Когда же Корней приступил к непосредственным занятиям по обучению методам и правилам ведения боевых действий различными группами вооружённых формирований,

Паша вообще несколько дней внимательно присматривался к тому что тот делал, а потом, как-то вечером подошёл поговорить.

— Слышь, вояка, — скрывая своё смущение под напускной грубостью, Паша с независимым видом стоял перед ним подбоченясь. — А ты часом не знаешь пары, другой приёмчиков для боя на палубе или в тесных помещениях. Помнится мне по земной литературе, что это какое-то отдельное, особое искусство войны. Так вот, может ты его знаешь? А если знаешь, то не поможешь ли и нам его освоить?

Правда, большая совковая лопата, и в этих краях носимая имя "комиссарская" несколько портила впечатление о его независимом виде, но хмурый взгляд и горящие искренним интересом глаза явно указывали на то, что данная тема имеет для него нешуточно важное значение.

На своё счастье Паша подошёл весьма и весьма вовремя. Корней, отвлечённый на разнос какого-то проштрафившегося курсанта, не понял сразу кто и о чём его спрашивает и нечаянно проболтался.

— Отстань, Паш. Видишь же не до тебя, — кивнул головой он на мнущегося перед ним раздолбая курсанта, которого он уже несколько минут воспитывал при помощи богатого лексикона матерных слов и до которого только, только начало что-то доходить. Надо было только ему окончательно объяснить его родовое происхождение и можно было спокойно заниматься иными делами. И тут Паша, со своими глупостями.

— Да знаю, знаю. Отвянь, как говорит Машка, — отмахнулся он от Паши рукой. — Пару лет на флоте кое у кого из Западных Князей и около года у одного, наверняка тебе хорошо знакомого морского барона, — с усмешкой добавил он, покосившись на заинтересованно глянувшего на него Пашу.

— Иди вон у Сидора поинтересуйся, если охота, — кивнул он на маячившую на другом краю стройки фигуру Сидора, занятого каким-то своим делом. — Я ему много чего рассказывал про морских и речных пиратов, основную мою работу в те времена.

— Считай, что тебе повезло, — насмешливо прищурив глаз, искоса глянул он на Пашу. — Попался бы ты мне тогда, не стоял бы ты тут с "комиссарской" лопатой в руке.

— А…, - раскрыл рот Паша.

— Ну если я здесь…, - начиная раздражаться Корней нетерпеливо хлопнул себя каким-то прутиком по ноге, который он постоянно держал в руках. — Если я здесь, то значит знаю что-то больше тех, кто мне тогда встретился.

— Как видишь, выжил я, а не пираты, — сухо закончил он, разворачиваясь и уходя.

Этими скупыми словами надеясь отвязаться от приставалы, Корней добился однако совсем обратного эффекта, чем на который рассчитывал. Паша заинтересовался. И заинтересовался настолько, что пристал к Корнею с требованием показать ему пару приёмчиков и не отставал до тех пор, пока Корней, выведенный из себя, не отослал его опять к Сидору, сказав, что как скажет тот, так и будет.

Зная что Сидор сильно недолюбливает слишком на его взгляд самоуверенного и наглого ушкуйника, он более чем на сто процентов был уверен, что наконец-то отвязался от прилипчивого атамана.

Однако, Паша так не думал. Зная слабые места Сидора, он тут же к нему подкатил с чисто деловым предложением:

— Это же нам обоим выгодно, — начиная уже понемногу раздражаться снова и снова нажимал Паша на упёршегося непонятно с чего Сидора.

Наверное уже не менее получаса он увещевал его дать добро на, так сказать внештатное обучение у Корнея, сразу же после получения от того обещания. Сидор же упирался, раздражённой перспективой ещё дополнительной возни с упрямыми ушкуйниками, которые и так ему изрядно уже поднадоели. Не желая ему подчиняться, не слушая его прямых приказов они каждый раз отсылали его к Паше и ему постоянно приходилось бегать к атаману за любой мелочью, что сильно его раздражало и выводило из себя.

— Ты пойми, дружище, — увещевал атаман Сидора, медленно но верно ломая его оборону. — Ты мне — я тебе. Ты мне Корнея в инструктора, а я тебе ещё десяток человек на стройку, или на поляну, пеньки таскать, жечь и землю ровнять.

— Даже дополнительной оплаты не надо, если только ты дашь добро на отвлечение моих людей на учебные схватки с Корнеевым воинством.

— Двадцать! — резким, сердитым голосом потребовал Сидор, лишь бы отвязаться от надоеды. — Двадцать человек и увеличение времени работы с увеличивающимся световым днём. И я даже заплачу, — нагло ухмыльнулся он. — У нас с тобой настолько низкие расценки, что говорить о деньгах как-то смешно, но тем не менее.

— Договорились, — тут же поспешил атаман воспользоваться промахом Сидора. — Пусть будет двадцать. А если ещё и заплатишь, то вообще чудненько. Ребята хоть пива себе вечером на твои гроши купят.

— Даже больше скажу, — воспользовавшись заминкой растерявшегося от неожиданности Сидора, Паша с насмешливой ухмылкой на лице ещё больше нажал на него. — Если это стадо, — кивнул он на толпу новобранцев, проходящий обучение на поляне, — продержится против моей команды хотя бы пару, другую недель…

Паша насмешливо ухмыльнулся, нагло глядя Сидору прямо в глаза:

— … и если я увижу, что от корнеевской учебки действительно есть польза, то мы всей моей командой отработаем у тебя, на твоих условиях, — тут же поспешно успокоил он раздражённого Сидора, — всю зиму до начала апреля.

— Всем составом и без дополнительной оплаты, — мрачно согласился с ним злой Сидор, уже решивший про себя плюнуть на хамство наглых ушкуйников и просто воспользоваться удачным моментом.

Так началось избиение младенцев.

Корней, поначалу скептически отнёсшийся к затее Паши, уже через неделю постоянного избиения своих подопечных, настолько озверел, что заявил об отказе от сна и отдыха, покуда не поколотит "паршивых водолазов", как он злобно обозвал ушкуйников.

Но как стало совершенно ясно из сложившегося положения, хуже всех пришлось самим новобранцам. Темп обучения резко возрос.

К зверствам Корнея, постоянно до того измывавшимся над ними, добавились ещё и постоянные тычки и зуботычины от ушкуйников, не оставлявших ни малейшего случая наказать проигравших. Но, похоже, что где-то через неделю регулярного избиения и новобранцам, ещё не разбежавшимся до этого времени от Корнея, это тоже надоело. И они стали огрызаться. Чем дальше, тем больше. Чем больше, тем жёстче. Ожесточение нарастало с каждым днём.

Если ещё в начале первой недели учебных схваток, ушкуйники гарантированно с разгромным счётом побеждали, то к концу второй недели счёт сровнялся. Третья же неделя ознаменовалась устойчивой тенденцией к постоянным победам новобранцев, а уж к её концу бывшие новобранцы били матёрых ушкуйников так, что лишь пыль, а точнее снег, стоял столбом.

Тут Паша задумался, а когда хорошенько всё взвесил, явился к Сидору и признал его победу.

Результатом же стало постоянное присутствие на вырубке всей команды атамана в составе пятидесяти с лишком человек. Единственной уступкой, сделанной Сидором атаману было то, что ушкуйники должны были отработать у него срок до окончательного приведения Медвежьей поляны в порядок, а не до апреля.

Да и то, как сам себе признавался Сидор не потому, что ему не нравилась их работа, а потому что уж слишком наглая и хамоватая это была публика.

Да ещё, но уже по настоянию Корнея, заинтересовавшегося учебными боями, новым было то, что теперь каждый вечер по расчищенной части вырубки толкались толпы вояк, дубасивших друг друга выдаваемым здесь же на месте деревянным оружием.

К большому сожалению Сидора, это имело для него и негативную сторону, так как теперь резко повысившийся расход учебного оружия, которое резво растащила эта братия, значительно сократил планировавшиеся Сидором доходы от продажи заготовок топорищ оружейникам.

Но дело шло, и шло хорошо.

Теперь на Медвежьей Поляне постоянно работало около двухсот с лишком человек, так как количество новобранцев курсантов регулярно увеличивалось за счёт притока новичков из города, и это, не считая тех, кто постоянно здесь трудился над возведением крепости.