Когда началось восстание, Проню Титова, весь 18-й год пробывшего в тени, избрали в Бодянском командиром. Пришли к нему домой: «Восставать!..» Он смеялся:
— Не поеду. Я и на службе воевать ленился.
Казаки ему сказали:
— Мы тебя убьем прямо возле двора. Иди, принимай полусотню.
Деваться некуда, пошел. На прогоне казаки конные, кто в чем и кто с чем. Тут же большевика местного, Микишка, сторожат, убить хотят. Он в Бога не верил и вообще за красных был. Проня их в круг собрал и говорит:
— Как хочете отбивайтесь, а не рубить…
Микишка отпустили. И с Проней вроде все согласны. Но потом такое началось — куда там «не рубить»! И ездил Прокофий со всеми, бесстрашный и безрадостный. Бьют героев — они теряют осторожность. Прокофий себя героем не считал, сам оберегался и к Господу постоянно прибегал. В людях он всю жизнь не разбирался. За все время один верный выбор сделал — когда женился. И сейчас набрал себе в помощники черт-те кого. Федор Бирюлин, командир полка, его все больше в разведку или в охранение посылал.
В боях за Каргинскую с полусотней ребят 1-го и 2-го годов рождения (моложе не брали) прикрывал Прокофий стык меж двумя дивизиями и на неудобьях за сплетением изломавших землю буераков нарвался со своими на полусотню красных казаков. Ехали они в заломленных фуражечках, лето учуяли. Правились от хутора Каменка. Прокофий, первым выбиравшийся по отрожине, разглядел за хлестким сизым ольшаником какое-то движение и отскочил к развилке. Незаметно вывел своих под самый гребень, нутром рассчитал — красные саженях в сорока проедут, а потом вспомнил: шашки не у всех, патронов и вовсе нет. И казачата об этом вспомнили. Кто-то с визгливым восторгом:
— Ну, дай Бог деру!
И Прокофий, прикинув, что — поздно, с этими желторотыми далеко не убежишь, начнут их травить хоперцы по ярам, как зайцев, сдуру перепугал свое войско:
— Хочешь — не хочешь, а надо в атаку. Иначе так побьют.
Те и побледнели.
Потянул Прокофий левой рукой у одного из ножен узкую шашку. У эфеса надпись: «Злауст 1868».
— Прокофий Семныч, как же так?
— Ничего. Слухайте, — примерил, встряхнул, вживаясь в вес, в длину оружия. Правой рукой свою шашку выхватил. — Ну, как махну, давай за мной…
Склонился Прокофий к гриве, из-за торчащих настороженно конских ушей наблюдал, а сам отчитывал проникновенно: «…Заступник мой еси и прибежище мое. Бог мой и уповаю на него…»
Ехали красные. У одного — ручной пулемет на груди, сошки покачивались. Взыгрывали кони, ветер сносил роскошные хвосты. Ехали… Небо за ними громадное, и цвет не от мира сего.
Хотел их Прокофий пропустить и налететь сзади. Только поравнялись — у Прони в отряде не то конь всхрапнул, не то еще чего… Махнул Прокофий, вылетел…
— Урра!..
А сзади — тихо… «Ах ты ж, Боже ж мой!..» Кони красных шарахнулись и вмиг — в полукруг, подковой. Холодно, с лязгом клинки оголились. «Хоть бы стрелять не начали!» Не начали. В лицах — азарт. Взять его решили.
В Варшаве в фехтовальной школе учили Прокофия владеть всеми видами оружия, белого, благородного, и он на выпускных состязаниях первый приз забрал. Похвалился как-то: «Моя смерть — пуля. Меня сорок человек на шашки не возьмут». Глядели хуторяне на его уши, лопухами торчащие, верили, но не до конца. А был Прокофий на поверку редким бойцом, рубакой на всю область. И подпустив его на сабельный удар, совершили красные хоперцы страшную ошибку, смертельную…
«…От сети ловца, от гибельной язвы…» Влетел Прокофий в середку, легко, как подарки раздавал, махнул влево — вправо, и покатилась чья-то фуражка, подпрыгивая, пружиня козырьком. «…и под крыле Его надеешися оружием обыдет тя — истина Его…» Проделал коридор. Озлели хоперцы, полезли, мешая друг другу. Одного боялся Проня — пулеметчика. «…Ужасов в нощи, стрелы, летящей днем… Где ж он, с пулеметом?..» Подвел дончак хозяина: хотел, как лучше, и вынес под правую руку… Завалившись, головой вниз свисая, рвал пулеметчик с шеи ремень вместе с гимнастеркой, и Проня, качнувшись, чуть не вываливаясь — «Господи… подпруга…», — загасил его колющим под оголившиеся ребра. «Падут от страны твоея тысяща и тьма одесную тебя, к тебе же не приближится…»
Глядели потерявшиеся малолетки, и сердце падало, как проваливался Прокофий, на мгновение опережая выстрел, и вновь взлетал в седле, и рядом кто-то проваливался. Уже навечно.
Кружанул Прокофий обезумевших хоперцев, расплескал отдельных всадников по бугру; крутились те, не зная, кого ж на мушку брать. Где он? И человек или нечистая сила?
Бросили хоперцы поле боя, стали уходить. Не вынесла душа накала рубки. Понесся Проня за ними, боясь оторваться. Знал: оторвутся — залпами положат, и его и кобылу на сито изрешетят. «…На руках понесут тя, да не преткнешься о камень ногою своею…»
Спрашивали потом у молодых про ту погоню. Те, до се перепуганные, отвечали коротко: «Догоняет… как потянет до седла…»
Скатились ополовиненные красные в какой-то яр, стали стрелять, и Прокофий, упав на гриву, пустился обратно. Мимо тел бездыханных, мимо фуражек, плавающих в крови. «…Воззовет ко мне и услышу его…»
Малолетки, увидев его вблизи, на колени попадали: «Прокофий Семеныч, прости…»
Впрочем, вернемся лучше к Окружному съезду…
…Алимов Максим, Кривоносое Демьян, Федотов Зиновий, Зубков Тимофей, Токин Иосиф, Арнаутов Михаил, Майданников Иван, Аникеев Иван, Мельников Семен, Беззубов Афанасий, Асташов Трофим.
От 2-й дивизии никто не прибыл — дивизия вела тяжелый бой.
От 3-й дивизии — Мелихов Василий. Присутствие тоже минимальное, так как 3-я дивизия тоже вела бой.
Как видим, 2-я дивизия, сформированная в Мигулинской, где изначально был центр подготовки восстания, делегатов не прислала. 3-я дивизия, формировавшаяся в Казанской станице, втором центре подготовки восстания, прислала одного делегата, В. Мелихова, который в документах 1918 г. проходит как снабженец Сводного отряда Верхне-Донского округа. Этот отряд в 1918 г. пленил и уничтожил экспедицию Ф. Г. Подтелкова.
От 4-й дивизии — Писковатский (Песковатсков) Федор, Бессчетнов Григорий, Ширяев Андрей, Макушкин Павел, Колычев Андриан, Коршунов Иван, Топольсков Тимофей, Плачихин Михаил, Автономов Александр, Сидоров Лука, Карташев Яков, Медведев Кондрат.
От 5-й дивизии — Дейкин Иван, Барабанов Степан, Кочетов Никон, Гуров Михаил, Кочетов Михаил, Зимовнов Петр, Бурьянов Михаил, Благородов Павел, Зотов Алексей, Лапченков Степан, Седов Абрам, Ушаков Никифор, Баталыциков Михаил, Благородов Федор, Мельников Константин.
Как видим, воинские части прислали в 2,5 раза больше представителей, чем сами станицы, и простым большинством голосов могли диктовать свою волю. Ситуация в восставшем округе отражала таковую же среди донских антибольшевистских сил в целом.
Концентрация войск на небольшой свободной пока еще территории области привела к увеличению роли армии в общественной жизни Дона (при низкой политической культуре это могло привести к падению престижа гражданской власти). Иностранцы сразу же отметили: «Армия казаков, действующая на своей собственной земле, является здесь правительством».[297]
Среди представителей фронтовых частей нет практически ни одного, официально названного белой печатью организатора восстания. Совпадает лишь одна фамилия — Колычев. «Хорунжий Колычев» назван газетой «Жизнь», а Андриан Колычев — представитель от 4-й дивизии. Но среди донских офицеров по фамилии Колычев, а таковых набирается 9 человек, нет ни одного по имени «Андриан».
Из 41 представителя повстанческих частей идентифицировать удалось тоже очень немногих. В 1-й дивизии это, во-первых, Харлампий Васильевич Ермаков, хорунжий, депутат Войскового Круга 1917 г., начальник указанной дивизии, герой ряда исследований;[298] Титов Прокофий Семенович — младший офицер 11-го Донского полка, инструктор по владению холодным оружием; Аникеев Иван Степанович — младший урядник 33-го Еланско-Букановского полка Донской армии, георгиевский кавалер. В 4-й дивизии таковых тоже трое — Медведев Кондрат Егорович, подхорунжий, начальник дивизии; Макушкин Павел Петрович, подъесаул, уволенный атаманом Красновым из армии по несоответствию (приказ № 636 от 28.7.18); Песковагский Федор Васильевич, казак 32-го Вёшенского полка Донской армии, георгиевский кавалер. В 5-й дивизии идентифицировать удалось лишь двоих — Баталыцикова Михаила Ефимовича, казака 46-го Донского полка, члена полкового комитета в 1917 году, и Благородова Федора Павловича, подъесаула 28-го Верхне-Донского полка Донской армии. Всего (вместе с В. Мелиховым) 9 человек.