— Я тебе всё сказал, — повторил, криво усмехнувшись, сотник. — Не трогай ты их, князь. Целее будешь.

— Так ты мне ещё и советы будешь давать?

Князь, удивлённо подняв брови, обвёл всех присутствующих весёлым насмешливым взглядом и, остановив его на княжне, молча стоявшей рядом с ним, весело проговорил.

— Дожил. Мне теперь всякая сявка советы давать будет.

— В кандалы его, — неожиданно громко заорал он. — И держать в подвале до моего возвращения. Вот тогда и посмотрим, как они стреляют и кого перебьют в погоне.

Хмурые гвардейцы, шатаясь из стороны в сторону и едва не падая, оттеснили стражников в сторону, и медленно, неохотно скрутили своему сотнику за спиной руки.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, они поволокли его в подвал тюремной башни.

— Ты, сотник, эта, не обижайся, — старательно пряча от него глаза и стараясь даже случайно не встретиться с ним взглядом, косноязычно мямлили они, дыша на него густым перегаром и спотыкаясь через шаг.

Медленно развязав стягивающие его руки ремни, они, тем не менее, старательно приковали его к металлическим кольцам на стене, внимательно посмотрев, чтобы не было где-нибудь слабины.

— Сам понимаешь, служба, — как бы извиняясь, отводили они глаза, стараясь на него не смотреть, и тут же злобно поглядывая на стоявших рядом молчаливых городских стражников.

— Мы люди подневольные, сам знаешь. В конце концов, сам такой был, — невольно раздражаясь от той роли, которую они вынуждены были выполнять, хрипло выговорил десятник, которого сотник сам только пару недель назад произвёл на эту должность, взамен выбывшего на границу старослужащего.

Сотник, брезгливо скривив губы, молча смотрел на то, что они делали, но видимо, всё-таки не выдержав, мрачно промолвил:

— Видать, не всё я знаю, — мрачно скривился он. — Ни про себя, ни про вас. И уж как крепко кандалы на руках держатся, проверять бы не стал.

Потоптавшись в растерянности ещё пару минут возле своего прикованного к стене сотника, гвардейцы медленно и тяжело, едва двигая конечностями, выбрались во двор замка.

Мрачному, хмурому как осенняя туча, князю, едва дождавшемуся появления во дворе полупьяных гвардейцев, с трудом выбравшихся из башни, хватило только беглого взгляда, брошенного на них, чтобы просто плюнуть и больше уже не связываться.

Не обращая на своих гвардейцев больше никакого внимания, князь вскочил в седло своего скакуна и, во главе двадцати городских стражников, хоть и усталых, но уже как бы нервически пьяных от предстоящей весёлой погони, вылетел бешеным галопом из замка.

Княжна, так и оставшаяся сидеть за столиком, специально вынесенным для неё на террасу, ещё не менее получаса, с каким-то нехорошим интересом в глазах, наблюдала за шатающимися по двору тенями пьяных гвардейцев. Потом, что-то для себя, видимо, решив, она ушла в свою комнату, ожидать, возможно скорого, возвращения князя.

Рассвет застал отряд уже на подходе к столице. Не заезжая и не тратя время на препирательства с городской стражей, отряд стороной, по дальним полям и выгонам, стараясь быть незамеченным, объехал городской посад и снова выбрался на основной тракт уже далеко за городскими окраинами.

— Пол дня потеряли, — хмуро пробормотал Сидор, оглядываясь на оставленные далеко за спиной пригороды столицы. — И так еле двигаемся, а тут ещё и огороды эти, огороженные.

— Кто ж его знал, что там одни заборы, да ограды. Да, как назло, все каменные, — раздражённо откликнулась Маня. — Когда ехали туда, внимания не обратили. Как-то не до того было. Всё спешили сучку эту спасти. Спасли, на свою голову. Да и в город нам было нельзя. Пока дождешься, открытия ворот, да отстоишь, очередь на въезд, князюшка нам на шею и свалится. Да и засветимся обязательно.

— Да уж, — скривившись, заметил Корней. — Хорошая о нас тут память осталась. Не забыли, чай, ещё нас. И недели не прошло.

— Во, во, — перебил его хмурый Димыч, — только нам и не хватало повстречаться с охотничками. То-то весело будет.

— Похоже, никого мы не обманули, — будничным голосом, как о чём-то незначительном, — спокойно проговорил Сидор. — Только зря лошадей загнали, да время потеряли, — хмуро заметил он, рассматривая что-то сзади.

— В полуденных лучах позднего лета из широко распахнутых, едва видимых отсюда, городских ворот, сверкая на солнце металлом шлемов и кончиками копий, вытягивалась длинная колонна всадников.

— Похоже, это за нами, — выразил Сидор общую мысль, пришпоривая усталых лошадей.

И вся группа, ни слова не говоря, разом сорвалась в галоп, понимая, что только максимальный отрыв от преследователей позволит им хоть немного подготовить место засады.

Однако и преследователи, увидав далеко впереди подозрительный караван, явившийся на дороге незнамо откуда, резко пришпорили лошадей.

Место для засады было идеально.

Лесная дорога, до того идущая сквозь старую дубравы с густой, не просматриваемой порослью невысокого подлеска, просто идеально приспособленной для сокрытия засады, в этом месте после небольшого поворота выходила прямо на длинную, широкую поляну. И тянулась, тянулась, пересекая её в дальний конец, где на краю решено было оставить в крайних кустах самый конец их каравана, который ещё как бы не успел скрыться в зарослях или был брошен.

Идея была настолько не мудрёна, что Сидор даже засомневался в том, что из этого что-либо выйдет, настолько всё было очевидно.

Тем не менее скачущий рядом Корней справедливо заметил, что на что-нибудь более путное у них просто не остаётся времени. И он был прав, погоня догоняла.

Видимые ещё в полдень далеко на горизонте, покидающими ворота города, теперь погоня уже отчётливо была слышна стуком копыт догоняющих их лошадей.

Было совершенно очевидно, что им не уйти. И так то слишком тяжело гружёные лошади не могли развить достаточно резвого галопа, да и долгая, бессонная ночь не добавляли им прыти.

Поэтому у них был один этот, единственный шанс. И они его использовали на все сто.

Когда скачущая бешеным галопом погоня выскочила на поляну, она на противоположном конце увидела скрывающуюся в дальних кустах последних лошадей беглецов с большими, неуклюжими вьюками на спине. И как свора гончих, завидевшая добычу весь отряд, рассыпавшись по поляне, сломя голову бросился вдогон.

В первое мгновение, когда скачущий первым князь неожиданно сверзился на землю, сбитый неизвестно откуда оказавшимся перед ним канатом, никто из них даже не понял что произошло, но щелчки арбалетов у себя за спиной они всё же расслышали.

Расслышали, только вот поделать уже ничего не могли. Их просто расстреляли в спину, не дав времени развернуться для атаки. И буквально через пять минут всё было кончено. Отряд преследовавшей их двух десятков городских стражников, взятый князем с собою в погоню, просто перестал существовать.

Усталый, вымотанный долгой ночной скачкой Сидор, мрачно разглядывал тяжело поднимавшегося на ноги князя, задумчиво глядя на этого уже немолодого, но вполне ещё крепкого воина, и никак не мог ни на что решиться. Убивать этого человека, по большому счёту ничего лично ему не сделавшего, у него просто не подымалась рука. Да и то, что он сам бросился за ними в погоню, лично ему скорее импонировало, чем вызывало какую-либо ненависть или жажду немедленной над ним расправы.

Сидор был в полной растерянности. Что делать, было совершенно непонятно, но и стоять, тупо пялясь на уже поднявшегося с земли князя уже было нельзя. Решив положиться на волю судьбы, он про себя плюнул на всё и решил всё-таки отпустить его.

Не зная, как поступить, он пришёл к трудному решению всё-таки не обременять свою душу лишней тяжестью смертоубийства.

Медленно и осторожно подойдя к нему поближе, не отводя в сторону настороженного арбалета, он с обречённым видом, понимая что делает что-то не то, устало заметил:

— Учти князь. Мы тебя пожалели, дабы не брать на душу лишнего греха. Но ты запомни, что нам жизнь свою задолжал. И если не успокоишься и от нас не отстанешь, то нам придётся за тобой вернуться и тогда уже тебя ничто не спасёт. Ни твоё княжество, ни твой меч, ни вся твоя хвалёная гвардия.