Ее губы скользят по его щеке, касаются шеи. Он легко прикасается к черным волосам, проводит рукой по спине. Она выгибается, из груди вырывается вздох.

  – Она нужна тебе.

  – Что важнее – моя душа или весь мир?

  Алое платье обнажает бедра, его рука скользит выше. Она смеется, запрокинув голову. Он ловит губами ее пальцы.

  – Запретный плод, вот что это для тебя. Такой же, как я.

  – Мы с тобой не родные по крови, Мейетола.

  – Неважно. Все равно это так.

  Тихий шелест простыни. Она роняет на его лицо черные локоны. Он лениво поднимает руку, обводит пальцем ее чувственные губы, спускает с плеч алый шелк, обнажает грудь. Она дрожит, сознательно избегает лишних прикосновений, постепенно доводит себя до изнеможения. Соски напрягаются, она склоняется над ним, чтобы поцеловать, но ладонь тихо ложится на ее губы.

  – Запретный плод. Откуда это выражение?

  – Я не знаю. Из какой-то легенды. Никто уже не помнит.

  Он ведет руку по ее груди, нежно ласкает живот, едва касается между ног. Она стонет, закусив губу, и тут же тихо смеется.

  – Ты невыносим.

  – Взаимно.

  – А если я встану и уйду?

  – Уходи.

  Он нежно сжимает ее рукой. Тихий вскрик. С его приоткрытых губ слетает вздох.

  – Я пожалуюсь Райго.

  – Жалуйся. Мне уже страшно.

  – И правильно. Он очень меня ревнует.

  – Вот как?

  Он на миг проникает внутрь. Она одним движением расстегивает его пояс. Он поочередно сдавливает влажными пальцами ее твердые соски.

  – Кому же из нас ты отдашь предпочтение?

  – По настроению.

  Она резко отводит его руки, склоняется, щекочет дыханием его губы. На ее губах играет улыбка, нежная рука тянется вниз, размеренно, настойчиво ласкает его ладонью.

  – Тебе нужно все это. Ты такой, какой есть. Ты себя не изменишь.

  – Я и не пытаюсь.

  Его глаза полузакрыты, дыхание прерывистое. Она касается соском его губ. Он едва дотрагивается пальцами до ее напряженного тела. Оба уже на самой грани.

  – Я хочу тебя.

  – Ты нетерпелив. Терпи.

  – Не могу.

  – Надо. Запретный плод. Прелесть в предвкушении.

  С его губ срывается тяжелый стон, пальцы впиваются в ее бедра. Она задыхается, внизу живота бьется медленный пульс, влага струйками стекает по ногам.

  – Какой же ты…

  – Что?

  – Я скоро начну ревновать тебя к Елене.

  – Хотел бы я на это посмотреть.

  Он подается вперед, впервые касается губами ее губ, притягивает к себе всем телом. Она прерывает поцелуй для протяжного крика, судорожно сминает в пальцах черное покрывало. Глаза застилает пелена, время обрывается, она выпрямляется, срывает с себя платье, снова прижимается к нему всей кожей, к грубой полотняной одежде, к кожаной перевязи, к наполовину обнаженной груди, к его губам. Его руки сжимают ее спину, она изгибается, запрокидывает голову, чувствует, как напрягается его тело, стискивает его бедрами изо всех сил, впивается губами в шею. Он прижимает ее к себе до боли, до бесчувствия, замирает на миг. Его стон сливается с ее криком. Пальцы рук сплетаются, поцелуй глушит стон, бедра сводит судорогой от наслаждения.

  – Делай то, во что веришь.

  – Я верю в жизнь. Во все, что дает мне жить.

– По какому случаю такие лица? – поинтересовалась Елена, забираясь на ложе с ногами. – Черт побери, как неудобно! – она скинула туфли. – Так-то лучше!

Рядом с ними вырос Кэнги, сияя медной шевелюрой.

– Кубок яда? – предложил он Елене.

– Не думаю, что это хорошая идея, – неожиданно сказал Арэнкин. – Она…

– Она считает, что яд пойдет ей на пользу, – оборвала Елена. – Только выбор предоставлю тебе, Кэнги!

Наг жестом подозвал прислужницу.

– Принеси самый свежий сбор! И побыстрее!

Девушка умчалась и почти сразу вернулась с глиняным графином. Наполнила кубки. Мейетола с интересом прищурилась. Арэнкин скептически свел брови, но больше не возражал.

– За дружбу народов! – весело объявил Кэнги.

– И успешное ее окончание! – засмеялся Арэнкин, опрокидывая кубок.

Елена поднесла к губам чашу с густой, медового цвета жидкостью и решительно, но осторожно сделала глоток. Показалось, что она проглотила факел. Тут же удивительное тепло понеслось по жилам, горло вспыхнуло огнем, в мозгу замелькали яркие пятна. По вкусу яд не был похож ни на что доселе испробованное. Елена провела языком по небу, по деснам, смакуя вкус. Медленно выдохнула и подняла веки. Несколько мышц свело легкой судорогой, но тут же отпустило.

– Браво! – тихо сказал Арэнкин.

– Горжусь! – пропела Мейетола.

Голова кружилась, сердце почти выпрыгивало из груди, ей хотелось лететь, кричать, бежать… На щеках ее взыграл румянец, изнутри шел ощутимый жар. Она обернулась к Арэнкину, ответила на его поцелуй…

Тут Мейетола тронула брата за плечо.

К беседующим Гирмэну и Бхати приблизился высокий человек в безупречном белом костюме, белых сапогах, с собранными в хвост белыми волосами и красными глазами. Он чуть склонился перед вождем нагов. Гирмэн предложил ему сесть.

Елена вжалась в спинку кресла. Альбинос повернул голову, и она встретилась с ним взглядом. Она больше не отводила глаз. Наги научили.

Они сидели на небольшом возвышении над общей залой так, что можно было говорить, не привлекая внимания посторонних.

Ханг поднялся и подошел ближе к Елене. Внимательно, точно не узнавая, осмотрел ее с ног до головы. И обратился к Гирмэну:

– Вождь нагов, я утверждаю, что эта женщина – медиум, бежавший из моего дома и совершивший преступление! Я прошу благосклонности и надеюсь на справедливое решение.

Елена хотела ответить, но Арэнкин остановил ее резким жестом.

– Чем ты можешь доказать это, Ханг Юшенг? – спросил Гирмэн. – Я не привык верить простому слову, сказанному или написанному!