— Что потрясена я была тогда, это ничего не сказать. Да и гордость взяла. Это ведь надо же. Не открывая глаз, не вставая с кресла, одной стрелой и яйца мышу отстрелить. Это потом уже, спустя месяца два, признались, что мыша того они сами на стрелу посадили. Да и не мышь это был, а свинка морская, белая к тому ж, или крыс лабораторный, сейчас уже и не припомнишь. Впопыхах то я этого, поначалу, и не заметила. А потом не до того стало. Не дали приглядеться, ироды. Затормошили, засмеяли. Вот с тех пор и не дают покою. Чуть что, вспоминают.

— Ну, кончился день воспоминаний, — оборвал её Сидор. — Тогда пошли дальше.

— Справа, воин, профессиональный телохранитель. Ты о таких должен был слышать, а то и встречаться, в силу профессиональной воинской подготовки. Зовут — Корней. Бойцы мы хоть не ахти, но товарищи верные. Прошу любить и жаловать.

Сидор, напоследок улыбнувшись, гордо оглядел своё воинство и обратил взгляд на паренька, молча выслушавшего это, несколько странное, если не больше, представление.

Ну вот, теперь ты знаешь, кто мы, и нам хотелось бы узнать что-нибудь о тебе, — улыбаясь, проговорил Сидор.

Парень молчал. Смотрел в глаза Сидора и молчал. Улыбка медленно сползла с лица Сидора. Почуяв повисшую между ними напряжённость, в разговор опять вклинилась Маня.

— Ну что ты пристал к пареньку, Сидор. Ну, право слово, не хочет он говорить и не надо. Мало ли какие у него резоны молчать и не называть своего имени. Может, из дома сбежал, и его папенька с маменькой ищут. Вот он и скрывается.

Лицо паренька перекосила невнятная гримаса, и на скулах заходили желваки.

— А может от невесты, нелюбимой, сбежал, — продолжала неугомонная Машка. Из-под венца, то есть. Мало ли кого папенька с маменькой выберут. Тут, я слышала, не больно то прислушиваются к голосу юных чад.

— Нравится, не нравится. Женись, моя красавица, — ни к селу, ни к городу неожиданно брякнул, молчавший до того Димон.

— Не всё же одним невестам бегать, — мгновенно затараторила Манька, почувствовав неожиданную поддержку. Надо и равноправие поддерживать, пусть и они помучаются, — закончила Манька, в ответ на растерянный, и какой-то удивлённый взгляд паренька.

— Довольно базарить, — недовольно проворчал Корней, бросив на паренька внимательный взгляд.

— Кажется, вы забыли. Но у нас на хвосте возможная погоня. А леса здешние они знают получше нашего, да и чего ждать от той рожи кабацкой вам всем объяснять не надо. Так что завязывай болтовню и марш вперёд.

— Ты, Корней вперёд то нас не гони, — остановил его Сидор, — мы ещё здесь дела не закончили. И я лично бы хотел знать, с кем мне, возможно, придётся плечом к плечу с бандитами драться, а то и голову где склонить в землю матушку. И лежать под одной ёлкой не знамо с кем я не хочу. Так что ответствуй нам парень кто ты и что ты. Ну а коли молчать и дальше будешь, то вот тебе моё слово.

— Не скажешь до перекрёстка, поедешь от нас в другую сторону. Мы налево, ты — направо. Мы направо, ты — налево.

Тягостное молчание было ему ответом. Замолчали теперь уже все. Да и что говорить, коль уж не сложились отношения между попутчиками, вроде бы до того и бывшие вполне доброжелательными.

Оставшиеся до ближайшего перекрёстка пятьсот метров проехали молча. На перекрёстке, перед видневшимся впереди широким болотом, развернулись в разные стороны, как бы объезжая его с обоих сторон, молча же разошлись, про себя надеясь больше никогда не встретиться. Правда, была ли та сторона, куда свернул парнишка, ему нужной, никто из компании не удосужился спросить, больно уж всех задело его пренебрежительное молчание. Которого, что там не говори, но они накормили, напоили и защитили от домогательств кабатчика. Ну да не первый он такой, и, как ни жаль, не последний.

— 'Сопляк неблагодарный', - мрачно думал Сидор, ритмично покачиваясь в седле.

— А скажите ка мне, господа товарищи, вот какую сказку, — неожиданно он прервал тягостное молчание.

— Ага, сказку ему, — тут же встрял Димон, обрадовавшись прерванному, тягостному для всех молчанию. — А не хочешь ли сам ответить своим товарищам. Какого хрена ты влез в это свиняче дело? С чего это ты того пацана пожалел и за наш стол посадил. Напоил, накормил, спать уложил. Это всё денег стоит, и немаленьких.

— Дурак ты, Димон. Хоть и умный, но дурак, — поддержал Сидора Корней.

— Денег он пожалел. Ты бы лучше человека пожалел, что у тебя на глазах подыхал от голода. Ты видел, как он ту кашу со шкварками наворачивал. Как человек, до этого недели две, а то и три, маковой росинки во рту не державший. А деньги что, сегодня есть, завтра нет.

— И всё же, возвращаясь к нашим баранам, скажите мне, непонятливому, — покрутил головой Димон. — Что-то там было, на этом пареньке, когда он стоял у свинарника. Вместо пояса, у него на бёдрах болталось. Пояс, не пояс. Лохматка какая-то.

Тут, Корней не удержавшись, заржал как та лошадь.

— Да-а-а! — Задумчиво протянул он. — Ты даже себе и не представляешь с чем, или с кем довелось столкнуться.

— Ну-ка, ну-ка. С этого места поподробнее, пожалуйста. А то мы люди на сей планете новые и многих реальностей, для вас привычных, даже не подозреваем.

— Я и сам видел на том пареньке, действительно, что-то необычное, — заметил Сидор, — раз уж и вы это отметили. Да и новое узнать, совсем не лишнее. Как говорится, учиться никогда не поздно. В другой раз целее будешь.

Корней помолчал, видимо с непривычки к долгим разговорам, тщательно подбирая слова, и неожиданным вопросом озадачил всех землян.

— А опишите ка мне то, что было на поясе у паренька. Да поподробнее.

— Ну и чего там описывать, — сварливым голосом проворчала Маша. — Тряпочка и тряпочка. Я, поначалу подумала, платок ветхий подпоясан. Для защиты от грязи свинарника.

— И мне он тоже платком показался, — поддержал её Димон. — Сереньким таким, скрученным.

— Ага, — закончил за них за всех Сидор. — Действительно, был там, платочек такой, ветхонький.

Тут опять, не удержавшись, рассмеялся Коней.

— Ну, вы и рассмешили. А о том не подумали, как может платочек ветхонький удержать на себе вес сабельки, пусть и самой лёгонькой. Какой никакой, а металла кусок. И кило несколько в той сабельке будет. Так что и в бою, и при случайном падении, оборваться ну никак не должен.

— Дурдом, — процедил сквозь зубы Сидор, внимательно присматриваясь к небольшому холму, справа от дороги, совершенно невинному на вид и внешне ничем не примечательному.

— Скоро на новом языке говорить будем. С непременным присюсюкиванием в окончании слов, — продолжил он, невольно придерживая поводья, итак неторопливо перебиравшего копытами, коня.

Повернув головы к практически остановившемуся Сидору, и Димон и Манька, не говоря ни слова, молчком, стали быстро и делово доставать, притороченные к сёдлам арбалеты и заряжать болты.

— Вы чего? — удивлённо спросил насторожившийся Корней, — вроде тихо вокруг.

— Вроде будет в огороде, — процедил Сидор, — доставая ещё одну стрелку и настороженно осматриваясь.

— Группа справа, — вполголоса, сквозь зубы проговорил он. — Двести метров Кусты под холмом.

— Вторая, слева от дороги, в траве у болота. Метров пятьдесят, не более.

— Бьём ближнюю, сходу, — быстрой скороговоркой вполголоса проговорил Сидор.

И, резко пришпорив, бросил коня к болоту, разрядив арбалет в высокую траву у кромки воды.

Вся группа бешеным аллюром понеслась к подозрительной низинке, стреляя на скаку.

Неожиданное и непонятное поведение, бешеный галоп лошадей, свист арбалетных болтов и хрипы умирающих, сразу сломало дух подготовленной засады и бросило оставшихся ещё живых в разные стороны. Кого в отчаянную атаку на конников, кого в сторону близкого болота, как будто трясина могла кого-либо спасти. Вот только добежать никто так и не успел. Дальних побили болтами, а ближних порубили Корней, с Димоном, со зверскими лицами кружась по пятачку засады и добивая раненых.