Места на скамье уступили пятерым девушкам. Ян украдкой стиснул ладонь Марка, что-то сказал; оба ищут глазами принца – но его, единственного, почему-то нет. Почему? Улыбки, кивки, робкое оживление, шепот. Вета, Жанна, Маргарита Этескье, Анна Лувье, Агнесса Конен… вперемешку сидели давние недруги и лучшие подруги, ссорившиеся из-за пустяков и мирившиеся, кокетничавшие и спорившие из-за внимания молодых людей… вот они, их кавалеры – окружили своих дам живой стеной, словно еще нужно их от кого-то защищать, словно что-то еще будет впереди; сжаты пальцы, и губы незаметно шепчут молитвы, и даже сейчас они разбились на пары, ведь это – первое за несколько месяцев свидание, и будет ли еще...

Вета украдкой взглянула в зал. Переполнен. Еще бы, какое непривычное и шокирующее зрелище – судят тех, кто сам судил, тех, кто имеет право распоряжаться чужими судьбами. Родственники, друзья – самые знатные фамилии заняли места на первых рядах. Вета увидела мать и отца – мать постарела, горькие складки залегли вокруг губ, отец обнимает ее за плечи, оба неотрывно смотрят на дочь. Стиснула руки принцесса Изабель, с надеждой смотрит вперед, отыскивая глазами брата; оглядывается удивленно и недоверчиво, шарит взглядом по залу. Шепот, говор, шелест в зале, открыта дверь в коридор, но все равно – духота, дыхание многих людей давит, несмотря на распахнутые окна.

А за окнами – птицы. Свобода, сочная зелень – уже конец июня, свежее дыхание сада. Господи, пронеси…

Напудренные парики судей едва заметно качаются, шелестят свитки. Почему же они не начинают? Вета не знала, как должно проходить это все; почему изумленный шепот то и дело вспыхивает в зале? Полный, усатый судья скользнул взглядом по лицам обвиняемых и взял со стола, развернул с важным видом длинный свиток. Откашлялся, ударил деревянным молотком на длинной ручке.

- Слушается дело о государственной измене и покушении на жизнь Его Величества короля Карла Третьего Дюваля. Согласно воле Его Величества, так как вина подсудимых не вызывает сомнений, суд счел нужным перейти сразу к оглашению приговора…

Кажется, у нее что-то со слухом, отрешенно подумала Вета. Выключились звуки, исчезло все, поплыло перед глазами. Кристиан Крайк осторожно взял ее за руку. Приговор – уже, так сразу? Без разбирательств, без защиты? Так не бывает!

Зал удивленно загудел – и смолк.

- Подсудимый виконт Ян Рауль Дейк обвиняется в устроении заговора против Его Величества короля Карла Третьего, сношением с иностранными державами, врагами короля и короны, взяточничестве и растрате…

Слова падали, и временами Вета даже могла разобрать их. «Обвиняются в государственной измене…» - это про них, про нее, это она обвиняется… в измене? «Преступление против короля и короны…» - неправда, они ничего плохого не сделали! «Волею Его королевского Величества…» - какие пустые, ничего не значащие звуки. Что-то там было еще, еще, еще… А потом ударило: «приговаривается…»:

- … и приговаривается к лишению всех имущественных прав, титула, прав наследования и наследования всех потомков, а также к каторжным работам – бессрочно…

Падали, как тяжелые булыжники, фамилии, имена и титулы – а она ничего не слышала.

- … подсудимый барон Кристиан Юханнес Крайк…

- … подсудимый граф Эдмон Анри Лувье…

- … подсудимый граф Марк Филипп де Волль…

Сознание выхватило почему-то имя Марка де Волля и отключилось на фразе «бессрочные каторжные работы»… что-то еще было сказано про Жанну Патрицию Боваль, потом потонуло в общем крике имя Агнессы Маргариты Конен. А потом по ушам резануло ее собственное имя – и почти сразу – «каторжные работы сроком на десять лет».

Судья смолк, откашлялся, опустил свиток на стол.

- Во имя короля и короны! - и снова ударил молотком.

На зал упала тишина. Такая, что муха пролетит – слышно. А потом ветром пронесся по рядам – аааххх – стон всеобщего изумления и отчаяния, взорвавшийся плачем одних и смехом других.

Окрик распорядителя перекрыл поднявшийся шум.

Ян протиснулся к загородке, сжал пальцами деревянные перила. Лицо его было белым, как бумага, но голос зазвучал четко и громко – и ворвался в сознание Веты, словно сдернули платок с глаз, словно вынули затычки из ушей.

- Перед лицом своего короля и своего народа, перед Богом и людьми свидетельствую – мы невиновны. Никто из нас никогда не имел ни намерения, ни даже помысла о том, чтобы причинить вред Его Величеству, - Изабель вздрогнула, как от удара, и отвела глаза. - Клянусь в том… жизнью своей и честью. Все, в чем обвиняют нас, - злой умысел. Мы не в силах доказать это, и Бог вам судья, наши судьи. Мы невиновны.

- Мы невиновны! – раздались выкрики… кажется, это Артур, и Кристиан, и Йорген Редга.

Зал заволновался.

- Перед Богом и людьми свидетельствую – за этим обвинением стоит злая воля и умысел герцога Гайцберга, - так же четко и громко проговорил Ян, - и время докажет, что мы были правы...

Зал загудел, судьи повскакали с мест, солдаты метнулись к осужденным.

- Молчать! – заорал судья. – Уведите осужденных!

Ян пытался выкрикнуть еще что-то, но в поднявшемся шуме потонули его слова. Стража заломила ему руки и потащила к выходу. Зрители повскакали с мест, в зале истерически зарыдала какая-то женщина.

Вета судорожно глотнула воздуха. Все завертелось перед глазами, а потом стало темно и тихо. Последнее, что она успела услышать - крик Артура ван Херека:

- Мы невиновны!

* * *

Неожиданно холодный, резкий ветер холодил разгоряченные щеки. Изабель глубоко вздохнула и подняла, подставила ветру горящее лицо.

До последней минуты Изабель не верила в то, что их осудят. Потому что поверить в эту нелепость было слишком подло, потому что она знала и знает – Патрик не виноват. Они не виноваты. Только как доказать это… и кому – теперь?

Уже опустел зал суда, уже разошлись перешептывающиеся любопытствующие и заплаканные родственники, уже стихли голоса и скрип деревянных скамей – а маленькая принцесса все еще сидела, не поднимая головы, не в силах подняться. Может, еще не все потеряно? Ведь имени принца не было названо среди остальных. Ей все казалось, что сейчас все изменится. Отменят приговор ее друзьям. Скажут, что все это – глупый фарс. И Патрик подойдет к ней, рассмеется и скажет: «Глупая, а ты поверила…»

Она никогда не поверит. Не поверит в то, что у нее отнимают брата.

Почему его не было среди остальных? Почему не был произнесен приговор – ему? Может, отец передумал?

В горле стоял ком, но заплакать было нельзя. Словно если она заплачет, брату тоже станет хуже, тяжелее…

Но ведь его там не было…

Сбивались, путались мысли. Это все равно неправда, отстраненно подумала Изабель. Это все оттого, что отец болен. Если б он был здоров, он не допустил бы этого.

Принцесса медленно встала и, проводя пальцами по деревянным спинкам скамей, медленно двинулась к выходу. Машинально поправила локоны у висков. А потом резануло: его не было среди остальных! Значит, отец передумал? Значит, он не поверил, понял, что Патрик… ну конечно! Как же она могла поверить в этот балаган… вот сейчас, сию минуту – броситься к ногам отца и убедиться во всем самой. Его оправдали, ну конечно, оправдали! Решительными шагами Изабель пошла, побежала, выскочила во внутренний двор… скорее!

Дверь в комнату короля была чуть приоткрыта, из глубины доносились возбужденные голоса. У принцессы замерло сердце. Что случилось?! Неужели….

Она с силой дернула дверь - и чуть дар речи не потеряла, увидев отца стоящим у окна.

- Ваше Величество! – она подбежала к нему и бережно поддержала под локоть. – Почему вы встали? Вам же нельзя…

- Еще чего, - отмахнулся король, поворачиваясь. Лицо его было очень бледным, но глаза горели мрачным огнем.

- Ложитесь, отец…

За спиной принцессы испуганно суетились лекари.

- Подожди! – Карл отвел от себя руки дочери и спросил резко: - Где ты была?