— Так что у вас на уме, Рэй? — Ломпри опять улыбнулся, и теперь Пипкас понял. Улыбка была просто презрительная.

— Чарли Крокер у меня на уме, Артур, — это прозвучало так твердо и уверенно, так непохоже на Пипкаса, что Ломпри тут же перестал улыбаться. — Хэрри сказал мне, что вы распорядились отложить все мероприятия, которые мы планировали относительно Крокера.

— Совершенно верно, — кивнул Ломпри. Пипкас ждал более развернутого ответа, но получил лишь очередную улыбку. Теперь уже с запятыми раздражения в уголках рта.

— Э-э-э, Артур, могу я спросить, почему? Ведь мы загнали этого засранца в угол. Он практически готов передать нам здания. Но если сейчас дать ему передышку, Крокер опять упрется рогом. Тянуть здесь крайне невыгодно.

Опять улыбка, терпеливая, сдержанно-раздраженная.

— Странно, что Хэрри вам не объяснил. Рэй, это решение на макроуровне. Оно обусловлено гораздо более значительными и масштабными факторами, чем наши краткосрочные задачи по проработке Крокера.

Пауза, сосущий вакуум… и ничего, кроме той же улыбки.

Осмелиться ли на новый вопрос главному человеку? Сколько презрения и недовольства в его улыбающемся лице! Но ставка была так велика, что Пипкас решился:

— Артур, вы не против, если я спрошу — какими именно факторами?

— Против, — отрезал Ломпри, еще ниже опуская голову и уничтожающе глядя на Пипкаса. — Думаю, для вас не новость, что время от времени я сталкиваюсь с проблемами гораздо большего масштаба, чем ваши с Хэрри планы по проработке.

— Понимаю-понимаю! — поспешно отступал Пипкас. — Конечно, я знаю, да… Просто здесь речь идет о такой сумме… проработка достигла той стадии… — Он отчаянно кивал, глядя в глаза главному человеку, ища в них хоть искорку дружеских чувств, и не находил. — Да-да, я вполне понимаю… вполне понимаю… просто хотел удостовериться, все ли параметры… — Что должно было произойти с параметрами, он уже не соображал. Пипкас покинул кабинет Ломпри в крайнем изумлении.

Программа симфонического оркестра Атланты при Художественном музее включала на этот раз концерт для фортепиано с оркестром № 1 Чайковского, симфонию № 6 Бетховена («Пасторальную»), «Весну священную» Стравинского и рэгтайм «Кленовый лист» Скотта Джоплина — но необычайное оживление в фойе было вызвано отнюдь не этими шедеврами. Гул человеческого улья стал почти ревом. Какими взглядами обменивались посетители! Какие улыбки вспыхивали в толпе! Как ослепительно сверкали зубы! И со всех сторон, на гребне каждой звуковой волны до Марты и Пипкаса доносились одни и те же имена: Армхольстер… Инман… Элизабет… Фэнон… Фарик… Фарик Бомбардир…

По дороге из Бакхеда до музея во взятой напрокат «вольво-960» Марта и Пипкас говорили о том же самом. Для Пипкаса, хотя он и представлял себе положение Инмана Армхольстера в городской элите, эта история была всего лишь очередной смачной сплетней. Марта же приняла новость куда ближе к сердцу. Эллен! Именно об Эллен были сейчас все ее мысли. Только представить, каково той сейчас! То, что после развода Марты с Чарли Эллен относилась к ней самой как к пустому месту, было уже не важно. Бедная Эллен!

Марта не любила обсуждать чужие несчастья и все-таки не могла переключиться на другую тему, особенно здесь, в фойе, среди всего этого ажиотажа.

— Марта!

Перед ней вдруг выросла женщина лет сорока с энергичной улыбкой и волосами цвета «ананасный блонд», уложенными в «шлем-патьму». Мария — произносится на южный манер: «Ма-рай-йя», — Мария Бантинг. Стрельнув взглядом в Пипкаса, что не укрылось от Марты, она обняла старую знакомую и прикоснулась щекой к ее щеке в светском поцелуе.

— Познакомься, Мария, это Рэй Пипкас. Рэй, это Мария Бантинг.

— Привет, Рэй! — Приятельница Марты широко улыбнулась и протянула руку.

— Очень рад познакомиться. — Пипкас протянул руку в ответ. Он хотел было добавить: «…Мария», — но передумал.

Женщина опять повернулась к Марте.

— Ты слышала эту ужасную новость насчет Элизабет Армхольстер? — Взгляд ей снова скользнул по Пипкасу и вернулся к Марте.

— Конечно. Я сидела в «Паоло», а какой-то женщине позвонили на сотовый и стали об этом рассказывать. Как обухом по голове. У меня только одна мысль — бедная Эллен!

«Паоло» — бакхедский салон-парикмахерская.

— Ты хочешь сказать — бедная Элизабет! — воскликнула Мария Бантинг.

— В общем-то да, хотя… — начала Марта, но Мария уже перевела взгляд на Пипкаса.

— А я ничего не знал, пока Марта не рассказала мне по дороге сюда, — сказал он. — В новостях что-нибудь сообщали?

— Я слышала только… мы с Эдом, с моим мужем, слышали сообщение по радио, когда ехали в музей, но имени девушки не называли. Сказали, что этот сайт в Интернете — как его там?

— «Охота на дракона», — подсказал Пипкас.

— Да, вроде того. Я помню, что-то про дракона. Неважно, главное, интернетчики нарушили правила — раскрыли имя девушки и сказали, что ее отец один из самых видных бизнесменов в Атланте. А вот радио вежливо воздержалось. — Под блеском глаз снова вспыхнула улыбка, но уголки губ тут же опустились.

Все трое бегло оглядели фойе. Марта заметила у стены чернокожую пару. Правда, оба были довольно светлые, а костюм мужчины позволял заподозрить в нем англичанина.

— По-моему, это просто отвратительно, — сказала Марта, — где бы ни распространялись такие новости, в Интернете или где-то еще. Таким людям должно быть стыдно.

— Ну, телевидение и газеты, по крайней мере, не называют имени, — сказала Мария Бантинг.

— Им и незачем называть. — Марта кивнула в сторону бурлящей толпы: — Ты посмотри. Все, включая нас, только об этом и говорят. Все, с кем общаются Инман и Эллен, уже знают. Невероятно. Кто-то даже не поленился позвонить подруге на сотовый — только ради того, чтобы сообщить новость.

Пипкас и Мария Бантинг кивнули. Пипкасу в глубине души было совершенно все равно. Но в глазах у Марии светился живейший интерес.

К тому времени, как огни в фойе несколько раз притушили и снова зажгли, намекая публике, что пора отправляться по местам, еще три гранд-дамы — Летти Уизерс, Ленор Нокс и Бетти Моррисси — подошли к Марте поздороваться, поохать и понегодовать насчет ужасной новости об Армхольстерах. Сама Марта была твердо уверена — высшее общество перестало смотреть сквозь нее отнюдь не из-за скандала с Армхольстерами, а из-за того, что рядом появился этот приятный моложавый мужчина с соломенной шевелюрой, мистер Рэй Пипкас. Наконец-то она перестала быть пустым местом!

На Пипкаса же произвело впечатление другое. Все эти фамилии, фамилии богатых и влиятельных людей — Бантинг, Уизерс, Нокс, Моррисси — он слышал раньше лишь издалека, они звучали на огромном, космическом расстоянии от мистера Рэя Пипкаса из квартиры ХХХА в «Нормандии Ли». А с Мартой Крокер он вдруг стал без пяти минут хорошим знакомым сильных мира сего, да, хорошим знакомым, называющим их по имени. Знай Ломпри об этом, он бы по-другому запел. Тоже мне, решения на макроуровне.

Все были погружены в Шестую симфонию Бетховена — как старательно и серьезно трудились над своими виолончелями, гобоями, английскими рожками, флейтами и прочим музыканты на сцене! Порой они сдерживали на секунду свои усилия, звуки замирали где-то внизу и тут же снова взмывали фонтаном, обрушиваясь на публику пригоршнями брызг. Басы отдавались у Пипкаса в животе, и под фонтаном звуков мысли уносились невесть куда. Голова начинала ныть. Как в церкви. Мать таскала его в воскресную школу и на лютеранские богослужения, пока мальчику не исполнилось десять лет и они не переехали из Сент-Пола, штат Миннесота, в Сан-Хосе, в Калифорнию. Вера почему-то переезда не пережила, а может быть, просто на новом месте не оказалось лютеранской церкви. Как бы то ни было, Пипкас помнил, что у него тогда болела голова. И мысли блуждали тяжело и бесцельно, прямо как сейчас. В воскресной школе им излагали катехизис, а он вспоминал, как в четыре года хотел доказать соседским мальчику и девочке, что по льду можно запросто ходить — сделал три шага по блестящей поверхности пруда и погрузился в ледяную воду. Не окажись рядом друзей, он утонул бы или замерз насмерть. Нет, Рэй был умным мальчиком, самым умным во всех классах, где учился, хотя в четыре года и не знал ничего об относительной плотности льда. Он всегда был самым способным, самым многообещающим. Так как же он оказался в таком болоте? В долгах как в шелках, да еще в самых глупых долгах — по кредитным картам. Вечно без денег, на открытие выставки в музее Хай или на симфонический концерт ему вход заказан, если только какая-нибудь благодетельница не даст билет. Едва может найти приличный костюм, чистую рубашку и нормальный галстук для выходов на люди. Карьера катится под гору. Высшая каста человечества, принимающая решения на макроуровне, презирает его. Самое смелое в жизни предприятие разваливается — «пока» — из-за главного человека в банке, макродеятеля, горбуна с вытянутой, как у гончей, шеей… Почему, интересно, почти все «бизнес-лидеры» такие высокие, как Ломпри, например? В нем ведь даже с его сколиозом шесть футов пять дюймов! Может, это и есть один из основных критериев успеха, пропущенный многочисленными тестами, и именно его отсутствие и погубило Рэймонда Пипкаса? Как ему теперь выбраться из этой дыры, как спастись? Здесь, в темноте, вовсе не так уж плохо… Виолончели, гобои, фаготы и скрипки визжали, стонали и скрипели, отдаваясь в животе, и вдруг посыпатись трели флейты, ей вторили трубы, кларнеты, снова скрипка и фортепиано — всё это лилось на голову, как внезапный дождь среди солнечного дня на Багамах… но под уютным покровом темноты. В темноте женщина рядом с ним уже не была грузной пятидесятитрехлетней матроной. Это была симпатичная женщина с билетами куда угодно.