— И тогда, следовательно, я свободен, — медленно повторил К.

— Да, — подтвердил художник, — но только мнимо свободны или, лучше сказать, временно свободны. Ведь этим низовым судьям, к которым относятся все мои знакомые, не дано права окончательного оправдания, таким правом обладает только высший, для вас, для меня и для всех нас совершенно недоступный суд. И как все это выглядит там, мы не знаем, да и, по правде говоря, не хотим знать. Так что высшего права освобождать от обвинения наши судьи не имеют, но они имеют полное право освобождать обвиняемого. Это значит, что если вы оправданы таким образом, то на данный момент вы от обвинения ушли, но оно продолжает висеть над вами и дальше, и, как только сверху приходит соответствующее распоряжение, обвинение тут же приобретает законную силу. И поскольку я нахожусь с этим судом в таких хороших отношениях, то я могу вам даже сказать, как — чисто внешне — проявляется в предписаниях для судебных канцелярий это различие между действительным и мнимым оправданием. При действительном оправдании абсолютно все материалы процесса изымаются, они полностью выводятся из судебной машины; не только обвинение, но и само дело, и даже оправдательный приговор уничтожаются, — уничтожается все. При мнимом оправдании поступают иначе. С делом не происходит вообще никаких изменений, оно только дополняется этим свидетельством о невиновности, оправдательным приговором и обоснованием этого оправдательного приговора. В остальном же оно остается в судебной машине и, как того требует поддержание непрерывного бумагооборота между канцеляриями, пересылается дальше в суды высших инстанций, возвращается назад в суды низших, и вот так, с большими или меньшими отклонениями, с большими или меньшими задержками, плавает туда и обратно. И пути его неисповедимы. Непосвященному порой может показаться, что все давным-давно предано забвению, дело утеряно и оправдание — это полное оправдание. Но посвященный этому не поверит. Ни одно дело не утеряно, а что такое забвение, суд не знает. В один прекрасный день, когда никто этого уже не ожидает, какой-нибудь судья просматривает это дело внимательнее, чем обычно, замечает, что в данном случае обвинение еще жизнеспособно, и немедленно подписывает ордер на арест. Я все это излагаю в предположении, что между мнимым оправданием и новым арестом проходит достаточно большое время; это возможно, и мне такие случаи известны, но точно так же возможен и такой случай, когда оправданный приходит после суда домой, а там уже ждут уполномоченные, чтобы снова его арестовать. И на этом, естественно, свободная жизнь кончается.

— И процесс начинается заново? — почти не веря своим ушам, спросил К.

— Конечно, — сказал художник, — процесс начинается заново, но опять-таки есть возможность точно так же, как раньше, добиться мнимого оправдания. И для этого нужно снова собрать все силы, тут нельзя сдаваться.

Последние слова художника, по-видимому, объяснялись тем впечатлением, которое производил на него несколько обмякший К.

— Но добиться второго оправдания, — сказал К., словно пытаясь предупредить какое-то разоблачение художника, — не труднее ли, чем первого?

— В этом случае, — отозвался художник, — ничего определенного сказать нельзя. Вы, очевидно, имеете в виду, что этот второй арест может повлиять на мнение судей не в пользу обвиняемого? Это не так. Ведь судьи уже в момент оправдания предвидели этот арест. Так что подобное обстоятельство вряд ли окажет какое-то влияние. Но настроение судей — так же как и их правовая оценка данного случая — может измениться в силу бесчисленного количества других причин, и поэтому усилия по достижению второго оправдания должны прилагаться с учетом изменившихся обстоятельств и, вообще говоря, быть такими же энергичными, как те, которые прилагались к первому оправданию.

— Но ведь это второе оправдание тоже не окончательное, — сказал К. и, словно отгоняя что-то, качнул головой.

— Естественно, нет, — сказал художник, — за вторым оправданием следует третий арест, за третьим оправданием — четвертый арест и так далее. Это заложено уже в самом понятии мнимого оправдания.

К. молчал.

— Я вижу, мнимое оправдание кажется вам невыгодным, — сказал художник, — может быть, вам больше подойдет затягивание процесса. Объяснить вам сущность затягивания?

К. кивнул. Художник сидел, удобно развалясь на своем стуле, его ночная рубашка была широко распахнута, он запустил под нее руку и поглаживал себя по груди и бокам.

— Затягивание, — начал художник и на какое-то мгновение застыл, глядя прямо перед собой, словно подыскивал абсолютно точное объяснение, — затягивание заключается в том, что процесс надолго задерживается на самой низшей процессуальной стадии. Для достижения этого необходимо, чтобы обвиняемый и его помощник — в особенности, помощник — оставались в непрерывном личном контакте с судом. Я повторяю, здесь не требуется такой затраты сил, как при достижении мнимого оправдания, но требуется значительно большая внимательность. Процесс ни на минуту нельзя упускать из виду; соответствующего судью нужно посещать через регулярные промежутки времени, а также при всяком удобном случае и всеми средствами стараться поддерживать его доброжелательное отношение; если же лично с этим судьей вы не знакомы, тогда нужно влиять на него через знакомых судей, но, конечно, никоим образом не отказываться по этой причине от непосредственных контактов. И если ничего в этом плане не упустить, то можно с достаточной определенностью полагать, что процесс не выйдет из своей начальной стадии. Процесс при этом не прекращается, но обвиняемый гарантирован от приговора почти так же надежно, как если бы он был свободен. По сравнению с мнимым оправданием, затягивание имеет то преимущество, что будущее обвиняемого здесь менее неопределенно, он огражден от этого ужаса внезапного ареста и не должен бояться, к примеру, того, что как раз в тот момент, когда прочие обстоятельства менее всего будут к этому располагать, ему придется взваливать на себя все те хлопоты и переживания, которые связаны с достижением мнимого оправдания. Правда, и в затягивании тоже есть определенные недостатки, которых обвиняемому не следует недооценивать. Я не говорю здесь о том, что обвиняемый в этом варианте никогда не получит свободы, ведь и при мнимом оправдании он ее, в собственном смысле, тоже не получает. Но тут есть другой недостаток. Процесс не может стоять на месте, если для этого нет хотя бы мнимых оснований. Поэтому формально в рамках процесса должно что-то происходить. Это значит, что время от времени должны приниматься различные постановления, обвиняемого должны допрашивать, должны проводиться расследования, и так далее. Потому что процесс должен все время вращаться в том маленьком кругу, которым он искусственно ограничен. Что, естественно, влечет за собой определенные неприятные для обвиняемого последствия, которые вам опять-таки не следует представлять себе слишком уж преувеличенно. Ведь это все просто формальности, поэтому, к примеру, допросы всегда очень короткие, и если иной раз нет времени или желания, то можно и отговориться, а с некоторыми судьями можно даже сесть и заранее расписать вызовы надолго вперед, речь ведь, в сущности, идет только о том, чтобы вы время от времени являлись к своему судье.

Художник еще договаривал последние слова, а К. уже подхватил сюртук на руку и встал.

— Он встает! — немедленно вскрикнули за дверью.

— Вы уже уходите? — спросил художник, тоже поднявшись. — Вас, конечно, этот воздух отсюда гонит. Это очень неприятно. Мне бы нужно было еще многое вам сказать. Я поневоле так сократил изложение. Надо было еще короче, но, я надеюсь, смысл до вас дошел.

— О да, — сказал К.; он с таким напряжением заставлял себя слушать, что у него теперь болела голова.

Несмотря на это подтверждение, художник еще раз резюмировал все сказанное, словно хотел, чтобы К., отправляясь домой, взял это с собой в качестве утешения:

— Общее в обоих методах то, что они предотвращают приговор.