Что ж, материала я насобирал много…

Итак, сырое мартовское утро. Всадники, всадники, всадники на разбитых донских дорогах. Снег и грязь летят из-под копыт в серое небо. Над хуторами колокольный звон, разрозненная стрельба и неумолчный гомон майданов. Восстание!..

Впрочем, начнем-ка мы на год раньше, чтоб яснее было…

Глава 1

«Мы все как один готовы в любой момент…»

^{(Из резолюции одной станицы)}

Весна 1918 года. Калединщина, которую Ленин считал одной из главных опасностей для революции, разгромлена. Часть казаков-фронтовиков, уверенных, что дело сделано, мир с Советской властью установлен, «приняли Советы», разошлись по домам к хозяйствам… Другая часть казаков-фронтовиков (пожалуй, большая) расходилась по домам, ошеломленная политическими событиями, их не понимая и не желая понимать, не учитывая ближайшего будущего. Эти казаки бессознательно проводили политику нейтралитета в Гражданской войне, который им сознательно прививали некоторые идеологи казачества, выражая линию принципиального аполитизма.

Организационного аппарата для проведения выборов в станичные Советы и военно-революционные комитеты не было.

Партийные организации были заняты борьбой с меньшевиками и «не могли уделить сколько-нибудь сил области и казачьим округам. Домашняя патриархальная обстановка очень скоро стерла поверхностный революционный налет с казаков-фронтовиков. В большинстве станиц власть осталась у «отцов», «дедов», «стариков» — так оценивал обстановку весны 1918 г. Донской комитет РКП(б). Он взялся устанавливать советскую власть на Дону летом 1919 г., уже после интересующего нас восстания, и анализировал предыдущие события.

На севере Донецкого округа попытки революционных фронтовиков взять власть в свои руки были пресечены с самого начала.

Приказ о введении советской власти поступил в станичные правления по телеграфу вместе с другими декретами от новых властей. Созванные специально для решения этого вопроса станичные сборы долго и упорно отказывались вводить советскую власть. В центр посылались делегаты «для ознакомления с новыми порядками».

Лишь в марте, после ряда категорических требований и приезда делегатов с окружного съезда, сборы по станицам «решили подчиниться необходимости и избрать совет».[6] В «Совет» вошли прежние станичные правления в полном составе. В Мигулинской и Казанской станицах председателями стали бывшие станичные атаманы — И. Дрынкин и К. Дронов, в Еланской — помощник станичного атамана Н. Мельников, и лишь Вёшенский станичный Совет возглавил прибывший «из Красной гвардии» полный георгиевский кавалер подхорунжий Харлампий Васильевич Ермаков. Подобного рода замены произошли и на хуторах.

Вывеску поменяли, но суть была прежняя. Призывы о мобилизации против приближающейся германской агрессии остались без ответа. Из Каменской грозили прислать войска и «разогнать контру». Станичных атаманов и некоторых местных «деятелей» требовали на суд в округ, но станичные сборы, сохранившиеся при новой власти, становились на защиту, и вызываемые не ездили.

Не лучше было положение и по всей области. На областной съезд Советов все казачьи округа послали ровно столько делегатов, сколько выслали крестьяне одного Таганрогского округа. Причем «делегатами от станиц были длиннобородые седые старики, завсегдатаи войсковых кругов».[7]

Обстановка в это время была напряженная. Областной съезд часто прерывал работу — под Новочеркасском шли бои с восставшими казаками Кривянской и Заплавской станиц. Кое-кто под шумок лез к власти, делал карьеру. Таким был делегат от Еланской станицы вахмистр Яков Семенович Родин, кавалер медали Святой Анны за подавление «беспорядков» в Одессе в 1905 г. Когда обсуждался вопрос о переговорах с «главарем мятежников» есаулом Фетисовым, Родин прорвался на трибуну и заявил: «Никогда этот мерзавец не подчинится и ни разговаривать, ни рассуждать не станет. Сейчас же, этой секундой надо выслать отряды. Я настаиваю на этом», — чем вызвал аплодисменты. Бравого вахмистра заметили, и от партии левых эсеров он был избран кандидатом в члены ДонЦИКа.

Через три недели Я. С. Родин стал членом суда над экспедицией Подтелкова.

Оглушенные стрельбой и непонятными лозунгами, старики-делегаты дружно проголосовали на съезде за списки большевиков и левых эсеров и с чувством облегчения вернулись в свой «тихий угол».

Вместе с ними на Верхний Дон хлынули искавшие прибежища «вожди» разбитых контрреволюционных отрядов. Известный всему Хоперскому округу авантюрист и «социалист» Дудаков объявился в станице Мигулинской под фамилией Сидоренко и вскоре стал заведовать в Верхне-Донском коопсоюзе яичным отделом.

Под влиянием таких «гостей» на Верхнем Дону в начале апреля зародилась мысль отмежеваться от беспокойной Каменской и, основываясь на постановлении одного из калединских Кругов, организовать свой округ — Верхне-Донской. «Был созван съезд представителей от казаков станиц нового округа и был избран окружной совет, состоявший из заклятых врагов Советской власти», — вспоминали сами белые.[8]

Последняя телеграмма в центр с Верхнего Дона пришла 23 апреля и гласила: «Советская власть Верхне-Донского округа организована Вёшенской. Распоряжения направлять Вёшенскую, подробности почтой. Председатель Поляков».[9] После этого, ссылаясь на весенние полевые работы, Совет прервал связь с Ростовом и Новочеркасском окончательно.

Кто такой был «председатель Поляков» — пока неизвестно. Один лишь раз промелькнуло в печати, что «в Вёшенском окружном Совете председателем был даже расстриженный поп, отчего власть эта никогда не пользовалась авторитетом среди широких слоев и трудящихся масс на Дону».[10]

Весной 1918 г. на Дон надвигалась волна немецкого нашествия. Советские украинские войска с боями уходили на восток, впереди них катилась орда дезертиров, анархистов, просто бандитов. Грабежи и бесчинства этих элементов, прозванных в народе «чертовой свадьбой», давали прекрасный агитационный материал в руки белых. Положение советской власти, которая держалась на Дону лишь в пролетарских центрах, стало критическим. Белые воспрянули духом. Гремели бои под Новочеркасском и Александровск-Грушевским.

В этой сложной ситуации основной задачей большевиков было не допустить вторжения немцев на Дон, а если это случится, то локализовать конфликт и не дать ему разрастись в германо-советскую войну. Чтобы лишить немцев повода вторгнуться на территорию Донской области вслед за отступающими советскими украинскими войсками, была дана телеграмма за подписью В. И. Ленина, требовавшая разоружения всех войск, переходящих границу Украины и Дона.[11] Телеграмма подобного же содержания была разослана во все местные Советы пограничной зоны.

Для верхне-донцов все эти события были делом далеким и смутным. В хутора доходили неясные слухи о боях под Новочеркасском, под Морозовской, об угрозе немецкого нашествия.

Громом среди ясного неба стала телеграмма из окружного Совета о том, что «положение катастрофическое, необходима всеобщая мобилизация».

«Что за катастрофа? Против кого мобилизация?» — заволновались хуторяне. «Большевики вторглись в округ, режут, грабят и жгут. Дон обещали отдать китайцам», — заявили домовитые, имевшие из станиц «самые последние» новости.

29 апреля немецкие войска заняли станцию Чертково и перерезали Юго-Восточную железную дорогу. Прямая связь Ростова и Новочеркасска с Москвой была прервана. Помимо этого занятием Чертково немцы отрезали от центральной России советские украинские войска, перешедшие донскую границу в районе станции Миллерово. Поэтому некоторые украинские отряды решили пробиваться на север, в Воронежскую губернию, кружным путем, походным порядком через верхнедонские станицы.