— Это вино помнит ещё позапрошлого тирана, — глубокомысленно заметил мой визави, отточенными движениями разливая рубиновую жидкость по бокалам и загадочно улыбаясь. Если ты хочешь спровоцировать меня на крамольные речи, дорогой, то не надейся, не получится. Я сделал каменную мину, старательно изображая, что ничего не слышал, что вызвало у Кострецкого тихий смешок.

— Ну что ж, за знакомство? — подмигнул он мне, устраиваясь в кресле напротив и лихо приподнимая бокал. Мне ничего не оставалось, как развить и приукрасить его жест, с неприличной готовностью двинув свой бокал навстречу, — при столкновении мы оба так лихо наддали, что я испугался, что хрупкие сосуды разобьются, однако нет, обошлось. Я даже попытался отзеркалить его любезную улыбку, такую обворожительную в танцующем свете одинокой свечи, — но ой-ой-ой, как непросто мне было удержать её на лице после того, как он, аккуратно пригубив вино, заметил: — Хотя, строго говоря, мой дорогой, я-то с вами давно знаком. Это вы нас, грешных, не знаете и знать не желаете, а мы-то вас знаем, как облупленного. Ну ничего, скоро и вам предстоит узнать нас близко-близко. Предупреждаю — у меня на вас имеются большие виды.

Хорошенькое предупреждение. А я-то всё жду, когда же он вручит мне обещанную медаль или грамоту — и отпустит меня восвояси. Хотя, в сущности, он ничего мне не обещал. И вновь моя выдержка была оценена — прежде, чем Кострецкий снова заговорил, на выразительном лице его мелькнуло удовлетворение тонкого ценителя, случайно набредшего в закоулках Сети на качественную живопись или стихотворение:

— Вы, дорогой мой, конечно, в курсе, что приближаются Правительственные Каникулы?

Конечно, я был в курсе. Это чаще всего и бывает в июле-августе — Бессмертный Лидер временно отходит от дел и позволяет себе расслабиться и отдохнуть. Высокий пост переходит в руки «вице» (проверенного человека!), границы закрываются на замки, в стране вводится чрезвычайное положение с комендантским часом и прочими мерами безопасности для мирных граждан, военные же предприятия переходят в режим полной готовности — не ровен час, кто-нибудь на нас нападет. Не знаю, кто как, а я люблю это время. Пожалуй, никогда мне так хорошо не работается, как в дни ПК. На улицах так тихо, спокойно, никто не орет под окнами; «прямая линия» тоже меньше отвлекает — люди звонят гораздо реже и проблемы у них как-то проще, безобиднее — домашнее, что ли. Ни суицидов, ничего. Золотая пора! Но на сей раз, предчувствовал я, поработать — во всяком случае, на себя — мне вряд ли удастся.

— У вас были на этот срок какие-то планы? Очень жаль, но, боюсь, придётся их отложить, — посочувствовал мне на редкость альтруистичный министр безопасности.

Впоследствии я привыкну к его умению читать чужие мысли и оно перестанет меня пугать, — но тогда я невольно вздрогнул. А он вдруг как-то подобрался, посерьёзнел, — и впервые за весь этот чёртов визит я увидел перед собой не душку-парня, не плейбоя, а серьёзное государственное лицо:

— Скажите, — осторожно начал он, — у вас вообще со здоровьем как? Позволяет переезды?

Здоровье было тьфу-тьфу, не ахти, конечно, но вполне в рамках возрастной нормы, о чём я и сообщил ему — без особого восторга, но вежливо.

— Вот и хорошо, — обрадовался глава ИБР. — Давайте за это выпьем!

На сей раз чокаться не стали — он лишь эффектным жестом приподнял бокал, глядя на меня пристально и лукаво, и я снова попытался как мог похоже его передразнить:

— И ваше, Игорь Игоревич!

— Э, нет, — загадочно отозвался тот. — Я — что. Главное сейчас — это вы…

Только теперь я в полной мере ощутил вкус вина — оно и впрямь было великолепным — густым, терпким и многообещающим, как сама юность. Впрочем, та обычно не сдерживает своих посулов. Интересно, гадал я, что от меня потребуется? Спросить об этом в лоб противоречило бы всему, что я знал о современном этикете, но я всё-таки не выдержал и спросил — правда, обиняками. Коварный соблазнитель двумя пальчиками поправил покосившуюся свечу, опустил глаза и предупредительно закашлялся.

— Видите ли, мой дорогой… — Ещё одно деликатное «кхи-кхи» — он явно чем-то боялся меня ошеломить, и я невольно насторожился. — Дело в том, что у меня есть к вам небольшое поручение. Господин Президент… Александр Гнездозор, как бы это вам сказать… Короче, — рубанул он, — Бессмертный Лидер с недавних пор прям так уж вами интересуется, аж землю копытом роет. Как вам такая идея — провести нынешние каникулы на Президентской Даче?

«Бессмертный Лидер… мною…»

Вглядевшись в меня чуть пристальнее, он тут же попытался исправиться:

— Да вы погодите, погодите, не пугайтесь заранее, тут ничего такого уж неприятного нет — может быть, вам даже будет интересно. И я, конечно, буду там с вами…

Но было поздно. Современный, приличный человек во мне уже не поддавался реанимации. Я смутно догадывался, что лицо моё в этот миг напоминает вытянутую морду старого осла, но мне, в общем, было всё равно. Достоинство, престиж, этикет и прочие атрибуты нового времени на какое-то время утратили для меня всё своё значение. Мелькнула спасительная мысль — не издевается ли надо мной этот молодчик? — но один взгляд на него начисто опровергал это счастливое подозрение: лицо его, всё то же значительное лицо обременённого ответственностью государственного мужа, было смертельно серьёзно и до краёв переполнено осознанием важности момента.

— Я вижу, это для вас неожиданность? — наконец, пришёл он мне на помощь, за что я был ему чертовски благодарен, — ибо, если б он и далее продолжал дожидаться моего ответа, мы бы с ним, наверное, до конца времён вот так сидели друг напротив друга и молчали — шокированный старый осёл и модный политический деятель, по уши гордый своей миссией. А он, наконец, сбавил градус пафоса и улыбнулся — весьма отечески. — Вы, я вижу, очень скромный человек. И напрасно. Скромность, конечно, замечательное качество, но ложная скромность — большой грех. Уничижение паче гордости — слышали?.. Специалисты вашего уровня должны снисходить до властей, а не трепетать перед ними. Поверьте, для нас и лично для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если вы согласитесь подарить нам энную (модное словцо) частицу своего времени…

«Для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если я…»

— В каком качестве?.. — пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать, на что Игорь тут же ответил — видно, ответ был у него заготовлен заранее:

— В качестве гостя — крупного учёного и просто интересного собеседника и приятного человека.

— Простите меня, — я постепенно приходил в себя, но голос немилосердно дрожал, — вы простите меня, Бога ради, Игорь Игоревич, но я не совсем Вас понимаю. Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, что вам нужен именно я?.. (Они никогда не ошибаются, запоздало вспомнил я, но слово не воробей; к счастью, шеф безопасности милостиво проглотил это оскорбление). Я, ей-Богу, не представляю, чем мог привлечь внимание господина президента. В науке я человек незаметный и…

Кострецкий остановил моё словесное недержание, мягко положив ладонь мне на запястье, как это делают с понравившейся женщиной, — и на лице его отразился ласковый упрёк, который я перевёл бы следующим образом: «Ты же так хорошо начал, не унижайся, будь достоин меня и себя».

— Какой же вы незаметный? Помилуйте, — из вежливости решил он элегантно перейти на сленг моей юности, да промахнулся: в конце двадцатого века так уже не говорили. И вновь лингвистический промах представителя безупречной службы согрел мне душу куда вернее дорогого вина — и я, наконец, смог вздохнуть почти свободно. — Не надо кокетничать. Вы очень уважаемы в широких научных кругах. А если простой рабочий люд и не узнаёт вас в метро, так это только делает вам честь — дешёвая популярность никогда не украшала серьёзного учёного. Но мы-то с Александром Васильевичем люди образованные, поверьте. Не надо нас недооценивать, — он снова примирительно улыбнулся, как бы говоря: «Видишь, я шучу с тобой, значит, у тебя всё в порядке», — и тут же опять посерьёзнел. — Господина Бессмертного Лидера очень заинтересовала ваша тема «Осознание бессмертия души в лечении депрессий и других психогенных расстройств». Он досконально изучил все ваши крупные работы и хочет познакомиться с автором лично…