Охота была окончена, и охотники направились и обратный путь.

Добравшись до саней, Пугачев осведомился: А где енарал Минеев?

У енарала голова чтой-то разболелась,— отозвал- | к Юшка Голобородько.— Ушел еще до того, как Ванн пса стал зверя на рогатину сажать! Надоть пола- | ч п., домой уехал, полежать...

Пугачев, довольный удачной охотой, удовлетворил-

н ответом и стал усаживаться в сани. Вдруг его мутные глаза налились испугом, и обрюзглое лицо Побледнело.

Свят... свят... свят! — забормотал он.— Аминь, км инь, рассыпься! Уйди! Уйди, мертвец!

И нескольких шагах от него стоял молодой князь ('нмгн Мышкин-Мышецкий.

Растерявшийся Юшка засуетился, заахал:

Что ты, что ты, осударь? Что тебе попритчилось?

Зарезанный! Мертвяк из могилы!—бормотал Пугачев, пытаясь сотворить трясущейся рукой крестин шамение.

Да это де князек Мышкин! Сенька Мышкин- Миик'цкий, осударь! Какой там еще «мертвяк»?

Испуг Пугачева так же быстро прошел, как и намин лея. Но осталась слабость, налившая все его груз- и ло свинцовой тяжестью.

Тьфу! И впрямь, с чего это я? Сенька Мышкин- Ммип цкий? А мне и бог знает что показалось.. Одного паи нька вспомнил... Тьфу...

Пугачев выдавил из себя хриплый смешок, ввалил-

и и сани и крикнул:

Валяй по всем по трем! Гони! Надоело!

Кони потащили, утопая почти по грудь в снегу.

Добравшись до Охотничьего дворца, «анпиратор» узнал, что и Хлопуши, и Прокопия Глобородьки, и Минеева нет. Сначала растревожился, но вышла из своей горенки смуглая Танюшка, заулыбалась, лаская «белого царя» многообещающими взорами, и Пугачев успокоился.

Обедать за общим столом он не пожелал: питье и явства были принесены в спальню и туда же был позван бог весть откуда добытый услужливым Пити- римом слепой «дид-кобзарь», сивоусый украинец. «Анпиратор» принялся трапезовать, угощая и Танюшку, под заунывные и скрипучие звуки кобзы.

Пока он трапезовал, в лесной глуши в одной из сторожек для Минеева пришел последний час. Верные Хлопуше варнаки, без шума завладевшие Минеевым, дотащили «генерал-аншефа» и кремлевского коменданта до занесенной снегом избушки, содрали с него соболью шубу, мундир, кольчугу, даже рубашку и сняли набитый драгоценными камнями замшевый пояс. Хлопуша и Прокопий с холодным любопытством глядели на это, сидя на лавках. Теперь Минеев лежал, почти совсем обнаженный, на мерзлом земляном полу. Руки и ноги его были стянуты кожаными сыромятными ремешками. Во рту торчал тряпичный кляп.

Набил поясок камешками цветными туго! — хихикал Прокопий. — Не иначе серым зайчишкой за рубеж перескочить собирался, баринок белотелый. А мы его, зайца лопоухого, как шапочкой и накрыли!

По знаку Хлопуши один из варнаков вытащил кляп у Минеева изо рта. Минеев застонал.

Душегубы! — прохрипел он.— За что? Что я вам сделал?

Хлопуша, осклабившись, ответил:

Ваше присходительство, господин комендант! Зачем такие слова кислые? Нюжли мы с Прокошкой, твои друти верные, в душегубах ходим?!

За что вы.„ меня? Чем я вам помешал? — хрипел

Минеев.— Ну, возьмите все мое добро, пользуйтесь, отпустите только душу на покаяние!

Ах, сколь велика твоя доброта! — захихикал ПI - ионий, хлопая себя по бокам, словно от восхищено I Слышь, Хлопка, то есть, сиятельный грахв? II-царил он нам все камешки эти... Берите, мол, «.куйтесь!

Отпустите, я никому словом не обмолвлюсь! — пинал Минеев.

Да ты и так, друг ты мой любезный, не обмолвишься, и без обещаний,— равнодушно отозвался Хлопуша А что касаемо твово вопросу: за что, мол, и все Мри I чес, ну, так я тебе скажу напрямки: стал ты у нас под ногами путаться. Куда ни сунешься, на тебя кис I уиишь. Надоело... Опять же, баринок ты. Дворян- щи» косточка... Ишь, пузо какое отрастил...

Минеев застонал. По багровым с натуги щекам катились крупные слезы.

Опять же,— продолжал Хлопуша,— вишь, тебе, О'Ч'ОП, легулярная армия понадобилась. Ну, а мы тоже кс чу раки. Мы, брат, отлично понимаем, что к чему!

Кабы была легулярная, то есть, армия,— пояски л Прокопий,— нам с самим вовсе бы и сладу не Пи к" А нам это не столь удобно-. Понял, енарал ка-

(ИКСКОЙ?

Нг удержался и пнул лежавшего Минеева в живот

HHItlA.

Кончайте что ли, ребята,— вымолвил Хлопуша.— TV Савка, что ли! У тебя пальцы здоровые...

Рослый варнак с изрытым оспой лицом присел ниш. Минеева на корточки, несколько мгновений шшрсл ему в помутившиеся от ужаса глаза, потом ню ппул вперед поросшие рыжими волосами руки с нш.. I ими на обрубки пальцами и сжал, как клещами трло Минеева.

V — Х-ха-а-х-харр! — захрипел Минеев.

Нажми! Нажми! — извиваясь ужом, визжал Про-

• оний.

Сейчас! Кончал базар! — отозвался рыжий Савка, нажимая.

.„Час спустя, поделивши по-братски богатство Минеева, неудачливого основателя регулярной армии нового «анпиратора», Хлопуша и Прокопий возвратились в Охотничий дворец. Пугачев почивал в своей спальне. Хлопуша и Прокопий, как ни в чем не бывало, уселись обедать. Но едва они успели насытиться, как поднялась суматоха и послышались тревожные крики: из Москвы прискакал, загнав по дороге нескольких коней, гонец от князя Мышкина-Мышецкого с известием, что в столице бунт.

Какой бунт? Из чего бунт? Кто бунтует? — засыпал конца-казака вопросами Хлопуша.

Вся Москва поднялась. Башкиров да татарчен- ков бьют! Полыхает Москва!

w

ГЛАВА ШЕСТАЯ

П

ока Прокопий, Юшка, Творогов и Хлопуша совещались, прискакал и второй гонец, а за ним и третий. Привезенные ими депеши от Мышкина- Ммшсцкого в общем подтверждали первое сообщение: и Москве бунт, москвичи избивают башкир и татар. И Нескольких частях города пожар. В третьей депеше, inn иной, видимо, наспех, на первом попавшемся лист- И<> ьумаги, было упомянуто, что на гарнизон полагать-

м нельзя, ибо высланные против бунтующих солдаты ишю сочувствуют толпе и даже помогают ей расправишься с «татарчуками».

■Кремль в безопасности, но только покуда. Поручиться за дальнейшее нельзя! — писал канцлер.— Требуется немедленное присутствие государя. Много по- нр. иило делу безумное кощунство «духомола» Терен-

ик 1'ыжих против Иверской Божьей Матери. Терен- гип растерзан толпою там же, у часовни, но несметные голпы окружают Кремль, требуя выдачи сообщницей Терентия, будто бы из яицких казаков...»

На этом письмо обрывалось.

Hi полошившийся Прокопий Голобородько потащил

собой в спальню «анпиратора» Творогова и Хлопу- miv Пугачев, пьяный и утомленный ласками Танюшки, to спал, обнимая смуглую красавицу.

Государь! Проснись-ка! — прогундосил Хлопуша, ним у двери.

Инаныч! — визгливо вскрикнул потерявший го- Янйу Прокопий. — Вставай! Не время спать-то!

Пугачев зашевелился, раскрыл глаза и посмотрел н* пошедших мутным, бессмысленным взором.

ПУГАЧЕВ-ПОБЕДИТЕЛЬ

Да вставай, Иваныч, тебе говорят!—теребил его Прокопий за плечо —Слышь ты? В Москве бунт! Наших бьют!

Словно пружина подкинула Пугачева. Он вскочил и спустил голые волосатые ноги на лежащую у кровати шкуру медведя.

Ась? Кого бьют? Кто бьет? За что?—забормотал он.— Енаралы, что ли, подступили? Аль поляки?

Москвичи, Иваныч! Москва поднялась! Режут!

Тут только он спохватился, что трижды назвал

«анпиратора» Иванычем, как звал раньше, задолго до принятия Пугачевым имени «Петра Федоровича». И вспомнил, как после взятия Казани тот же «Петр Федорович» однажды за «Иваныча» чуть не зарезал Юшку.

Охвативший Прокопия страх передался и самому «анпиратору». Он заметался, бормоча:

Бежать надоть! Кони готовы? Скорей! Хлопка! А игде енарал Минеев?

На какого шута Минеев тебе еще понадобился? — глухим голосом отозвался Хлопуша.— Нету его!

Как нету?—изумился и испугался «анпиратор».

Помер он! Скоропостижно помер Минеев-енарал! — зачастил Прокопий.