— Останови, пожалуйста, машину…

— А шо такое? — всполошился Анатолий. — О, личико зелёное! Признавайся, шо втихаря схарчил, а? — Но остановил машину метров через триста, когда скалы отступили от дороги.

— Кефир, наверное, был несвежий, — поморщился беглец, сползая по ступенькам на землю. Ему надо побыть одному, совсем одному и, прижавшись битой спиной к горячему железному боку фургона, он закрыл глаза: сил не было никаких. Хотелось лечь в придорожную пыль и просто лежать на теплой земле — не двигаться, не чувствовать, не думать. Но попробуй избавиться от навязчивых мыслей! Что, если бы преследователи действительно начали стрелять? Но ведь не стреляли! Что хотели те, что за ними гнались — неизвестно, а вот упасть головой на асфальт он мог совершенно реально. Ну да, самое непереносимое — его замечательные мозги растеклись бы по безвестной дороге… Так, может, и лучше безвестно лежать под сопкой, чем… Чем быть застреленным! Его потом долго возили бы по моргам, замораживали, размораживали, резали, пилили или что там делают с трупами… Перезагрузись! Хватит! Ты и так выглядишь совершенным слабаком…

Когда он взобрался в кабину, вертолётчик сидел, положив голову на баранку, был виден лишь один внимательный глаз. И этот большой серый и насмешливый глаз будто считывал его мысли.

— Ты шо, обиделся на меня? Извини, но я ж смотрел в другую сторону, боялся, а вдруг стрелять начнут. Тут, понимаешь, как на Диком Западе, долго не думают. И таких случаев по три на дню. Ото ж и я подумал: а на гада нам под пули? Жить же хочется!

«Ещё как хочется! До тошноты, до рвоты, до безумия…»

— У меня такое впечатление, что мы попали в прифронтовую полосу, — выдохнул беглец, когда машина тронулась с места.

— Яка полоса — самый натуральный фронт!

— Тогда скажи, если там все остались живы, почему они не стреляли?

— Может, повернем назад и спросим? — вскинулся вертолётчик, и его руки были готовы крутануть руль влево. — Может, у них и оружия не было, а? Про ружьё ты сказал. А если это была бита, а не…

— Думаешь, я не могу отличить ствол автомат от бейсбольной биты?

— Ты? Ты можешь! Вчера как раз показали по телеку, как ты в Чечне развлекался. Камуфляж, вертолёт, автоматы… Хорошо погуляли? — И, не дождавшись ответа, пошёл на приступ. — Адреналину захотелось? Теперь этого адреналину хоть залейся! — кричал он компаньону. И тот, глядя перед собой, пробормотал:

— Говоришь, показывали? Но это старая агитка, могли бы что-нибудь новое придумать.

— Так там же всё в кассу, про то, как ты банду создавал и сам, как главарь, тренировался в боевых условиях… Разъяснили нам, дурачкам, шо твой побег — не случайность, давно всё организовал и готовил. Короче, народ предупредили: человек ты вооружённый и очень опасный.

— Ну, да! Сами заговор придумали, сами и раскрыли, — пытался рассмеяться беглец. Получилось вымученно и ненатурально. Всё было ненатурально: и залитые предзакатным солнцем древние камни, и сизая, теряющаяся вдалеке дорога, и редкие, клубящиеся облака…

— Не, на гада вас в ту Чечню понесло?

— Какая Чечня! Это был Кавказский заповедник.

— А на кой стреляли?

— Так на гору взошли, вот и салютовали. Знаешь, тренажёрный зал — это только зал, а когда по-настоящему что-то преодолеешь, то кажется… — замолк он на полуслове. Ничего не хотелось объяснять. Зачем? А тут ещё дорога пошла на подъем и, казалось, именно поэтому было так тяжело дышать. Заметил эти трудности и вертолётчик.

— Сердце? — встревожено всматривался он и, схватив за руку подопечного, стал считать пульс.

— Всё нормально… нормально, — вяло отбивался тот. Но и сам почувствовал, как на лице выступила испарина, как онемели руки…

— Слышь, тут есть одно местечко, давай заедем, переночуем. Я так думаю, на сегодня приключений хватит, а? Местечко глухое, Ургучан называется. А с утречка поедем на станцию и попробуем на харьковский… Как ты на это дело смотришь? — требовал Анатолий ответа.

— Тебе виднее, — глухо отозвался беглец. Пусть поезд будет завтра. Что уж теперь? Один день туда, один день сюда. Разбаловался, однако!

— От и я такой же! Не люблю, когда долго уговаривают, — рассмеялся компаньон.

А скоро дорога пошла на тягучий подъем, долгой лентой рассекая хребет. И вертолётчик всё боялся, что пропустит поворот на Ургучан. Не пропустили. И съехали с асфальта, и понеслись укатанной грунтовкой среди леса. Солнце напоследок золотило верхушки деревьев, и в открытые окна веяло не горячим ветром, а прохладой. Но скоро и лес, и сопки отступили, и в распадке, среди причудливых склонов, среди красноватых утесов возникли вдруг строеньица. И если бы у домов были островерхие крыши, то издали селение сошло бы за деревушку в Альпах. Но только издали. Серое бетонное здание и несколько крашенных деревянных домов — это и был курорт Ургучан. Деревенские избы живописно теснились по другую сторону. Интересно, в какой из них предстоит провести ночь? Снова прикидываться инженером Колей? Не нравится? Тогда надо было настоять, и поехали бы на станцию.

Машина вырулила на ровную площадку под деревьями недалеко от санаторных построек, и Анатолий, сняв перчатки, спрыгнул на землю и стал разминать ноги.

— Шо-то последнее время левая нога стала отниматься. Не знаешь, шо это может быть?

— Как ты догадываешься, я не доктор. Надо пройти обследование.

— Какое обследование, когда?

— Но это может быть чем-то серьёзным…

— Не пугай, сам боюсь! Ты как, тут побудешь, или на пару сходим? А пойдём, тут такая глухомань, — будто поддразнивал вертолётчик, кружа вокруг машины, то трогая борта, то стуча ногой по колёсам. Была у него, видно, неистребимая привычка пробовать транспорт на зуб.

— Но телевизор-то смотрят…

— От этой заразы спасенья нету. Ну, ладно, посторожи, а я на разведку…

И, запустив руку за ремень, разведчик поправил рубашку и, чуть отогнув наружное зеркальце, заглянул туда. И, что-то высмотрев, достал расчёску, выудил влажные салфетки и дезодорант, а ещё надорванную упаковку жвачки…

Надо бы отвернуться, пусть прихорашивается, но вот уставился и наблюдает. В камерах такие моменты пропускались мимо глаз автоматически, а тут почему-то любопытно: как это делает ровесник. К тому же Анатолия это, кажется, нисколько не смущает. Интересно, какие вершины он собрался покорять?

И скоро вертолетчик, вооружившись последними достижениями парфюмерии, подмигнул веселым глазом и двинулся на разведку. Но не к деревенским избам справа, а к домам, что были слева. Беглец дёрнулся: он что, с ума сошёл, проситься в санаторий?

Но тут и компаньон что-то почувствовал и обернулся, и сделал успокаивающий жест: мол, всё нормально, и припустил дальше. Но отмашка вызвала и досаду и тревогу. Вот только приготовиться к опасности не давала спина, её нельзя было отрывать от опоры, и приходилось сидеть откинувшись. А при таком положении тела только и остается расслабленно наблюдать: что будет дальше. Вот длинная фигура спасателя всё уменьшаясь в размерах, скоро скроется в каком-то из двух строений. Одно — серое и безликое выглядело бы бараком в зоне, если бы не унылые балкончики.

Неужели кто-то платит деньги, чтобы жить за этими серыми бетонными стенами? Он обретался точно в таком же бесплатно… Веселей и приветливей выглядел дом, что стоял ниже, деревянный и крашенный густой синей краской. Анатолий скрылся за коричневой дверью барака.

Нет, нет, место совершенно не подходит для ночевки. Новая машина наверняка вызовет интерес… Кто-то из персонала или охрана может поинтересоваться, что за приезжие… Должна же здесь быть какая-то охрана? Да и без охраны… Вон сколько отдыхающих бродит, сидят на лавочках — целых двенадцать человек. Это же сколько любопытных глаз!

Нет, летун совершенно не понимает как это опасно, тоже мне компаньон! Надо было ехать на станцию! Там до поезда можно было пересидеть в машине… Но, если он и впрямь всё усложняет, сам преувеличивает и статус своей особы, и степень монаршей раздражительности… Как там вертолёчик говорит, дурью мается? Да, может, его никто и не ищет…