Было очевидно: китайская военщина пыталась выиграть время.
Англия, США и Япония усиленно готовились к новой интервенции против Советской России. Одна за другой следовали провокации, направленные против молодой республики Советов. Нападение на дипкурьеров, нападения на наши заграничные органы, убийства послов, организация заговоров внутри страны — все было направлено на обострение международной обстановки. Как указывалось в воззвании ЦК КП Великобритании, «фактическое положение таково, что под давлением зловещих сил… готовится новая война и интервенция в СССР»[41].
Когда наши товарищи находились в заточении, Чжан Цзолин с прямого благословения и по указке английских, американских и японских поджигателей войны организовал еще большую провокацию, напав на советское полпредство в Пекине.
Советское правительство заявило, что в такой обстановке оно не может далее поддерживать нормальные отношения с китайскими властями, не желает терпеть подобных бандитских действий и впредь до освобождения задержанных советских граждан, наказания виновных и возмещения убытков отзывает из Пекина своего поверенного в делах со всем персоналом полпредства.
В ноте Советского правительства от 9 апреля 1927 года указывалось:
«Советское Правительство, обладающее достаточными техническими ресурсами, чтобы прибегнуть к репрессивным мерам воздействия, заявляет тем не менее, что оно решительно отказывается от таких мер. Советское Правительство отдает себе ясный отчет в том, что безответственные круги иностранных империалистов провоцируют СССР на войну. Советское Правительство отдает себе полный отчет и в том, что Пекинский Кабинет сделался орудием игры, разыгрываемой иностранными империалистическими кругами. Но Советское Правительство исходило, исходит и будет исходить в своей политике из интересов трудящихся масс всего мира, в том числе и из интересов масс китайского народа и рабочего класса всех стран»[42].
О нападении на советское полпредство дипкурьеры узнали спустя много дней, после того, как их самих 4 мая 1927 года доставили в пекинскую тюрьму под новым лживым предлогом, что здесь-де будет оформлено их освобождение.
Начались новые допросы. Одно предъявленное обвинение было глупее другого.
Не было найдено ни одного доказательства хоть какой-нибудь вины арестованных. Тем не менее вскоре был организован суд. Дипкурьеры держались стойко и мужественно. Все трое не только отвергли вздорные обвинения, объявив, что не совершали ничего противозаконного, но подчеркивали, что арест и предание их суду не имеют прецедента в истории международных отношений.
— Суд над дипкурьерами, привлечение их к суду — небывалый случай, — заявил Иван Крилл.
Пункт за пунктом отвергали они обвинение, требуя вызова свидетелей и настаивая на немедленном освобождении. Грейбус заявил, что, отказывая в вызове свидетелей, суд демонстрирует свою несостоятельность. Защитник дипкурьеров в конце своей речи подчеркнул, что, принимая решение, суд берет на себя огромную международную ответственность, так как устанавливаемый им прецедент неизбежно будет иметь крайне негативные последствия.
Судилище явно проваливалось. Его организаторы предпринимали самые отчаянные действия, чтобы выгородить себя, но все было тщетно. В конце концов судья объявил:
— Все материалы, которые представлены следствием и прокурором и на основании которых были предъявлены обвинения по 101 статье, суд находит несостоятельными… Обвиняемые будут освобождены…
Забрав вещи из тюрьмы, советские дипкурьеры и Ф. С. Бородина поспешили в помещение советского полпредства. Наконец-то они среди своих!
…Через некоторое время с советского парохода у одного из причалов Владивостока благополучно сошли все. Они вырвались из лап китайских милитаристов.
Советское правительство принимало самые решительные меры и к освобождению команды «Памяти Ленина» и возвращению их на Родину. Наконец в декабре 1927 года они были переданы советским властям.
Тяжелые испытания выпали на долю небольшой группы советских людей, попавших в застенки. Но самые изощренные издевательства ни на минуту не поколебали мужества советских дипкурьеров и моряков парохода «Память Ленина»
Владимир Васильевич Рудим
На английском крейсере
Декабрь 1943 года. Дипкурьеры Георгий Костюченко и Николай Зайцев проделали длинный и сложный воздушный маршрут с пересадками: Москва — Тегеран — Каир — Гибралтар — Лондон.
Неделя проведена в Лондоне. Теперь предстоит морской путь в Мурманск. Прежде надо добраться до Глазго.
Поздно ночью отправился поезд Лондон — Глазго. В купе четверо: Георгий, Николай, наш дипломат и англичанка мисс Мэри из «Армии спасения». Ее задача — сопровождать дипкурьеров в Глазго и посадить на английский крейсер. Мисс Мэри отлично знает русский язык. Она рассказывает о Тургеневе, цитирует Лермонтова и Достоевского, Толстого и Козьму Пруткова.
— Вы все знаете! — удивился Николай.
Мисс Мэри была польщена, однако сказала гетевскими словами: «Я не всезнающа, но многое мне известно».
При всех достоинствах мисс Мэри в ее познаниях, однако, были неожиданные «белые пятна». Георгий буквально открыл ей «Хождение по мукам» и «Тихий Дон».
Мисс Мэри очень огорчилась, и, чтобы утешить ее, Георгий спросил:
— Вы хорошо владеете русским языком. Учились?
Англичанка помолчала, вздохнула, провела ладонью по лбу, словно что-то припоминая.
— Моя родина та же, что и ваша, — Россия. И зовут меня, если по-настоящему, не Мэри, а Мария, Мария Александровна. Я родилась на Неве. Накануне первой мировой войны родители уехали в Лондон, взяв меня с собой. Мы уезжали надолго, но не навсегда. Это наша семейная, сложная история. Пребывание в Англии слишком затянулось. К сожалению. И хотя мы живем неплохо, лучше, чем многие другие эмигранты, нас всех, как завороженных, тянет обратно к родным местам. Знакомые с детства места, наверное, сильно изменились. Не так ли?
— Наверное… Ленинград в блокаде, фашисты его обстреливают из орудий, бомбят. Как Лондон.
— Да, Петрограду так же трудно, как и Лондону. — Она спохватилась. — Вы извините, он для меня остался Петроградом, как в детстве.
— Ленинграду много трудней, чем Лондону. Там тысячи людей умирают от голода.
— Понимаю… Я не до конца ответила на ваш вопрос о русском языке и литературе. Ну, язык, конечно, изучила еще в детстве, а все остальное — это от матери, она преподавала литературу в гимназии, а здесь, в Лондоне, стала переводить русские книги на английский.
Мисс Мэри была рада побеседовать с русскими, все время о чем-то спрашивала: о музеях, знаменитых фамилиях, архитектурных памятниках.
Было поздно.
— Отдохните хоть немного, — предложил ей дипломат.
Мисс Мэри устало смежила веки и задремала.
Утром поезд прибыл в Глазго.
— Вы молодец, Мария Александровна, — сказал Георгий. — Почти всю ночь не сомкнули глаз, а так свежи и бодры.
Женщина улыбнулась уголками губ:
— Привычка. С тех пор как нас непрерывно бомбят мы научились бодрствовать по ночам.
На привокзальной площади их уже ждал автомобиль И через четверть часа все были в порту.
Густое, маслянистое море тяжело билось о пирс Ветер срывал с гребешков волн пену и швырял ее в лицо. Пена пахла мазутом. Новый порыв ветра. Мужчины успели увернуться, но мисс Мэри опоздала — ее лицо забрызгала пена.
Георгий достал из портфеля чистую салфетку.
— Благодарю. — Она вытерла лицо, протянула салфетку Георгию, но вдруг задержала.
— Я сама ее выстираю и возвращу вам чистой. По почте, конечно. Но куда?
— Мария Александровна, я сам приеду за салфеткой, точнее, не ради нее, а ради того, чтобы снова вас увидеть. Позволите?
Мисс Мэри назвала адрес.
— Запишите же.
— Я и так не забуду.