую. Шли с горячим желанием побить мировой рекорд. Когда по времени полета стало ясно, что новый рекорд установлен, командир Гризодубова повела машину еще дальше. Теперь нужно было определить точное местонахождение самолета. Снижаться над гористой местностью было рискованно, тем более в облаках, грозящих обледенением. Лучше уж пробивать облачность над океаном, а потом повернуть к суше и определиться по береговой кромке. День еще не кончился, и где-то, хотя бы на краешке родной земли, должен быть просвет.

Рассказывают, что однажды создателя эволюционной теории Чарльза Дарвина спросили — насколько принципы естественного отбора приложимы к человеческому обществу. Коль скоро самые смелые и отзывчивые на чужую боль люди первыми гибнут в борьбе за высокие идеалы, то эгоисты имеют преимущество в продолжении рода, — значит ли это, что человечество обречено на нравственную деградацию? Ответ был неожиданным и суровым: здесь все иначе — народ, у которого в критический момент не хватает людей, способных жертвовать собой во имя общего блага, — такой народ погибает целиком или рассеивается по свету.

Кто были эти три женщины, рисковавшие жизнью ради спасения своего народа? Прежде всего, это люди незаурядные, весьма и весьма одаренные умом, талантом, сердцем. И еще тем особым качеством, которое русский философ и этнограф Л. Н. Гумилев назвал пассионарностью. Именно из таких людей состоял экипаж «Родины».

Валентина Гризодубова — дочь знаменитого русского авиаконструктора и пилота Степана Васильевича Гризодубова. По рассказам Михаила Водопьянова, однажды Степан увидел в кино запечатленный полет братьев Райт. Он выпросил у киномеханика несколько кадров кинопленки, отпечатал их и принялся делать свой аппарат. Он сам строил самолеты и монтировал двигатели к ним. Первые три были не слишком удачными, держались в воздухе считанные минуты, но четвертый аэроплан принес славу конструктору, Гризодубов совершил на нем ряд уникальных полетов, о которых писала и русская, и зарубежная пресса.

В 1912 году в младенческом возрасте, привязанная ремнями к отцовской спине, Валентина впервые поднялась в небо на его аэроплане Г-4 с бензиновым мотором. Мать ушла по делам, а конструктору надо было опробовать машину и он взял дочку с собой на ипподром, где совершал полеты. При ипподроме находились царские конюшни, и на Гризодубова иногда жаловались, что шум мотора пугает лошадей.

Мама, Надежда Андреевна Гризодубова (урожденная Комаренко), работала швеей-модисткой. Она обладала прекрасным голосом, и меценаты предлагали средства для поездки в Италию — учиться вокалу. Но любовь к мужу оказалась сильнее. Он работал, как тогда называли, «техником электромеханического ремесла» или, по-нынешнему, главным механиком электростанции — первой в Харькове. А для души строил самолеты своими руками, за свой счет. Разумеется, на такое увлечение не хватало ни мужниного жалования, ни того, что жена зарабатывала шитьем; на субсидии нечего было и рассчитывать. Но были частные пожертвования на благородное дело. Собирали деньги на покупку велосипедных колес для уже почти готового летательного аппарата.

Когда, например, потребовалось помещение для сборки и окраски крыльев, местный предводитель дворянства Ребиндер — умный и весьма просвещенный человек — предоставил конструктору лучший зал дворянского собрания. Там, на паркете бального зала, под огромным портретом Николая II бегала и Валентина, помогая матери и сводному брату обтягивать каркас полотном, прошивать гипюрной лентой для прочности и покрывать крылья блестящим эмалитом. Когда крылья были готовы, оказалось, что они не протискиваются в изгибы коридора. Конструктор был в отчаянии. Мама плакала. Но предводитель дворянства приказал разобрать не крылья, а оконную раму, подоконник и даже проломить стену сантиметров на тридцать под окном бального зала.