Закономерность открыта. Жаль, что повлиять на нее невозможно. Ее повелитель — море.

И все равно двери будут слушаться!

К следующей приближаешься медленно, будто гипнотизируешь. Сдаешься, калиточка? Как бы не так! Путь прегражден не калиточкой, а стальной плитой, намертво вонзившей свои ручки-рога в стенку.

Рывок, казалось, отнял все силы, а «рога» ни с места. Что же дальше? Сесть на пол, отдохнуть? Никто ведь не увидит. Да, сяду. И тут совершилось чудо: «рога» сами опустились, плита сдвинулась, пропуская двух матросов.

— Гуд бай, сэр!

— Гуд бай, ребята! — последнее слово сказано по-русски, машинально.

Матросы закрывают дверь. Спасибо, хлопцы!

Осталась последняя преграда. На нее смотришь с такой ненавистью, что она должна бы от одного только взгляда расплавиться, слететь с петель, открыться в угодливом поклоне: «Пожалуйста, сэр». Дверь и вправду отворилась. «Ага, испугалась!»

Не испугалась, конечно. Просто кто-то, шедший ранее, оставил рычаг опущенным. Ну и влетит такому матросу, если узнает начальство! Ладно, никто не узнает — оплошность матроса исправлена дипкурьером.

Сдвинувшийся с места галстук поправлен, манжеты тоже. Вперед в кают-компанию.

Капитан приглашает всех за стол. Георгий садится напротив. Стюарды с привычной ловкостью поставили закуски, разлили суп. Теперь сервировка не была загадкой: усвоили, что к чему.

Стюарды ловко убрали тарелки; появились ром и кофе.

Капитан взял стаканчик с ромом. Поднялся. Офицеры и дипкурьер — тоже.

— Джентльмены! — сказал капитан, — мы благополучно миновали самую опасную зону, прошли с минимальными потерями. Конечно, мы еще в пути, а кто в пути — тот в бою. Но в этих водах русские и мы — полные хозяева.

Капитан сделал паузу, словно что-то обдумывая.

— Хочу сказать еще несколько слов, пользуясь присутствием русских. Я восхищен мужеством экипажей каравана. Они ведут себя достойно! Поднимаю тост за успешный переход, за боевое содружество англичан и русских!

Он сделал маленький глоток.

«Кажется, рейс в самом деле близится к завершению, — подумал Георгий. — Капитан наверняка взвесил каждое слово». Всплыли в памяти первый диалог с ним, потом с Джонсоном, отдельные фразы, случайно услышанные от офицеров, матросов, и еще — лондонские разговоры. «То, что совершают на фронтах советские воины, меняет умонастроения многих на Западе».

Капитан приказал принести кофе и продолжал:

— Уважаемый сэр Костюченко. Не так давно я не верил в то, что русские выдержат натиск Гитлера. В декабре сорок первого он был уже у окраин Москвы. Что же ему помешало взять русскую столицу? Я, как и многие мои коллеги, считал: зима, русские морозы. Не удивляйтесь. Меня ведь еще мальчишкой в школе учили, что Наполеон бежал из Москвы, испугавшись русских холодов.

Под Сталинградом вы нанесли фашистским войскам очень сильный удар. Блестящая военная операция! И в какое время? Зимой! Представление о том, что морозная стихия помогает вам, еще жила во мне. Но лето сорок третьего года, схватка под Орлом и Курском вытравили из моей головы все заблуждения. Я поверил в победу — вашу и нашу, в поражение фашизма.

Капитан сказал в заключение:

— Благодарю вас, русский союзник!

…Целые сутки протекли спокойно. И следующие. Тишина была непривычной. Казалось, она вот-вот взорвется. Но на корабле все спокойней — совсем не то, что прежде, в открытом океане. Если бы дипкурьеры не были в этом рейсе новичками, они догадались бы: до советского берега рукой подать!

…Резко распахнулась дверь каюты:

— Джентльмены, поздравляю вас. Мы прибываем в Мурманск!

Стало совсем тихо. Георгий и Николай еще не верили услышанному.

Помкэп повторил.

Дипкурьеры пожали руку Джонсону:

— Спасибо за радостную весть.

Георгий спросил:

— А караван?

И караван.

— Весь?

— Почти весь… У нас еще не было столь благополучного рейса. Через полчаса вы сможете сойти на берег.

После ухода Джонсона Николай произнес:

— Мы в самом деле в Мурманске? Просто не верится.

Минуло полчаса. Вторично явился помкэп, теперь с Робертом и еще с одним матросом.

— Джентльмены, вас ждет катер.

— Передайте нашу благодарность капитану.

…Взяли вализы с диппочтой. Наверх!

С каким наслаждением вдохнули на палубе обжигающий мурманский ветер! Осмотрелись: невдалеке в морозном паре обледеневшие корабли каравана. Вытерпели, вынесли все, прорвались!

Георгий машинально попробовал ногою твердую почву причала: качается? Пожалуй, малость колеблется.

Лишь через два-три часа земля обрела надежную устойчивость.

Диппочта заперта в сейфе представительства Наркоминдела СССР. Заботы вроде бы схлынули. И все же — не спится. Сказывалось нервное напряжение одиннадцати суток плавания.

Вечером Георгий спустился в вестибюль, купил «Правду». Киоскер дал даже два номера недельной давности, узнав, что гостиничный гость долго не читал газет.

В номере прилег на диван, впился в сводки Совинформбюро.

— Коля, радостные вести: войска Первого Украинского под командованием генерала армии Ватутина перешли в наступление и прорвали фронт противника на протяжении восьмидесяти километров!

Перевернул страницы, пробежал глазами.

— Послушай, послушай — нас касается, морского пути Англия — Мурманск!

Лаконичная телеграмма: советские катера в Баренцевом море двадцать второго декабря («Коля, мы ведь плыли как раз в это время!») потопили немецкий миноносец, два сторожевых корабля и транспорт противника водоизмещением пять тысяч тонн.

— Не давали морячки покоя фашистам! Молодцы!

Молодцы, да еще какие! Ведь фашисты сосредоточили в Северной Норвегии крупные силы своего надводного флота. Там вели разбой новейший линкор «Тирпиц», тяжелые крейсеры «Адмирал Шеер», «Лютцов», «Хиппер», крейсер «Кёльн». Стаю морских пиратов дополняли две флотилии эскадренных миноносцев, внушительное число подводных лодок плюс авиация — около полутысячи самолетов.

Зайцев протянул руку к газете:

— Дай-ка мне, хочу собственными глазами пощупать.

Задумался Георгий. Вспомнилось: «Недавно наша подводная лодка, которой командует Герой Советского Союза Николай Лунин, успешно атаковала вражеский линкор „Тирпиц“. Он был серьезно поврежден. После такого урока и другие гитлеровские корабли наверняка поубавили свою прыть…»

Это то, что было опубликовано, — летела новая мысль. — А ведь во время нашего плавания могла осуществляться очередная боевая операция на море! Весьма вероятно, что она еще продолжается и сообщать о ней преждевременно. Такие операции — прямая помощь караванам судов… Да, на войне всякое бывает — и неудачи, и удачи. Возможно, удача сопровождала наш рейс. И получалось, как сказано в стихах Константина Симонова:

Георгий заложил руки за голову. «Добрались до дома, добрались!»

Только сейчас, в эту минуту, он почувствовал — живы! — ощутил всем своим существом, каждой клеткой. «Наверное, я в рубашке родился». И тут же уснул.

А во сне его снова начали швырять сумасшедшие свинцовые волны. Георгий с тревогой смотрел на зеленые вализы, укрепленные вдоль переборки. Они стояли, прижавшись друг к другу, как солдаты в строю, а сургучные печати казались орденами. Новый оглушительный удар бури. Кипящий вал сорвал с зажимов иллюминатор и хлестнул по вализам. Выдержали, не упали. Но их «дипсолдатские» гимнастерки промокли, сквозь них, словно татуировка, проступили буквы: «Совершенно секретно», «Совершенно секретно». Под этими словами — текст, но какой — разобрать невозможно. Надо спасать, спасать! Бросился к одной вализе — она будто приросла к полу, не поднимешь, не оторвешь. Опять грохот — треснул борт. Вода охватывает вализы, тянет их в морскую пучину. Георгий напряг все силы. А где же Николай? Ах, вот он, рядом, помогает. В каюте вдруг оказались какие-то люди (а она ведь заперта на ключ). «Не подходи!» — крикнул Георгий и схватился за пистолет. Но тут же узнал: свои, дипкурьеры. Сразу трое. Их можно допустить. Вализы перенесены к противоположной стенке, иллюминатор снова задраен, бортовая трещина — чудеса! — сошлась, соединилась. Вдоль стены — странно, она совершенно сухая! — четкий строй вализ в зеленых гимнастерках с орденами. И рядом с ними — трое дипкурьеров — Теодор Нетте, Иван Хромов, Николай Шмаков. «Как все же вы здесь очутились, ребята?» — с удивлением спросил Георгий. И проснулся.