— Куда на этот раз? В Могочу? — И, приподнявшись, запустил камень в воду, получилось неожиданно ловко. Камень быстро-быстро зашлёпал по воде блинчиком.

— В Могочу, в Могочу, токо заедем в одно местечко, — будто извинялся Толя.

«Какое ещё местечко? Что, снова подвернулось какое-то дельце?» — заводился беглец.

— Слышь? Ненадолго заедем, тут рядом!

— Да слышу, слышу, и это совсем не вдохновляет, — перебирал он камешки. Сколько можно без толку по всяким закоулкам шляться?

— А тебя ещё шо-то должно вдохновлять? Я зараз вдохновлю… Та шо ты, як пацан! Ещё накидаешься, ты сперва послухай! — дёрнул Толя метателя за руку. Тот нехотя сел на ступеньки, с досадой отряхивая руки от песка: ну, говори!

— Ты вот заикнулся, мол, хочется сплавиться по речке?

Что, надо отвечать? Отвечать не хотелось, рука сама снова потянулась за камнем, потом ещё за одним. Хорошие были камешки на шилкинском берегу…

— Эээ, очнись! Шо это с тобою — недоумевал компаньон.

— Я не поспеваю за твоими мыслями. Ты что, серьёзно про лодку?

— Ещё как! Предлагаю сплавиться вниз по Шилке.

— И куда? — безразлично спросил беглец. Что, новый план по спасению? Может, хватит прожектёрствовать?

— Куда, куда? Хоть до Хабаровска. Но до Хабаровска не получится, там граница! Нам токо доплыть до… Та шо я тебе всё на пальцах, зараз карту достану, и всё сам побачишь.

И Толя сначала развернул карту, потом сложил её нужным квадратом наружу. Ну да! Он не только бортинженер, он же пилот, он же штурман! — злился беглец. А компаньон, ничего не замечая, токовал о своём:

— Бачишь, это Шилка… Мы доплывём примерно досюда… А дальше пешком выйдем до какой-нибудь станции.

— До какой станции? Ты же сказал, надо в Могочу.

— Ну, выйдем на Могочу! Нам надо решить главный вопрос. Ты согласный?

— Согласен ли я передвигаться по воде? Что за детские фантазии! А лодка, с этим как быть?

— Так я тебе уже полчаса про это и говорю! Тут недалеко дед знакомый живёт, у него как раз лодка и есть.

— Теперь ты послушай! Скажи, что вон там стоит, а? — показал беглец на противоположный берег. Он и сам только пять минут назад рассмотрел под сопкой и заброшенные строения, и весёлый голубой домик, и состав из пяти вагонов, застывший зелёной гусеницей. Поезд! — Если здесь есть железная дорога, зачем нам ещё куда-то ехать?

— Есть-то она есть, токо это не Транссиб! Это так, тупичок, понимаешь?

— Не понимаю. Какой может быть тупик, когда есть рельсы, есть поезд. Надо переправиться на тот берег!

— Если этот поезд куда и двинет, так токо на запад, в той стороне и дед живёт, на машине можно за десять минут доехать…

— Нет, никаких машин! Давай поездом.

— Как скажешь, — не стал перечить спасатель. — Ты как, оголодал уже или потерпишь? — заботливо поинтересовался он. — Тут недалеко кафе есть…

— Никаких кафе! Ты вот знаешь расписание, знаешь? — стал закипать подопечный.

— Какое там расписание? Один поезд — сюда, другой — отсюда. Расписание! Ты ж бачишь, там же и тепловоза нету! Ну, ладно, ладно, счас и переправимся! Посидим на том бережку, паровозик придёт, вагончики прицепят, хлопчик сядет у оконца и поедет, поедет, поедет…

— Пошёл к чёрту! — вырвалось у беглеца.

— Вот это правильно! — рассмеялся Толя. — Я зараз до магазину сгоняю, а ты тут побросай, побросай, — поднялся он со ступенек. Но спохватившись, тут же переиначил:

— Не, не, одного я тебя не оставлю, пойдём вместе. Ты ж опасный человек! Десантник! Не, ты шо, и правда, махался? Ну, ты даёшь! И как, головка сильно болит? Скоко шишек набил, а? Не, ты это брось, драться надо учиться смолоду. Не пробовал солдатским ремнем с бааалыной такой бляхой, нет? Ну, и не начинай…

Ну, и что отвечать вот такому? Нет, лучше лишний камешек бросить, он и бросил один, другой. Тогда и Толя нагнулся и подобрал какой-то голыш. И, взвесив его в своей большой руке, примерился и запустил по воде, и тот, как из пращи, зашлёпал до противоположного берега. После таких показательных выступлений другим в этих соревнованиях делать было нечего.

Они вышли на ту же улицу с насыпанным земляным валом посредине, пошли мимо каменных особнячков, мимо деревянных домишек и заборов, мимо памятника Ленину с неестественно длинной рукой. Верхняя половина постамента была выкрашена будто медицинской зелёнкой, а внизу для красоты шла ещё и синяя полоса. Не успели они перейти площадь, как из дверей трехэтажного здания выскочила нестарая ещё, жилистая, до черноты загоревшая женщина и, утирая косынкой лицо, заголосила:

— Ну, че за люди! Куда ни приди, всем некогда, разговаривать не хочут, нос воротят… Известно дело, человек два дня в дороге, так какими духом, понятное дело, от меня шшибает… А эти паразиты ничего не делают, токо чаи сидят распивают… И нет, чтоб кружку воды человеку предложить… Я сколь сюда добиралася, сколь денег извела… И во рту ни крошки! И где ихнюю уборную искать? — растеряно оглядывалась по сторонам женщина и, заметив на другой стороне улицы мужчин, быстро-быстро завернула за угол и пропала.

— Это у них тут начальство сидит, — показал Толя на дом. На втором этаже от углового балкона осталась только решётка ограждения. — Так канализации и у них нет, токо сортиры по дворам. Представляешь, як они зимой задницы морозят!

«Но зато какая близость к народу!» — усмехнулся беглец.

Магазин был уже близко, уже виден был двухэтажный дом с фронтоном и распахнутой угловой дверью, когда прямо на них вынесло девушек, тащивших огромный деревянный сундук. И вертолётчик тут же забыл и о магазине, и о сплаве по реке, и даже, кажется, о компаньоне.

— Девчата, шо ж вы так надрываетесь? Дайте и нам поносить.

— Ой, да мы только рады будем. Донесёте к музею? Тут рядом, на набережной…

— Куда скажете, дорогуши! — с готовностью схватил сундук вертолётчик. Пришлось и беглецу впрячься, взяться за кованую боковую ручку. И пологим переулком они стали спускаться на прибрежную улочку. Толя со знанием местных дел о чём-то расспрашивал девушек, те что-то застенчиво отвечали. Он и компаньона вовлекал в разговор, но тот, стиснув зубы, молчал, опасаясь, что боль в спине заставит его бросить сундук посреди улицы. А тут ещё железные уголки то и дело задевали ногу. Они уже подошли к двухэтажному бревенчатому зданию музея, где вход перегораживала высокая деревянная решётка, когда одна из девушек, высокая, с распущенными волосами, растерянно остановилась.

— Ой, а ключи-то у Гавриленковой! Она последняя закрывала. Я — за ключами! Тут недалеко. Подождёте? — переводила она взгляд с одного носильщика на другого, что держали на весу деревянный короб.

— Я с тобой, — отчего-то не захотела оставаться с незнакомцами вторая, совсем молоденькая, с раскосыми голубыми глазами.

— Вы постойте тут, мы быстро! Подождите, хорошо? — допытывалась высокая, в открытом сарафане. Толя мог бы и ответить, но почему-то молчал, не отрывая глаз от её белой потной шеи. Почувствовав какую-то заминку, беглец поднял голову и сам невольно задержал взгляд. Девушка была такая натуральная: рассыпавшиеся по голым плечам русые волосы, золотистый пушок на длинных ногах, тёмные влажные подмышки…

— Вы только побыстрее, — выдохнул вертолётчик и скомандовал: опускай!

Девушки скрылись, а беглец, чертыхаясь, сел на сундук передохнуть, рядом бухнулся Толя и сходу стал оправдываться:

— Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Ну, занесём этот гроб, шо такого? В знак благодарности нам чаёк заварят. Ты против чая?

— Толя, о чём ты? Какой чай?

— Попросим, нам всё дадут. Не кривись, не кривись, я не про то, шо ты подумал. Я про варенье и бублики!

Не хотелось ни чая, ни бубликов, ни приложения к чаю — неизбежного общения. Он уже приготовил доводы против посиделок в музее, как из-за дома выбежали девушки, загремели ключами, открыли сначала решётку, потом тяжёлую дверь.

— На второй этаж занесёте? — с надеждой спросила высокая девушка.

— Занесём, занесём, куда ж вас девать? Коля, ты давай — иди впереди! Токо предупреди, если надумаешь эту бандуру бросить! Впереди, конечно, неудобно, но… — не договорил вертолётчик.