Изменить стиль страницы

2. «Пепельной скалою Собор Парижской Богоматери…»

Пепельной скалою
Собор Парижской Богоматери.
Я — у портала.
Он — наверху.
«Ужо тебе!»
Давно мы спорим.
Крылатый,
Каменный,
Уверенно-спокойный,
Высунув язык
И щёки подперев,
Он смотрит вдаль —
К истокам и свершеньям.
Рушит полог неба,
Пылает над Парижем.
Бормочет сонно Сена,
Барки у причалов обтекая.
У каменного корабля Собора
История стремительно течёт.

3. «История! Податливый судья…»

История!
Податливый судья.
— Деталь отбрасывая
Письменно и устно —
Расчётливо итоги подводя,
Готова оправдать любую гнусность.
Деталь!
Людская беззащитная беда
— Насилия, предательства и пытки —
Такие мелочи
Проходят без следа.
Чуть снисходительно:
— Эксцессы и ошибки.
О, горечь нестерпимая противоречий —
Мятежный Каин,
Смертный демиург,
Дух творчества,
Сомнений
И
Исканий,
Вновь обнажи свой нож,
Чтоб порешить не Авеля,
А ветхого Адама.
Очисти путь грядущему.
Спаси планету.
А если всё сначала?
Гибельно и ложно.
Но где-то на предельной глубине
— Не разума, а сердца —
Невозможно!

4. «Комочек праха — трепетное сердце…»

Комочек праха — трепетное сердце,
— Символ человечьей жизни —
Из жалости,
Любви
Тепла
И доброты.
Всегда готово к подвигу
И жертве,
Всегда страдая,
Сострадая
И горя,
Живое человеческое сердце,
Как ты унижено
С великой мудростью твоею,
Казалось бы,
Столь верной и простой.
Давно мы спорим.
Он — смотрит на меня
Насмешливо,
С холодным превосходством
Разума,
Над детской беззащитностью
Сердца.
Расщеплен атом!
Космос покорён!
Впервые
Яблоко,
Подброшенное человеком,
На землю
Не упало.
Он — торжествует,
— Символ разума и смерти.
Он знает:
Жизнь возможна
Лишь при гибнущем светиле.
………………………………
Новая ярчайшая звезда —
Лишь взрыв распада —
Завершена
Смертью.
Он — презирает жизнь.
Он — смотрит на меня,
Наш гений века.
Освобожденный гордо от всего —
Поскольку «всё позволено»,
И всё оправдано
«Во имя»…
Он — гнёт природу,
Исправляет,
Подстёгивает —
На потребу.
Он — хлопочет
В Академиях наук
И в Анатомиях убийств
И разрушений,
………………….
Pro patria
Или
«Во имя гуманизма и всеобщего блага».
Двадцатый, небывалый, умный век!
Все страданья вынесем за скобки
И по заслугам воздадим ему?
Нет!

5. «Бараки. По проволоке — ток…»

Бараки.
По проволоке — ток.
На вышках
Пулемёты,
Фары,
Бдительность,
Собаки.
А люди?
Можно ли назвать
Людьми…
— В затылок!
Под топор!
А петлю!
На мыло!
Было!
И для того, кто чист и человечен,
Немыслимо, невыносимо
Забыть
Майданек,
Аушвиц,
Колыму
И Хиросиму.
Бей,
Бей в набат,
Простое человеческое сердце!
Буди людей,
Зови людей
К восстанию
На всей планете,
От края и до края!
Пусть будет без границ и вышек
Общий человечий дом!
Ведь если мы тебя не свалим,
Дьявол, с пьедестала,
И властно не загоним В стойло,
То,
Рано или поздно,
Дьявол-Мыслитель,
Ты нам подпишешь
Смертный приговор,
Копытом или когтем
Кнопку нажимая…

ДНЕВНИК ЛЮБВИ (1927)[35]

1. «Дождик — пускай он молчит…»

Дождик — пускай он молчит.
Не хочу ни домой, ни спать.
Безмерным волненьем всклокочено
Сердце моё опять.
Что же я буду делать,
Подобный летящей тени?
Ставлю мою несмелую,
Нежность тихую на колени.
Я боюсь взбаламутить муть,
А твой голос опасен, как сталь,
Когда ты читаешь про жуть,
Про звёзды, любовь и печаль.
В глубинах моих безотрадность
И сам я — на пустыре шест.
А ты прости мою жадность,
Бесстыдную жадность
К твоей душе.
1926.
вернуться

35

Стихи посвящены Ирине Кнорринг, будущей жене поэта, а тогда ещё невесте. У неё тоже есть стихи этого периода, в которых отражена подобная же хроника любовных переживаний (Н.Чернова, «Поговорим о несказанном», Небесный дом, Алматы, 2006).