Распахнув уличную дверь и впустив солнечный свет в лавку, юноша растерянно замер на пороге и задумался. В "Голубиную башню" снаружи проникнуть было невозможно: на поверхности двери, прилегающей к стене башни практически без зазора, ручка отсутствовала. Серьезных повреждений на глиняной обмазке Гарман тоже не обнаружил, из чего сделал несколько простых умозаключений.

Впервые за столько лет он вполне мог забыть задвинуть засов и запереть дверь лавки. Это казалось немыслимым, но исключать подобную оплошность не следовало. Подмастерье был чересчур увлечён, наблюдая, как учитель с другом возятся с ключом, поэтому спешил как можно скорее покинуть хранилище и вернуться в мастерскую. Во-вторых, вчера ночью он крепко уснул, чувствуя сильное недомогание, и мог не услышать шагов вора по мастерской. В-третьих, выкрали единственную важную ценность — ключ бедуина.

Ничего хорошего предстоящий день не обещал: бросить лавку в начале дня было нельзя, разве что запереть ненадолго под благовидным предлогом на время молитв. Ситуация требовала немедленных действий, ведь гость учителя в любой момент мог вернуться и потребовать шкатулку с содержимым. Мальчик всерьёз опасался грозного воина пустынь и очень не хотел подвести Ахмеда, которого искренне почитал. Оставался только один выход — воссоздавать ключа по эскизам и гравюрам, оставшимся в мастерской, и, по возможности, делать дубликат быстро. С мечети зазвучал голос муэдзина ^[6], и Гарман, закрыв дверь изнутри на мощный засов, помчался за рисунками.

Молодой заратуштриец не отличался особой религиозностью, но связь с семьёй моханди поддерживал, посещая единоверцев в праздники, когда его отпускали. Учитель не был истовым верующим, хотя три десятка лет прожил в Йезде, поэтому младшего ученика тоже не принуждал следовать заветам пророка. О своей родной религии парс по рождению Гарман Араминан, как было указано в его карточке, знал лишь по рассказам членов общины.

В понимании юноши, основу жизненной философии последователей учения Заратуштры составляли внутренние убеждения, требующие от человека единства слова, мысли и дела. Такое восприятие жизни исключало сомнения, во многом экономило время, позволяя всегда быть в ладу с собой и окружающим миром, пусть иногда враждебным и несправедливым. Гарман старался, в меру своего разумения, соответствовать личным представлениям о том, каким должен быть истинный парс. Доводя до конца любое дело, не опасаясь вновь и вновь переделывать то, что, по его мнению, не соответствовало идеалу, он совершенствовал свое мастерство, неизменно радуя старого учителя.

Подмастерье разыскал в мастерской чертежи и чеканку с орнаментом, подобрал заготовки для гигантского ключа, сделал метки и вернулся в лавку с твердым намерением сначала дождаться клиентов, а после взяться за дело. Английская леди с сыном, почти ровесником Гармана, уже ожидала у дверей лавки.

— Приветствую тебя, юный друг! — оказавшись в лавке, женщина с удовольствием скинула с головы черный хиджаб^[7], привычным жестом поправив светлые вьющиеся волосы.

— Как дела? — стараясь выговаривать английские слова правильно, поприветствовал посетителей юноша.

— Невыносимая жара! И как только местные женщины не задыхаются в этом неудобном одеянии!

— Думаю, это дело привычки.

— Гарман! Как будет на фарси слово "задохнуться"?

Юноша ответил, после чего отдал леди её ключи. Ему было жаль расставаться с такими приятными и дружелюбными людьми. Англичанка привезла сына в Йезд под конец путешествия по Ирану, где они месяц практиковались в изучении местного языка. Заодно и молодому мастеру удалось подучить английский в коротких диалогах с британскими туристами. Женщина казалась ему очень красивой и доброй, похожей на мать, которую он помнил очень смутно. На прощанье путешественники подарили парню небольшой атлас мира с превосходными красочными картами и, пожелав всех благ, покинули лавку.

В этот день больше никто не появился, и Гарман, едва дождавшись вечерней молитвы, запер дверь и ушел в мастерскую. Не разгибаясь до самой ночи, напрочь забыв о своей лихорадке, он пытался сделать заготовку для ключа. Молодой чеканщик был в отчаянии — получалось плохо, требовался другой материал. Рано утром пришлось отправиться на другой конец города к кузнецам, чтобы подобрать что-нибудь более подходящее.

Кузницу ему приходилось посещать часто: учитель был старинным приятелем кузнеца-иорданца. Мастера нередко подбрасывали друг другу заказы и всегда помогали то материалом, то инструментом. Благодаря многолетнему общению с кузнецом мальчик сносно знал арабский язык, хотя писать на нем не мог. Разговорная практика пришлась весьма кстати, "Голубиную башню" посещали клиенты, изъясняющуюся чуть ли на десятке разных языков. Но встретить в Йезде человека, не знающего фарси, арабский или английский хотя бы на примитивном уровне ключнику пока не довелось.

Стремительный утренний город ослеплял ярким красками, оглушал смешением звуков, отчего юноше делалось неуютно. В центре сновали машины, наперебой сигналя друг другу и пешеходам, беспорядочно перебегающим улицы во всех направлениях. Юного мастера то и дело толкали люди, куда-то отчаянно опаздывающие. Несмотря на долгие годы, проведенные в Йезде, Гарман так и не привык к городской суете. По мере возможности избегая шумных и людных мест, он больше всего ценил тишину мастерской и время, проведенное за работой над каким-нибудь интересным и сложным заказом.

Добравшись до кузнечной мастерской, юноша застал там кузнеца, беседующего с солидным мужчиной в европейском костюме и тёмных очках. Обрадованный иорданец немедленно бросился к Гарману со словами:

— Как хорошо, что ты здесь, брат мой! Я как раз собирался идти к Ахмеду и просить его о помощи, — кузнец показал чеканщику несколько цветных фотографий бронзовой позолоченной маски, инкрустированной крупными самоцветами и украшенной затейливым орнаментом. — Уважаемый клиент желает заказать качественную и очень точную копию этого изделия.

— Я должен отнести заказ учителю?

— Да! Прошу тебя, передай ему этот срочный и ответственный заказ. Увы, сам я не в силах исполнить столь тонкую работу без огрехов. — Кузнец не кривил душой — он действительно почитал Ахмеда, как высококлассного специалиста в чеканке, современном слесарном искусстве и ювелирном деле.

Старый чеканщик был левшой, опытным мастером, и, несмотря на преклонный возраст, обладал острым зрением и твердой рукой. Кузнец один из немногих видел его за работой. Недавно им пришлось совместно восстанавливать для местного коллекционера тонкую крышку золочёной шкатулки, раздавленной каменной глыбой во время землетрясения.

Гарман не собирался рассказывать о недуге учителя и обрадовался, что опередил иорданца, придя к нему первым. Не имея возможности отказать в просьбе, он принял из рук неразговорчивого незнакомца довольно внушительную сумму в долларах, уточнив некоторые детали:

— Когда заказ должен быть готов?

— К концу недели, — ответил кузнец, поглядывая на клиента, стоящего чуть в стороне и недоверчиво наблюдавшего за юношей.

— Нужна только бронзовая основа, позолота и камни не нужны, — прервал молчание незнакомец. Его хриплый голос звучал неприветливо и почти угрожающе. Ткнув пальцем в фотографии, мужчина проговорил: — Смотри, здесь изделие отполировано идеально. Чтобы было выполнено также качественно.

Гарман кивнул, взяв фотографии и нужный материал для маски. Затем они с кузнецом подобрали подходящую по размеру медную трубку для ключа, и юноша поспешил покинуть кузницу, размышляя лишь о том, как быстрее приступить к изготовлению дубликата.

В этот раз дело пошло лучше, и к вечеру юному чеканщику удалось сделать неплохую заготовку. Днем в лавку забежали туристы с документами и ключами, собираясь уезжать на север страны на несколько дней. Наконец, появился гончар Хамид, которого Гарман с нетерпением ждал, и забрал у юноши письмо для брата.