— А ты помалкивай. Так я ему тогда сначала отнесу суп, — сказала она К. и вылила суп в тарелку. — Но только есть опасность, что он тогда скоро заснет, после еды он быстро засыпает.

— От того, что я ему скажу, он долго не заснет, — сказал К.; он все время старался дать понять, что собирается говорить с адвокатом о чем-то серьезном, он хотел, чтобы Лени начала расспрашивать, о чем пойдет речь, и только тогда спросить у нее совета.

Но она лишь пунктуально выполняла приказы, высказанные вслух. Проходя с подносом мимо К., она умышленно слегка толкнула его и прошептала:

— Я доложу о тебе сразу же, как только он съест суп, чтобы скорее получить тебя обратно.

— Иди, давай, — сказал К., — иди-иди.

— Будь немножко полюбезнее, — сказала она и, проходя с подносом в дверь, еще раз всем корпусом обернулась назад.

К. смотрел ей вслед; теперь он окончательно решил, что адвоката надо отстранять, и это, может быть, даже к лучшему, что он не смог предварительно поговорить об этом с Лени; она вряд ли могла в достаточной мере представлять себе всю ситуацию в целом, наверняка начала бы его отговаривать, возможно даже, и в самом деле удержала бы его на этот раз от увольнения адвоката, и К. так и оставался бы в сомнениях и в тревоге, но в конце концов через какое-то время все равно возникла бы необходимость осуществить принятое решение, потому что необходимость эта была слишком настоятельна. И чем раньше оно будет осуществлено, тем большего ущерба удастся избежать. Кстати, не исключено, что и коммерсант может что-то сказать об этом.

К. повернулся; едва заметив это, коммерсант проявил намерение встать.

— Сидите, — сказал К. и пододвинул себе другой стул. — Так вы, значит, старый клиент адвоката? — спросил он.

— Да, — сказал коммерсант, — очень старый клиент.

— И сколько лет он уже вас представляет? — спросил К.

— Смотря как считать, — сказал коммерсант, — по деловым юридическим вопросам — у меня хлебное дело — адвокат представляет меня еще с тех пор, как я в него вошел, то есть это примерно лет двадцать, а по моему собственному процессу, на который вы, наверное, и намекаете, он тоже представляет меня с самого начала, это будет уже больше пяти лет. Да, намного больше пяти лет, — прибавил он затем и вытащил старый бумажник, — вот, тут у меня все записано, если вы хотите, я назову вам точные даты. Трудно все в голове удержать. Мой процесс длится, наверное, уже намного дольше, он начался вскоре после смерти моей жены, значит, прошло уже больше пяти с половиной лет.

К. придвинулся ближе к нему.

— То есть адвокат берет и обычные гражданские дела? — спросил он; такое совмещение хлебного с уголовным подействовало на К. необыкновенно успокаивающе.

— Конечно, — сказал коммерсант и заговорил шепотом: — Поговаривают даже, что в этих-то гражданских делах он получше разбирается, чем в других, — но он, кажется, пожалел о сказанном, положил руку на плечо К. и сказал: — Я вас очень прошу, не выдавайте меня.

К. успокоительно похлопал его по бедру и сказал:

— Нет, я не предатель.

— Понимаете, он мстителен, — сказал коммерсант.

— Ну, такому верному клиенту он наверняка ничего плохого не сделает, — сказал К.

— О, еще как сделает, — сказал коммерсант, — когда он возбуждается, для него все одинаковы, к тому же я ему, собственно говоря, не верен.

— Как это не верны? — спросил К.

— Могу ли я вам доверять? — с сомнением спросил коммерсант.

— Я думаю, можете, — сказал К.

— Ну, — сказал коммерсант, — я вам это частично доверю, но вы тоже должны будете раскрыть мне какую-нибудь тайну, чтобы мы по отношению к адвокату были взаимно связаны.

— Вы очень предусмотрительны, — сказал К., — но я раскрою вам тайну, которая вас совершенно успокоит. Итак, в чем состоит ваша неверность по отношению к адвокату?

— У меня, — сказал коммерсант нерешительно и таким тоном, словно признавался в нечестном поступке, — есть, кроме него, еще другие адвокаты.

— Но ведь это не такое уж большое преступление, — несколько разочарованно сказал К.

— Здесь — большое, — сказал коммерсант, все еще с трудом переводивший дух после своего признания, но благодаря замечанию К. почувствовавший себя увереннее. — Это не разрешается. И в особенности не разрешается, помимо одного так называемого адвоката, брать еще и теневых адвокатов. А я именно это и сделал, у меня, кроме него, еще пять теневых адвокатов.

— Пять! — воскликнул К., которого удивило только число. — Пять адвокатов кроме этого?

Коммерсант кивнул.

— И я как раз договариваюсь еще с шестым.

— Но зачем вам нужны все эти адвокаты? — спросил К.

— Мне все нужны, — сказал коммерсант.

— Не могли бы вы мне это объяснить? — спросил К.

— Почему нет? — сказал коммерсант. — Прежде всего, я все-таки не хочу проиграть мой процесс, но это само собой разумеется. Поэтому, если что-то может принести мне пользу, я не должен оставлять это без внимания; и даже если надежда на эту пользу в каком-то определенном случае будет совсем маленькая, мне и такую тоже не следует отбрасывать. То есть я должен употребить на этот процесс все, что я имею. Например, я забрал все деньги из моего дела, раньше моя контора занимала почти целый этаж, а сегодня хватает одной маленькой каморки во флигеле, где со мной работает один мальчишка-ученик. Естественно, такой упадок наступил не только из-за оттока денег, но еще больше из-за оттока моей производительной силы. Когда ты хочешь чего-то добиться по своему процессу, ты уже почти не можешь заниматься ничем другим.

— Так вы, значит, сами тоже работаете в суде? — спросил К. — Я как раз об этом хотел что-нибудь узнать.

— Об этом я могу сообщить совсем немного, — сказал коммерсант. — Хотя поначалу я делал такие попытки, но вскоре вынужден был их оставить. Это очень изматывает и не приносит особых результатов. Даже просто работать там и вести переговоры оказалось совершенно невозможным, по крайней мере для меня. Там ведь просто сидеть и ждать — уже огромное напряжение. Вы же сами знаете, какой в канцеляриях тяжелый воздух.

— А откуда вам известно, что я там был? — спросил К.

— А я как раз был в зале ожидания, когда вы проходили.

— Какое удивительное совпадение! — воскликнул К., совершенно увлеченный и совершенно забывший свою прежнюю насмешливость. — Так вы меня видели! Вы были в зале ожидания, когда я проходил! Да, я там как-то раз проходил.

— Это совпадение не такое уж удивительное, — сказал коммерсант, — я там бываю почти ежедневно.

— Мне теперь, по всей вероятности, тоже придется чаще туда ходить, — сказал К., — но, пожалуй, с таким почетом, как в тот раз, меня уже встречать не будут. Ведь все вставали! Думали, наверное, что я судья.

— Нет, — сказал коммерсант, — мы тогда приветствовали служителя суда. А что вы тоже обвиняемый, мы знали. Такие сведения распространяются очень быстро.

— Значит, вы это уже знали, — сказал К., — но тогда мое поведение, наверное, показалось вам высокомерным. Там ничего такого не говорили?

— Нет, — сказал коммерсант, — напротив. Но это все глупости.

— И какие же именно глупости? — спросил К.

— Да зачем вы об этом спрашиваете? — с досадой сказал коммерсант. — Вы же, кажется, еще не знаете тамошних людей и, возможно, неправильно поймете. Вы не должны забывать, что в подобных обстоятельствах у людей всегда слетает с языка много такого, что идет уже не от рассудка; там слишком устают, и часто уже не могут сосредоточиться, и вместо рассудка полагаются на предрассудки. Я говорю о других, но я и сам нисколько не лучше. Вот, например, один из таких предрассудков: многие заявляют, что можно по лицу обвиняемого, в особенности по линии губ, предугадать исход его процесса. Так вот, эти люди утверждают, что, судя по вашим губам, вы наверняка — и скоро — будете приговорены. Я повторяю, это смехотворный предрассудок, и, кстати, в большинстве случаев он полностью противоречит фактам, но, когда живешь в этом обществе, трудно избежать влияния таких мнений. Вы даже не представляете себе, как сильно может воздействовать подобный предрассудок. Вы ведь там заговорили с одним, да? Но он почти не в состоянии был вам отвечать. Естественно, там хватает причин для того, чтобы прийти в замешательство, но одной из этих причин были ваши губы. Он потом рассказывал, что на ваших губах он, как ему показалось, увидел печать и своего собственного приговора.