Номер, который стараниями компаньона выделила медсестра, был в самом конце длинного, с голубыми сиротскими панелями коридора. Осталось только переждать, когда уйдет эта Галя и тогда можно жить дальше, только надо переместиться к окну. Беглец и переместился и стоял там, прикидывая, хорошо ли, что окно снаружи перекрыто решёткой. Комнату, судя по всему, использовали как склад: кроме двух кроватей, шкафа и стола, там были и старая стиральная машинка, и холодильник без дверцы, и какие-то ящики, а на большом канцелярском столе стопкой высились полосатые матрацы. А за спиной велся свой разговор:
— Вы сюда, на кроватку, тюфячки переложите. Как переложите, так свободно будет. А покушаете, потом обратно закинете на стол. Насчёт белья что-нибудь придумаем. Так и быть, выделю вам простынки! А что это, Толя, ваш товарищ такой грустный…
— Он не грустный, он усталый, ночь не спал…
— Ну, устраивайтесь, ребята, устраивайтесь… Только тут выключатель через раз работает…
— А шо нам той выключатель… Нам бы чаю! — улыбаясь, теснил к двери девушку Галю вертолётчик.
— Так я компот вам с ужина принесу. Хотите?
— Хотим! Мы всё хотим, — заверял он уже за дверью.
Вернулся он неожиданно скоро, через плечо у него было что-то перекинуто, в руках две красные эмалированные кружки с компотом, под мышкой несколько пластиковых тарелочек. Беглец к тому времени освободил стол от тюфяков и протирал найденной в закутке, изображавшем санузел, тряпкой стол, весь в коричневых пятнах от горячего.
— Ну вот, есть чем прикрыть эти перины. — Кинул Анатолий серые простыни на ближний стул с красной пыльной обивкой. А беглецу подумалось: да не всё ли равно, на чём там спать! Безлюдный коридор, комната в уединённом месте: всё не так и плохо, но захотелось большего.
— Интересно, а телевизор здесь есть?
— Объясняю: живём тихо — к ящику не подходим, а то ящик развоняется, а ты расстроишься! Оно тебе надо? — озаботился душевным здоровьем подопечного спасатель.
— Ты давай первым в душ, а я тут накрою полянку… Стой, стой! Там я тебе сменное привёз, переоденься!
В сумке сверху и в самом деле лежали синяя футболка, и кроссовки, серо-бежевые, кожаные. Ну, вертолётчик!
— Спасибо! Но зачем такие дорогие…
— А ты хотел резиновые тапочки? Давай, давай по-быстрому… Э! Погодь, давай я сперва помидорки сполосну.
Пока беглец мылся еле тёплой водой под душем, компаньон успел нарезать и разложить еду, запасённую в Балее. И, заскучав в одиночестве, нетерпеливо постучал в хлипкую дверь.
— Ты там, смотри, всё смоешь и мужиком пахнуть не будешь! Кому ты стерильный будешь нужен?
Потом мылся вертолётчик, а он, сидя в кресле и, вытянув ноги, просто отдыхал. И от накрытого стола несло таким духом, что захотелось приступить к еде немедленно. И рука сама потянулась за бутербродом, но отчего-то стало неловко: потерпишь! Пришлось отодвинуться, чтобы не так забирал чесночный запах, и терпеливо дожидаться компаньона. А тот не заставил себя ждать, и вышел из душа уже переодетым, теперь под синей рубашкой у него была не белая, а красная футболка. И весь он выражал готовность не только смести всё до последней крошки, но и на какие-то иные подвиги. Усевшись за стол, он потёр руки и жестом фокусника водрузил на стол бутылку водки, и совсем не той, что перевозил из Первомайского в Балей.
— Я пить не буду, — как-то виновато предупредил беглец. И приготовился к уговорам, но вертолётчик только и спросил: «Серьёзно?» — «Очень серьёзно!»
— Придётся провести трезвый вечер, — легко рассмеялся компаньон, но тут же загорелся новой мыслью. — Слышь, а если нам женщин позвать? У Гали, наверно ж, и подруга есть. Тогда и водочка пойдёт, посидим, побалакаем, шо такого?
— О чём? Может, мне рассказать, кто я и откуда?
— А тебе обязательно надо покрасоваться! Познакомились бы как мужчина с женщиной, поговорили, она б взяла и пожалела, ну, и ты её…
— Ну да, кто о чём, а ты всё о…
— …а я о насущном! Ты разве того самого не хочешь?
— Хочу! Я многого хочу. Но исполнение желаний приходится откладывать на неопределённый срок. — Он что-то там ещё говорил, говорил и с такой интонацией, что весёлость в глазах вертолётчика сменилась на жалость, правда, беглец этого не заметил, так спешил остановить, убедить не делать глупостей.
— Ну, ты что, не понимаешь, и женщины могут пострадать…
— Могут! Токо так пострадать каждая хочет… Ну, раз тебе жалко тратиться, то ничего не поделаешь… А шо ты всё репу свою оглаживаешь? На месте твой компьютер, на месте…
— Привычка такая, — отчего-то застеснялся подопечный и руку с головы убрал.
— А? Ну, тогда давай, приступим, благословясь! Пошамаем, и можно на боковую. Я токо машину сполосну, а может, и заночую в кабине.
— Зачем в машине? Почему в машине?
— Так храплю я.
— Что ты говоришь? Но ведь и я могу…
— Я ещё и…
— Нашёл чем удивить… И почему-то в Шиванде не предупреждал об особенностях своего организма?
— Не, не, ты деликатный, а я… Ты ж понимаешь, машина новая, чужая, утонят, и следа не останется, а её нужно сдать, — нашёл вертолётчик аргумент повесомей. — У меня недавно такой же фургон был, токо побольше, на нём мужик Доркин и разбился… А ты шо мнёшься? Бери, харчись!
— Извини, я не очень понял про Дору и грузовик.
— Муж Дорки шоферил у меня, попал в аварию, разбился, машина тоже.
— Насмерть разбился?
— Вдребезги! Заснул за рулём…
— Эксплуатировал, наверное, человека?
— Само собой! У вас, акул капитализма, и выучился. Так я и сам, знаешь, як мантулю! Натура такая, ничого нэ зробышь… Главное, чтоб всё крутилось! Я ж кэмэлом начинал.
— Кэмэлом?
— Ага, они на границе челноков встречали. Я с одного убитого самосвала поднялся. А зараз пятнадцать машин, трактора, бульдозер, ну, и так, по мелочи. От бери визиточку, а вдруг и пригодится, может, надо будет шо-то перевезти, — усмехнулся вертолётчик, протягивая кусочек картона. И беглец с любопытством прочел: Фирма «Флагман». Были там и телефоны, и обозначение Толиной должности — директор, и рекламное обещание: «Перевезём всё быстро, надёжно, бережно». И, не удержавшись, съязвил:
— Что особенно впечатляет, так это обещание бережной перевозки…
— Так довёз же! — не обиделся перевозчик. — А давай за это и выпьем, а? — соблазнял он. Но тот держался стойко: нет, нет. И показал на визитку.
— Извини, но это хранить при себе не могу… Ты лучше скажи, дело-то у тебя как, прибыльное?
— А ты шо, хочешь заняться перевозками? Не советую! Колготня, морока, прибыль — серединка на половинку. Это ж тебе не добыча нефти.
— Да уж догадываюсь. Значит, не советуешь?
— Не, не потянешь…
— Почему это? — по-детски обиделся беглец.
— Мозги не так заточены, от потому! Тебе ж масштаб подавай! А тут мелочёвка, руки грязные и болят, заразы… И опять же геморрой!
— Ну, геморрой не только за баранкой можно заработать, но и сидя в кресле.
— Ну, ты ровняешь! Болячка, которая от руководящего кресла, и та, что за баранкой, — вещи разные! А когда мужик крутит её и в дождь, и в морозяку? Ты знаешь, какой тут колотун зимою? А дороги? Ото ж и Доркин мужик припахался, а надо было ехать, хотел до жены, до Дорки. Ревновал он её, як скаженный! Так ты и сам знаешь, она девушка доверчивая и отзывчивая, — подмигнул вертолётчик и, вздохнув, закончил:
— И не доехал всего пять кэмэ. Приходится теперь Дорке помогать.
— Заботишься, значит, о вдове? Теперь это так называется?
— Так я, может, на ней женюсь.
— А ты что же, не женат? — прикинулся тут рогожкой беглец.
— Да уже год, как окончательно развелись. Какую бабу устроит мой образ жизни? Только Дорку, и то ненадолго. Я ж не могу на месте усидеть и неделю.
— А дети? Дети есть?
— Сын! Знаешь, такой парняга! Уже меня догнал, но на ножках ещё не стоит…
— Что-то со здоровьем?
— Почему? Всё в порядке, здоровый, токо себя ещё не обеспечивает, приходится и за учёбу платить, и одевать, и, само собою, кормить… Дочка тоже есть. У меня всё есть. Токо с ихней мамкой жизнь не удалась. Дом поделили, и детей пришлось делить. Она, главное, дочку настраивает против меня. Раньше всё: папа, папочка! А зараз пройдёт мимо, зыркнет — и всё молчком! А ты знаешь, як оно, колы твоя дитынка… Одна радость — сынок!