«Когда сейчас разъезжаешь по Европе с сомнительными книжками, то к этим вопросам у меня появляется, может быть, излишняя чувствительность. Вы знаете, что МАНОЛИ (Кавецкий, друг Быстролетова, выдан Кривицким. — О.Ц.) обыскали при выезде из Голландии во Францию, обыскали также РАЙМОНДА (Порецкий. — О.Ц.). Я летел — меня не только не обыскали, но даже не велели чемодан открывать. В то же время из того же самолета подвергли обыску одного дядю грека или армянина, а может быть, он был еврей. У меня же карманы были наполнены фрицевской почтой» (ФРИЦ — помощник Малли по Голландии. — О.Д.).

Паспортные проблемы, впрочем, не помешали Малли в мае 1935 года выехать в Англию для завершения разработки МАГА. А в июле Центр (Берман) отмечал, что Малли и Быстролетов проделали весьма плодотворную работу и что линия МАГА «в будущем обещает быть особо плодотворной и интересной».

В начале октября 1935 года Малли вылетел на полтора месяца в Москву, чтобы навестить больного сына и уладить семейные дела с первой женой. Вернувшись в конце ноября, он вновь включился в работу и в начале декабря сообщил, что скоро выедет в Лондон для работы с МАГОМ. Быстролетов в это время готовился к отъезду на родину. 9 января 1936 года Малли писал уже из Лондона: «Проехали мы сюда гладко. Имеем возможность здесь беспрепятственно прожить 3 месяца».

Одно из его следующих посланий, датированное 20 февраля 1936 года, интересно тем, что позволяет взглянуть на будничную работу разведчика-нелегала. Малли писал кому-то из хорошо знакомых ему руководителей Центра (точно адресат неизвестен, но обращение на «ты» свидетельствует о наличии товарищеских отношений, возможно, это был Штейнбркж):

«Должен тебе сказать, что я очень занят. Даже мои любительские занятия английской историей страдают оттого, что у меня недостает времени. 4 раза в неделю я должен встречаться с ним (МАГОМ. — О.Ц.). Эти вечера у меня заняты. Когда я получаю материал, я должен его прочесть и отнести на кваритру к П. Затем бывают курьеры (почта), которые также вынуждают работать. Днем я занят с фирмами. Я посещаю их по очереди, мы купили уже 3 вагона товара, и их нужно отправить, нужно связаться с экспедиторами. В настоящее время у меня имеются более благоприятные предложения из Манчестера и Ливерпуля. Мне придется на 1–2 дня поехать туда».

Прикрытие, а Малли занимался бизнесом — скупкой и отправкой тряпья на континент для его последующей переработки, как видно из его письма, отнимало у него много времени и требовало поездок по стране. Именно поэтому он ставил вопрос о более удобном занятии: «Нельзя ли мне пристроиться к холодильному делу, которое имел Лева?» (Лева — Александр Орлов, создал фирму по торговле американскими холодильниками, «American Refrigerators Co. Ltd.»).

Весной 1936 года Малли и его жена переболели почками, что характерно для вновь прибывших в Лондон из-за жесткой местной воды, и в июне Малли запросился в отпуск. Таковой был ему предоставлен, и даже заказаны две путевки в Кисловодск на начало октября.

Пересечение границы с СССР не прошло для Малли без приключения, которое, как окажется в дальнейшем, было повернуто против него.

Суть этого эпизода ясна из приводимого ниже рапорта начальника оперативного отдела ГУПВО (Главного управления пограничной и внутренней охраны) НКВД комбрига Ульмара от 7.10.36 на имя начальника ИНО Слуцкого:

«28 сентября с.г. со станции Негорелое поездом Норд-экспресс № 4 под наружным наблюдением уполномоченного КПП «Негорелое» Шамрая в Москву прибыл голландский подданный Брошард Вильям, имеющий поддельный паспорт.

В беседе с начальником КПП «Негорелое» Даниловичем Брошард заявил, что он является работником ИНО ГУГБ НКВД по фамилии Малли и мужем гражданки Разба, едущей из-за границы вместе с ним и пропущенной без досмотра на основании вашей просьбы.

При этом направляем вам рапорт-справку уполномоченного КПП «Негорелое» Шамрая».

Рапорт Шамрая в основном повторял содержание рапорта комбрига Ульмара с той лишь дополнительной деталью, что Малли с женой, выйдя из вокзала в Москве, сели в поджидавший их автомобиль и уехали в неизвестном направлении. Шамрай же, оказавшись в незнакомом ему городе без денег, продолжить наблюдение не смог.

Отпуск Малли перерос в служебную командировку, и он вернулся в Лондон только в начале января 1937 года.

К маю накопившиеся проблемы с «легализацией» Малли и Дейча заставили Малли откровенно констатировать, что «до сих пор никто из нас здесь крепко не сидит. Даже СТЕФАН — нет. Он снова получил отказ в разрешении на работу».

Свое намерение обосноваться в Англии более прочно Малли попытался реализовать немедленно. Уже 24 мая 1937 года он сообщал о посещении Бюро регистрации иностранцев, куда он обратился за разрешением остаться в Англии на неопределенное время. Власти были готовы предоставить ему такую возможность при условии, что он откроет дело в одном из районов страны, пораженных безработицей (Южный Уэльс, Шеффилд и северные районы страны). Малли заполнил анкеты и отправил их в Министерство торговли. Центр был обеспокоен возможностью проверки документов Малли через австрийскую полицию и предложил альтернативный вариант с выездом его в Канаду и получением паспорта там. Малли ответил, что проверка его через Австрию маловероятна, так как Дейч «то и дело встречает в Лондоне липовых австрийцев — бывших коммунистов». «Да возьмите самого СТЕФАНА, с настоящей книжкой, — писал Малли. — Если они запросят о нем Вену, ответ будет не менее отрицательным, чем обо мне (он коммунист известный, а я просто жулик)». Увлекшись, Малли, видимо, перешел границы дозволенного в споре с Центром, а это не могло не сказаться на его дальнейшей судьбе.

В запальчивости он продолжал: «Самым чувствительным и чреватым оргвыводом является ваш аргумент о том, что, если они наведут обо мне справку, мргут ничего не сказать, а просто взять в разработку. Но тут очень много «если». Это очень академически поставленный вопрос».

Малли считал, что точно так же можно было предположить, что он провалится на встречах с легальным резидентом КЛИМОМ, или его предаст кто-нибудь иэ источников, или его опознают на улице обвиняемые по процессу «Метро-Виккерс». «Не пренебрегая теорией, я держусь больше практики, — парировал Малли опасения Центра. — Если бы так строго, по гипотезам, действовать, нельзя было бы вовсе ничего делать. Хотя бы 10 процентов риска всегда есть. И в этом деле я тоже считаю риск не больше, чем 10 процентов».

Идею с поездкой в Канаду Малли отклонил довольно обоснованно: «Тут процентное количество этого теоретического риска переходит в качество, делающее опасность реальной. Здесь уже имеется слишком много знакомых людей, знающих меня как австрийца».

В заключение своего послания Центру Малли сделал некоторые выводы, оказавшиеся для него впоследствии роковыми:

«1. Я совершенно не считаю, что положение настолько опасно, что я должен отсюда бежать.

2. В Канаду поехать для того, чтобы вернуться сюда, я считаю невозможным. А если я считаю невозможным, это значит, что я вряд ли буду в состоянии это выполнить.

3. Если вы считаете, что в случае проверки англичане, мне ничего не сказав, возьмут меня в разработку, это значит, что вы снимаете с себя ответственность за всякие могущие возникнуть неприятности и целиком перекладываете ее на меня, — если я остаюсь здесь работать. Поэтому я логически должен поставить перед вами вопрос так: прошу разрешить мне вернуться отсюда домой и всякую возможность моей дальнейшей работы обсудить со мною дома, и только дома».

Ответ Центра последовал 4 июня 1937 года: «Вам дана телеграмма о разрешении выезда домой. Телеграфьте маршрут и день выезда». Малли ответил: «Я смогу выехать пароходом из Франции 5 числа (июля) прямо на Ленинград и быть в Москве 11 или 12».

Хотя Малли просил о поездке домой, всего на несколько дней для прояснения вопроса о его «легализации» в личном общении, он задержался и поехал в отпуск, о чем свидетельствует справка о выдаче ему и его жене проездных документов в санаторий № 1 в Кисловодске. Задержка, вероятнее всего, была вызвана разрывом Порецкого с разведкой и по большому счету со сталинским режимом. Когда его примеру последовал его земляк и товарищ Кривицкий, вопрос о выезде за границу Малли, хорошо известного им обоим, отпал вовсе. Если сведений о том, что Порецкий предал кого-либо, и не имеется (хотя разведка об этом тогда знать не могла и должна была исходить из худшего предположения), то Кривицкий рассказал американцам и англичанам все, что знал.