— Предатель может сам пожелать смерти, — отозвался Роаке, — когда я осуществлю все свои планы.

— Предатель-реа снова наш, что он скоро узнает, — заговорила Акрас, предотвращая серьезное столкновение. — Ты доставишь его ко мне, Роаке, и я буду удовлетворена. — Конфликт между братьями на этом вряд ли закончится. Тагран не сомневался, что Акрас воспользуется соперничеством сыновей, как пользовалась всеми имеющимися под рукой возможностями. — Но не перечь мне снова, Роаке. Я завершу свое мщение и без тебя.

Арес коснулся медной пряжки своего плаща там, где Роаке носил эмблему военного вождя. Роаке не заметил жеста брата, но Тагран заметил, а тонкие губы Акрас изогнулись в мрачной усмешке. Работа Роаке — длительная подготовка — почти закончена. Теперь близилось время мести сына Загаре.

Глава 9

Двое мужчин встретились молча — каждый, подходя к арочному каменному мосту, был осведомлен о приближении другого. Оба остановились на середине моста, и каждый бросил взгляд на извилистый поток, струившийся под мостом. Золотистые вечерние облака скрыли одно солнце, но огоньки второго, все еще сверкавшего на голубом небе, плясали на водной поверхности. От воды исходил сладковатый запах.

Мужчина-соли казался хрупким и маленьким рядом с калонги, чья колышущаяся мантия наружных конечностей и усиков поглощала ароматы его водяного сада. Смуглый худощавый соли выглядел обычным представителем своей расы, если не считать глаз, которые не имели постоянного цвета, а причудливо переливались разными красками. Низкие вечерние солнечные лучи оттеняли его кожу и подчеркивали угловатые черты лица.

Калонги заговорил первым, в соответствии с высоким рангом.

— Вы вспоминаете историю из своего детства, — мягко заметил он, будучи одним из высших адептов Сессерды, славившимся остротой восприятия даже среди собственного народа.

— Я вспоминаю миф о двух воинах, которые встретились на мосту и дрались в честном поединке, — отозвался соли, привыкший к необычайной силе восприятия калонги. — Их мечи вершили правосудие.

— Твой народ любит своих героев.

Соли самоуничижительно усмехнулся:

— Мы, соли, всегда чтили наших воинов больше, чем наших мудрецов, хотя и утверждали обратное. — Он вздохнул, словно ощущая тяжесть грехов своего вида. — Мы ценим разрушителей выше созидателей, хотя разрушать куда легче, чем созидать. Наши историки словно сговорились возвышать жестоких, эгоистичных и безжалостных.

— Сила может диктовать историю, не определяя границы почитания, — вставил калонги, поощряя собеседника оттенками своего многотембрового голоса.

Соли покачал головой, но печаль на его лице сменилась улыбкой.

— Вы снисходительны к моей оскорбительной мрачности Укитан-лаи, вместо того чтобы отчитать меня, как я того заслуживаю. Ваши слова, возможно, справедливы в отношении более цивилизованных рас Консорциума, но мы, соли, еще весьма примитивны. Наша одержимость физической доблестью, слепой удалью и неразумной решительностью показывает, насколько мы недалеко ушли от охотников и воинов нашего прошлого. Мы прославляем предателей, мятежников и негодяев и часто черним совестливых, добросовестных и послушных. Осознанное развитие могло бы принести нашему виду много пользы.

— Действительно, если принять точку зрения хлалеги.

— С другой стороны, я знаю, что осознанное развитие может свести на нет наши природные дарования, как считают натуралисты-илони. Вы же, мой благородный друг, просто воспринимаете нас, соли, как детей. Неужели калонги никогда не размышляют между собой о нашей будущей цели при более высокоорганизованном порядке жизни? Или вы отчаялись повысить наш уровень цивилизованности?

— Немногие виды прогрессируют коллективно. — Укитан, почетный мастер Сессерды и благородный инквизитор, перепланировал нагрев шейных усиков таким способом, какой мог постичь лишь другой адепт Сессерды. — Вы установили прецедент, которому может последовать ваш народ, Джейс-лаи.

Джейс склонил голову, признавая свой уникальный статус среди соли.

— Прогресс цивилизации с помощью приема реланина едва ли обретет широкую популярность. Ваш весьма необычный вклад в мои скромные таланты поставил меня во многих отношениях в двусмысленное положение.

— Мы раздаем почести и привилегии в строгом согласии с нашей концепцией правосудия Сессерды, как вам хорошо известно.

— И эта концепция определяет правосудие в большем количестве миров, чем я в состоянии сосчитать. Я высоко ценю вас, Укитан-лаи, и уважаю ваш народ за поддержку Правды Сессерды, даже когда это причиняет вам неудобство. Усилия сохранить мне жизнь стоили вам куда больше, чем ваши исследователи смогут получить, изучая меня, и мне известно, что многие члены Консорциума возмущены присвоением жалкому соли третьего ранга Сессерды.

— Такое возмущение нецивилизованно. Многие студенты одобряют ваш почетный статус, ибо получают полезные советы от вас, а не от мастера-калонги, внушающего им робость. Вы нашли свою истинную цель, Джейс-лаи, и это доказывает, что мы поступили разумно, восстановив и обучив вас. Найти истинную жизненную цель дано немногим, и это тем более замечательно, что ваш вид еще очень далек от коллективного зрения.

— Можно сказать, что стремление анализировать образцы поведения теперь у меня в крови. Я даю советы насчет отношений с «чужими» по необходимости, а не из-за великодушия, к тому же я всегда был излишне самоуверен. — Соли посмотрел на деревянные перила моста. — Этот мост стоял здесь задолго до того, как первые представители моего вида появились под луной своего собственного мира, но многие соли ведут себя так, словно они самые цивилизованные существа во Вселенной.

— Эгоцентризм детства, — пробормотал Укитан, — общая фаза развития видов. Ваша жизненная цель благодетельна для прогресса соли.

— Моя одержимость «чужими» культурами — ироническое следствие отравления реланином, не более контролируемое, чем мои странные внутренние часы.

— Реланин значительно изменил ваше чувство времени. Философы-тани считают это наиболее интересным аспектом вашего состояния.

— Тани поджидают, словно гробовщики, возможности убедиться, пропорционально ли мое ощущение расширения времени уменьшению количества спанов моей жизни.

— Я зачастую считаю тани довольно мерзким видом, — признался Укитан. И перешел к теме, от которой соли до сих пор уклонялся: — Вам незачем совершать это путешествие, Джейс-лаи.

Соли скрестил руки на груди, и переливающаяся рябь побежала по облегающей его тело коричневатой ткани — второй коже, предназначенной замедлить распространение реланина.

— По-вашему, я боюсь столкнуться со своими сородичами, Укитан-лаи?

— Вы избегали контакта с соли после отравления.

— С тех пор ни один соли не просил моих услуг.

— Но это не просьба о совете по поводу межвидового делового контракта. Это вызов инквизитора, который не относится к конкретному лицу.

— Эти люди когда-то были моими друзьями.

— Просьба основана не на этом. Она обращена к адепту Сессерды Джейсу Слейду кем-то, кто знает о вас только несколько случайных фактов из информационных файлов прили. Эти люди не смогут рассматривать вас как друга, даже если вы захотите отождествить себя с вашим прошлым. Вы ведь изменили не только ваше имя, Джейс-лаи.

Джейс слегка нахмурился, ибо Укитан редко высказывал свое мнение настолько прямо. Калонги предпочитал окольные пути Сессерды, и его слова явно указывали на глубину беспокойства, которое тревожило соли.

— Я действительно не хочу, чтобы они вспомнили меня, Укитан-лаи, но я должен вспомнить их. У меня есть долг дружбы, и я должен уплатить его, даже если кредиторы не поймут, кто оказал им услугу. — Он кивнул в сторону потока. — Вы ведь научили меня распознавать глубинные течения жизни, Укитан-лаи. По-вашему, меня вызвали на Стромви в результате некоего совпадения?

— Течения жизни могут быть благодетельными и опасными. Вы еще никогда всерьез не использовали ваш опыт инквизитора, Джейс-лаи. Вы можете сильно пострадать.