— А почему пришел именно сюда?

— Море… Небо… Морской бриз… Наверно, потому, что все это напоминает мне Яву.

— Яву?

— Ява — это такой дивный остров, богатый и густонаселенный. К югу от Калимантана, к северу от Австралии, к юго-востоку от Азии…

Он улыбнулся своим воспоминаниям.

— А почему ты улыбаешься?

— У нас там был пляж — точь-в-точь как этот. Мы повсюду развесили объявления типа «Запрещается все на свете» и правила пользования пляжем. Впрочем, Варяг быстро отучил меня от этой дурной привычки.

— А как насчет прочих дурных привычек? Капитан кашлянул.

— Ты знаешь, как я впервые познакомился с Варягом? Я присоединился к батальону в какой-то жуткой дыре. Подъехал к нему, выпрыгнул из машины, отдал честь и представился четко, как на параде, все по уставу!

— Да что ты говоришь!

— Честное слово! Он минут пять выбивал свою трубочку. Потом взял меня за локоток и отвел в третье отделение девятого взвода. Они сидели на песке и выглядели как настоящие пираты. А Варяг им говорит: «Ну что ж, ребятки. Собирайтесь. Это ваш новый командир, лейтенант Санмартин. Отправляйтесь с ним в вади Фахед-аль-Рашид (вади — это что-то вроде ущелья, пересохшее русло) и имейте в виду, что я хочу видеть его у себя в среду, так что постарайтесь его не потерять по дороге». Должно быть, я пялился на него как баран на новые ворота, потому что он сказал: «Ну что, лейтенант, время — деньги. Увидимся в среду». И через десять минут я уже пер на себе десять кило песку и проклинал всех его предков до седьмого колена. Ну, разумеется, я потом сыграл точно такую же шутку с Хансом.

— Да что ты!

— Честное слово! Когда он вернулся, глаза у него были красные, как у кролика. Он был весь пыльный и чумазый, как черт, но тем не менее отдал мне честь по всем правилам и доложил: «Сэр, патруль одиннадцатого взвода ваше задание выполнил!» Я вообще-то трубку не курю, но одолжил для такого случая. Я выбил ее об колено и сказал: «Привет, Ханс. Ну, как прогулочка?» Ох и зол же он был!

— А это не было опасно?

— Дорогая моя! Наши патрули ходили — по этому вади семь с лишним месяцев и ни разу ни на кого не напоролись. Собственно, это было одной из причин, отчего Ханс на меня так разозлился. Война на Ашкрофте была ужасно скучной. Ножки раскладываются наружу и вниз, — добавил он, указав на столик.

— Расскажи об Ашкрофте, — попросила Ханна, пропустив его указания мимо ушей.

Он поднял глаза к небу и вытянул руки перед собой, внимательно разглядывая их при свете солнца.

— Ашкрофт — это ад, — сообщил он совершенно будничным тоном. — Днем там жарко, как в пекле, а ночи холодные, как поцелуй дьявола. У меня были часы — матушкин подарок. На второй день они встали — кристалл не выдержал. Высшая форма тамошней жизни — одноклеточные водоросли. Да и то мой друг, морской биолог, не был уверен, что они туземного происхождения.

Ханна достала из корзинки какой-то деликатес, завернутый в бумагу.

— Не спрашивай, не знаю, — ответил капитан на незаданный вопрос. — Какое-то творение Каши. Ну так вот. Через некоторое время после того, как там поселились люди, моря уже кишели амебами, диатомами, инфузориями, радиоляриями и хрен знает чем еще.

Ханна отставила в сторону вино и откупорила две бутылки легкого пива. Санмартин взял одну из них.

— Мы жили в респираторах. Днем пластик таял, а к полуночи делался хрупким от мороза. Я видел одного мужика — он сжег себе сетчатку. Зеленый был, только с корабля сошел. Нет, на солнце он не смотрел. Ему хватило того, что отражалось от скал.

Он отхлебнул теплого пива.

Ханна зажмурилась и снова открыла глаза.

— Когда я думаю о пустыне, мне представляется жара, пески, пальмы… Верблюды…

— Там было четыре вида пустынь. Каменные пустыни — ни проехать, ни пройти; ледяные пустыни — туда даже рабочие-рабы не совались; песчаные пустыни и пыльные пустыни. В песчаных пустынях, когда дует хамсин, песок обдирает краску и царапает стекло. Но местами песок такой крупный, что ветер не может поднять его высоко. Мы, бывало, садились на холмике и смотрели, как песок волнуется под ветром, словно рожь. А пылевые пустыни…

Он на миг умолк и коснулся ее руки. Ее кожа покраснела.

— Пылевые вихри — это смерть. Самые большие достигали десяти метров в высоту и сотни километров в поперечнике. Не убежишь, не спрячешься. Мелкие пылинки въедаются в респиратор. А самые мелкие проникают внутрь и разъедают легкие. От пыли и статического электричества отказывают машины. Каждый день мы думали, что сегодня мы наконец сотворим что-нибудь непоправимое и уже не выберемся отсюда. Однако же выбрались!

— Так зачем же эту планету заселили?

— А зачем вообще заселяют планеты? От Земли близко, можно добраться даже на небольшом грузовом корабле. Она лежит на перекрестке торговых путей. Одна компания заманила туда красивыми брошюрками пятнадцать тысяч человек и выстроила город на их костях. Я знаю, вы тут не любите черных, и, возможно, не напрасно, но, если у людей может быть причина поднять восстание, у тех рабочих она была. Они работали за еду, воздух и койки, где они спали по очереди. Надсмотрщики и прочие паразиты закручивали гайки. Тебе кажется, что я говорю с предубеждением?

Она кивнула.

— Так оно и есть. Будь на то наша воля, мы бы вычистили этот город и отдали его работягам.

— Они взбунтовались… Он кивнул.

— Они поняли, что не их дети унаследуют землю обетованную. «Adde parvum parvo magnus acervus erit», — сказал Овидий. «Мало-помалу набирается много». Там был один мужик с классическим образованием. Он назвался Спартаком. По его совету рабочие дали надсмотрщикам по зубам их же пистолетами и плетками, а стражи порядка, бывшие на содержании у концерна, доложили ассамблее, что на планете восстание, которое должно быть подавлено. При этом корабли, которые направлялись в Даи-Ниппон, приземлялись и взлетали и даже не замечали, что на планете что-то происходит.

— А что он сделал?

— Ты лучше спроси, чего он не сделал. Он не перерезал паразитов и не сложил оружие, когда мы постучали к нему в дверь. «Bis peccare in bello поп licet» — «На войне дважды не ошибаются», — процитировал он, взяв в руки свой автомат и с отсутствующим видом поглаживая спусковой механизм. — Мы выкурили их из города. Выжившие ушли в горы, захватив с собой пищу. Мы занимались тем, что толкли воду в ступе, пока адмирал Накамура решал, кого и в каком порядке он будет расстреливать. Кончилось тем, что мы повесили пятерых директоров. За рабовладение. Хотя, конечно, паразитов доконал уже тот факт, что рабочие-рабы взялись за оружие.

— Выживает сильнейший? — спросила Ханна, слегка улыбнувшись.

Санмартин поморщился.

— Вообще-то Дарвин описывает это несколько иначе. Животные размножаются и изменяются, приспосабливаясь к экологическим нишам. А потом среда вдруг меняется. Падает метеорит, начинается оледенение и так далее. И прежние ниши исчезают. Те, кто сумеет найти себе новую нишу, выживают. Прочие вымирают.

Он отряхнул руки, взял трость, внимательно осмотрел ее и внезапно резко хлестнул по верхушкам хвоща.

— Вот и люди так же. Они приспосабливаются к определенной нише. А потом возвращается прилив и все песчаные замки смывает. Обычно приливом работаем мы. Военные.

Она заглянула ему в глаза. Видно было, что он пытается настроиться на очередное воспоминание.

— Их коммерческий директор… Я его видел. Маленький такой старичок. У него был огромный офис, но все свои вещи из этого офиса он вынес в маленьком чемоданчике. Наверно, ему просто никто никогда не говорил, что он убийца.

Капитан посмотрел на море.

— Я однажды видел маленькую черепаху, красно-бурую и коричневую, как лакированная шкатулка. В Вест-Пойнте на Гудзоне, к северу от коридора огня. Она была похожа на того директора. Она лежала у дороги, у нее был раздавлен панцирь. Она не знала, что на свете есть танки.

Он умолк.

— Я читала про коридор огня, — сказала Ханна, догадавшись, о чем он думает.