«По домам!» — так резануло слух, что пришлось прикрыть глаза. Как давно он говорил эти слова: «А теперь домой!» И может, никогда уже не скажет. Так, может, хоть напоследок удастся полетать? Нет, нет, не смей и думать, это невозможно по определению. Надо звонить адвокату! И никаких химер!

Но когда доехали до улицы Луговой, и Юра собирался выйти из машины, он зачем-то спросил:

— Скажите, Юра, вы ведь бывали во Вьетнаме? Там, говорят, есть Обезьяний остров…

— Остров, обезьяний? — оживился Алексей Иванович.

— Есть, есть остров, живут исключительно обезьяны. Это недалеко от Нячанга, там такие пляжи — закачаешься! А море какое! Так вот, прямо с пляжа катера и ходят на этот остров. Обезьян там тысячи! Говорят, ещё в советское время наши спецы собрали их вместе для каких-то исследования, что ли. А сейчас туда туристов возят, но это, скажу я вам, на любителя! Это такие твари! Наглые, жадные! И как осторожно себя ни веди, всё равно попадёшь под раздачу, обязательно что-нибудь да отнимут! А если махать руками начнёшь, то вся стая налетит и поцарапает, и покусает. Там местные все с рогатками ходят. Стреляют мелкими такими камешками и, если попадают в обезьяну, то звук такой глухой, как в подушку!

— А обезьяна что? — полюбопытствовал Алексей Иванович.

— Визжит и убегает, но заходит с другой стороны! Помню, у буфетчицы сумку разорвали в клочья. Одному с ними не справиться, надо кучкой держаться. Мы со стармехом только и отбились, когда стали спиной друг к другу.

— Ну, такое добро и у нас есть. И даже остров в центре Москвы, где обитают сплошь такие обезьяны. Разве нет? Только эти обезьяны сами ставят опыты над людьми! — обернулся к подопечному Пустошин. Было любопытно, что ответит беглый каторжник, но тот промолчал, было жалко тратить слова на обезьянью стаю. Не хотелось перебивать радость от того, что мимо пролетел, зависнув на минуту, Толя. Чёртушка! А ведь он думал, что обезьяний остров — это так, майорские фантазии для поднятия боевого духа…

И вечер пятницы, и весь субботний день прошли в сумбурных разговорах, потом было трудно и вспомнить, о чём они тогда с Пустошиным спорили. Темы возникали спонтанно, перебивая, наскакивая одна на другую. Впрочем, в случайных разговорах так и бывает, это ведь только лекции по плану. После ужина, когда мирно курили на крылечке, Алексей Иванович вдруг пошёл в наступление:

— А вот с чего это вы заделались публицистом? Зачем-то политические аналитики подались, а? Хотели усилить впечатление: мол, процессы против вас и в самом деле политические…

Вот так взял и прямо спросил, и тут же засуетился, стал показывать пальцем: там у вас с манжетом непорядок. А потом и вовсе ушел в сторону: «И что это вы всё голову трете, болит?»

И публицист, застёгивая пуговицы на рубашке, усмехнулся:

— Голова сегодня не болит, привычка, знаете ли, ещё с детства… А что касается моих текстов… Я бы, может, и хотел что-нибудь там усилить, только… Только никакие мои заявления не могут заткнуть нефтяной фонтан. И пока он бьёт, и к нему стоит очередь, то хоть завали весь мир статьями — не поможет!

— Ну, это понятно, понятно! Но с чего это вы стали каяться, а? Ну, прямо Савва Морозов! Неужели так тюрьма подействовала?

— Именно что тюрьма, Алексей Иванович. Очень хотелось домой, к маме с папой.

— Да бросьте вы наговаривать на себя! Что ж тогда письмо такое правителю написали, а? Замечательный текст, едко вы его уели. Но после такого послания домой к маме не отпускают!

— Не отпускают. Пришлось пуститься в бега. Вот и вас нагрузить собой.

— Да бог с вами, о чём это вы? — Алексей Иванович и сам был не рад, что задел больное, но не отступал.

— Но ведь вы других призывали повиниться! Не дождетесь, не станут бить себя в грудь политики, а тем более ваши коллеги по бизнесу. Ведь ни один не заступился за вас. Вот так, будьте любезны! Не заступились и партийцы, кому вы помогали…

— Ну, знаете ли, за каждым предпринимателем сотни, а то и многие тысячи людей. И несёт он ответственность за них, а не за чужой бизнес. Мы все большие мальчики, и каждый отвечает только за себя. И потом, бывшие коллеги считают: мол, сам виноват. И они правы!

— Это они насчёт того, что вы не стали драпать за границу? Так ведь правильно! Капитан с тонущего судна должен уходить последним. И значит, тюрьмы не боялись?

— Не тюрьмы я хотел, а беспристрастного суда. Как вы понимаете, это разные вещи. Думал, суд раз и навсегда определит мою невиновность.

— Теперь я и сам убедился, постоять за себя вы можете. Думаю, от драки не уклонитесь…

— Ну, какой из меня драчун, если только сдачи дать…

— Ага! Стало быть, ваши инвективы в адрес либералов — это сдача? А правильно вы их по мордасам отхлестали! Ведь что получается: вас посадили — и всё посыпалось. Проиграли они выборы по всем статьям, до сих пор не оправятся.

— На самом деле всё не так просто, как выглядит. А что касается той статьи, то я тогда действительно был взбешен итогами тех выборов.

— Да правильно, правильно, они и не таких слов заслуживают. Но ваши статьи, дорогой вы мой, как у неофита, что открыл для себя давно всем известное. И первые послания так и вовсе были написаны таким, знаете ли, языком…

— Каким? — поднял неофит заинтересованные глаза.

— Ну, слова какие-то выспренные, что ли…

— Да, есть такой грех. Писание текстов — это новый для меня вид деятельности, вот и ударяюсь в велеречивость. А что касается неофитства, то, каюсь, до тюрьмы не было времени на системное осмысление действительности, да и основы философии изучал не в Гейдельберге. И потому, к сожалению, не могу ещё свободно оперировать такими понятиями, как дискурс, нарратив, имманентность — трансцендентность. Но стараюсь, стараюсь… Вот от чтения фантастики перешёл к философии. Недавно открыл для себя Лема-философа…

— Взрослеете! Человека с возрастом тянет на философское осмысление самого себя. Философия, а не религия и даст вам ответы!

— Я тоже на это рассчитывал, но и там вопросов больше, чем ответов…

Да, в мире из формул и цифр, каким он долгое время жил, всё было просто. Там можно было всё рассчитать и увидеть результат. В мире размышлений и чувств всё куда сложней, неоднозначней, неочевидней…

Вот так они и разговаривали, будто отвлекали себя. Но в разговорах, и в хлопотах оба ждали одного — звонка. И Алексей Иванович не выпускал из рук телефона. Но и в ожидании не давал гостю спуска, и после ужина, ещё не убрав со стола, приступил к новой теме.

— А вот изоляция… она что-то меняет в восприятии действительности или нет?

— Вы об адекватности оценки? Может быть, в частностях, но по большому счёту…

— А тогда как же вы могли поддержать маленькую победоносную войну на Кавказе? — перебил Пустошин. — Значит, и на вас пропаганда действует? Ведь подготовку к войне показывали и по государственному телевидению.

— Что вы имеете в виду? — удивился он.

— А вы разве не видели репортажей, как женщин и детей вывозили из приграничной зоны как раз накануне боевых действий? Вам не показалось это странным? Так что о коварстве противника говорить не приходится, так ведь? Если и готовились к войне, то обе стороны. И то сказать, победил слон моську! Есть чему радоваться. Но вы-то, вы, с какого такого перепугу поддержали эту войнушку с грузинами? Да не вы один! Вся наша славная интеллигенция в норки попряталась, затаилась, слова боялась возвысить и против войны, и против истерии этой! — горячился Алексей Иванович, прикуривая сигарету. Но, тут же смяв её в пепельнице, постучал зажигалкой по столу, видно, накипело.

— Вот кого недолюбливаю, так интеллигентскую публику! Там тоже свой диктат и цензура. Не почитаешь Булгакова или не млеешь от песен Окуджавы — всё! Не свой! А я так считаю, что «Мастер и Маргарита» — это роман переоцененный. Ведь кто оценщики? Да те же московские болтуны, кто сами всю жизнь держат фигу в кармане. И главное что? В перестройку все такими либералами заделались, а как повеяло холодком, куда их вольнодумство и делось! И никакая свобода слова им не нужна. Это ведь они первыми начали вопить о проклятых девяностых. И быстренько, быстренько так вернулись на свои кухни, там тепло, там родные тараканы. Теперь им, тараканам, трендят о высоком, а если что и позволяют в адрес власти, то шепотком, исключительно шепотком. Говорить громко — это ведь так неинтеллигентно! Но вот когда станут разоблачать нынешний режим, снова сбегутся и потопчутся, да ещё как!