Вдали на главном алтаре мерцало большое трисвечие, К. не смог бы с уверенностью сказать, видел ли он его уже раньше. Возможно, свечи зажгли только сейчас. Церковные служки обучены ходить крадучись, их не замечаешь. Случайно оглянувшись, К. увидел невдалеке за своей спиной большую толстую свечу, укрепленную на колонне, она тоже горела. Это было очень красиво, но совершенно недостаточно для освещения икон, большая часть которых висела в темноте боковых алтарей, более того, темнота от этого даже усиливалась. То, что итальянец не пришел, было с его стороны столь же неучтиво, сколь и разумно; никакого осмотра сейчас бы не получилось, пришлось бы выбрать несколько картин, поползать по ним глазами вслед за лучом карманного фонарика К. и этим удовлетвориться. Чтобы посмотреть, что из этого могло бы выйти, К. подошел к ближайшей боковой часовне, поднялся на несколько ступенек к низкой мраморной оградке и, перегнувшись через нее, осветил фонариком икону. Колеблющийся свет горевшей перед ней неугасимой лампады мешал. Первое, что К. не столько увидел, сколько угадал, был огромный закованный в броню рыцарь, изображенный на самом краю картины. Он стоял, опираясь на меч, воткнутый в голую землю, из которой лишь кое-где торчали редкие стебельки травы. Казалось, он внимательно наблюдает за тем, что происходит перед ним. Было не понятно, почему он так остановился и не подходит ближе. Может быть, его назначение — стоять на страже? К., давно уже не видевший картин, долго разглядывал этого рыцаря, несмотря на то что вынужден был все время смаргивать, поскольку не переносил зеленоватого карманного света. Когда он затем побегал по остальной части иконы узким лучом, он обнаружил на ней традиционно изображенное «Положение во гроб»; картина, впрочем, была новая. Он спрятал фонарик и вернулся на свое место.

Ждать итальянца, по всей вероятности, уже не имело смысла, но снаружи наверняка лил дождь, и, поскольку внутри оказалось не так холодно, как ожидал К., он решил пока что остаться здесь. Неподалеку от него была высокая кафедра, на маленьком круглом навесе над ней два полулежачих пустотелых золотых креста пересекались верхними концами своих обводов. На наружной стороне барьера и на переходе к несущей колонне были изображены отчасти смешные, отчасти трогательные ангелочки, цеплявшиеся за зеленый растительный орнамент. К. подошел к кафедре и осмотрел ее со всех сторон; резьба была выполнена чрезвычайно тщательно, густая тьма между листьями орнамента и за ними, казалось, была поймана и удержана в камне. К. вложил руку в одну из таких впадин и осторожно ощупал ее; о существовании этой кафедры он до сих пор вообще не знал. В этот момент он случайно заметил за ближайшим рядом скамей церковного сторожа, который стоял там в обвисшем, измятом черном сюртуке, держал в левой руке табакерку и смотрел на него. Что ему нужно? — подумал К. Я ему подозрителен? Ждет подачки? Но сторож, увидев, что теперь К. его заметил, показал правой рукой, в двух пальцах которой все еще была зажата понюшка табаку, в каком-то неопределенном направлении. Поведение его было почти непонятно, К. подождал еще немного, но сторож, не переставая, указывал куда-то рукой, вдобавок еще и кивая.

— Да что ему надо? — тихо произнес К., кричать здесь он не решался; однако затем он вытащил портмоне и начал протискиваться между скамьями, чтобы подойти к мужчине.

Но тот сразу же сделал рукой отталкивающее движение, пожал плечами и захромал прочь. Похожей на это торопливое прихрамывание побежкой К. в детстве пытался подражать скачке на лошади. В детство впал, подумал К., рассудка хватает только на то, чтобы сторожить церковь. Ну вот, теперь остановился, потому что я встал, и ждет не дождется, когда я пойду дальше? Усмехаясь, К. проследовал за стариком через весь боковой придел почти до алтаря, старик, не переставая, куда-то показывал, но К. намеренно не оборачивался: эти жесты старика имели одну-единственную цель — сбить К. со следа. Однако в конце концов К. и в самом деле отстал от старика, он не хотел слишком пугать и, чего доброго, совсем спугнуть это привидение — вдруг все-таки появится итальянец.

Войдя в главный неф, чтобы отыскать свое место, на котором он оставил альбом, К. заметил в одной из колонн, совсем рядом со скамьями певчих на хорах, маленькую боковую кафедру, очень скромную, из простого тусклого камня без резьбы. Она была столь мала, что издали походила на еще не заполненную нишу, предназначенную для статуи какого-нибудь святого. Проповеднику там наверняка и на один полный шаг нельзя было отступить от барьера. Кроме того, каменный свод кафедры был необычайно низким и, хоть и не имел украшений, но шел с таким изгибом, что человек среднего роста выпрямиться там не мог и должен был все время перегибаться вперед через барьер. Все это словно специально предназначалось для того, чтобы мучить проповедника, и было не понятно, зачем нужна эта кафедра, когда ведь имеется в распоряжении другая, большая и с таким искусством украшенная.

К. наверняка и не обратил бы внимания на эту маленькую кафедру, если бы там наверху не была прикреплена лампа, как это обычно делается незадолго перед началом проповеди. Так что же, сейчас, что ли, будет проповедь? В пустой церкви? К. опустил взгляд на лесенку, которая вела к кафедре, вжимаясь в колонну, и была так узка, словно должна была служить не человеку, а украшению колонны. Но внизу под кафедрой — К. даже улыбнулся от удивления — в самом деле стоял священник; положив руку на перила, уже готовый взойти, он смотрел на К. Затем он чуть заметно кивнул, К. в ответ перекрестился и поклонился, что, впрочем, ему следовало бы сделать раньше. Священник, предприняв маленький начальный рывок, стал быстрыми мелкими шажками всходить на кафедру. Что же, действительно сейчас будет проповедь? Так, может быть, и церковный сторож не совсем выжил из ума и старался подогнать К. поближе к проповеднику, что, разумеется, в пустой церкви было крайне необходимо? Кстати, ведь где-то тут перед каким-то образом Марии была еще одна старуха, ее тоже следовало пригнать. Но если уж будет проповедь, то ведь перед началом должен играть орган? Однако орган хранил молчание и только слабо мерцал во мраке своей огромной высоты.

К. подумал, не лучше ли ему сейчас как можно быстрее уйти отсюда; если он не сделает этого сейчас, то рассчитывать на то, что он сможет сделать это во время проповеди, уже не приходится, он тогда должен будет тут оставаться, пока она не кончится, и потеряет все это время для работы, а ждать итальянца он давно уже больше не обязан; он посмотрел на свои часы, было одиннадцать. Но может ли это быть, чтобы в самом деле стали читать проповедь? Может ли один К. представлять собой общину? А что, если бы он был какой-нибудь чужак, который хотел только осмотреть церковь? В сущности, ведь так оно и было. Сама мысль о том, что сейчас, в одиннадцать часов, в будний день, в такую отвратительнейшую погоду будут читать проповедь, казалась нелепой. Священник — а этот молодой человек с гладким смуглым лицом несомненно был священником — явно поднимался наверх только для того, чтобы погасить лампу, зажженную по ошибке.

Это, однако, было не так, напротив, священник проверил лампу и добавил еще немного света, затем медленно повернулся к барьеру и оперся обеими руками на его ребристый край. Некоторое время он стоял так и, не поворачивая головы, осматривался вокруг. К. отошел на приличное расстояние назад и оперся локтем на спинку передней скамьи. Размытым взглядом, не определявшим точного места, он заметил где-то согнутую, скрюченную фигуру церковного сторожа, выглядевшего удовлетворенным, как человек, который выполнил свою задачу. Какая тишина царила сейчас в соборе! Но К. должен был ее нарушить, он не намерен был здесь оставаться; если это был долг священника — читать в определенный час проповедь вне зависимости от обстоятельств, пусть читает, это у него получится и в отсутствие К., точно так же как присутствие К. определенно не усилит ее воздействия. И К. медленно, ощупью двинулся на цыпочках вдоль скамьи, затем выбрался в широкий главный проход и пошел по нему, так же совершенно беспрепятственно, разве что каменный пол откликался на самые легкие шаги и высокие своды слабо, но непрерывно отзывались многократным, неуклонно нарастающим эхом. Проходя в одиночестве меж рядов пустых скамеек, быть может, сопровождаемый взглядом священника, К. чувствовал себя как-то сиротливо, да и громада собора казалась ему чем-то лежащим уже на грани того, что еще способен вынести человек. Дойдя до своего прежнего места, он, не задерживаясь ни на миг, буквально кинулся на оставленный там альбом и схватил его. Он уже почти миновал зону скамеек и приближался к открытому пространству, отделявшему его от выхода, когда впервые раздался голос священника. Это был мощный, хорошо поставленный голос. Как он наполнял готовый к его восприятию собор! Но священник обратился совсем не к общине, это было совершенно ясно и не допускало никаких разночтений, — он выкрикнул: «Йозеф К.!»