С трудом сдерживая себя, Федор спросил сквозь зубы:

— Оружие все сдано?

— Так точно, — с готовностью ответил вожак в белом полушубке.

— Обыскать! — коротко приказал Федор.

Тщательным обыском припрятанного оружия обнаружено не было.

— Ну что ж, — сказал Федор, — добро пожаловать в землянку. — Он решил подождать возвращения Кривомаза. «Черт его знает! — подумал Федор. — Не ошибся ли Иван Иванович?»

Когда Женя Найденов увел их в землянку, Федор подозвал к себе дневального и распорядился:

— Старшину, как только он придет, направьте в мой блиндаж и меня об этом уведомьте. Я буду в землянке с «гостями».

После того как прибывших накормили, их вожак, невысокий мужчина с седеющими висками, закурил и спокойно спросил:

— Вы, товарищ политрук, видимо, ждете информации о нашем отряде?

Федор кивнул утвердительно.

— Мы из армии генерала Лукина, окруженной и уничтоженной немцами в районе Вязьмы, — медленно, взвешивая каждое слово, заговорил незнакомец. — Нас взяли в клещи танки противника, расчленили все дивизии, рассеяли и повели безжалостное истребление людей. За каждым человеком гонялись! Я и мои товарищи, которые пришли к вам, почти до последней минуты охраняли тяжело раненного командующего армией. Его у нас прямо из рук вырвали немецкие автоматчики. Сколько наших полегло… Вы, товарищ политрук, понимаете, как тяжело говорить об этом. Не дай бог пережить такое!

— А вы сами-то кто будете? — спросил Федор и услышал спокойный ответ:

— Я капитан Иванов. Служил в оперативном отделе штаба армии. В тот день, когда командующий попал в плен к немцам, мне удалось увести по противотанковому рву двадцать солдат и офицеров. От них осталась небольшая группа, она сейчас перед вами. Остальные погибли, когда мы пробовали пробиться через линию фронта. Убедившись, что это невозможно, я стал искать встречи с партизанским отрядом. В деревне Липки мы услышали о вас и сразу решили: идти на соединение с вами…

На него, внешне спокойного, рассудительного человека, были устремлены недобрые, настороженные глаза, и в этой холодной настороженности, в давящем, томительном молчании он, наверное, ощутил скрытую опасность. Украдкой взглянул в полутемный угол, где стоял привезенный ими пулемет и лежало сложенное на пол оружие. Покашлял, потер щеку, спросил, поворачиваясь к Федору:

— Вы верите мне, товарищ политрук?

— На веру в такое время ничего принимать нельзя, — жестко ответил Федор. — По лесам бродят разные люди, поэтому оружие мы вам не вернем до тех пор, пока не проверим, кто вы такие.

От внимания Федора не ускользнуло едва заметное движение, возникшее среди пришельцев. Один из них, тот, который тащил санки с пулеметом, здоровенный детина с обветренным лицом, тронул темные, опущенные вниз усы и прогудел сиплым, пропойным басом:

— Як же цэ получаецця? Мы лэдвэ нэ мисяць по лисам блукалы, нимэцькых собак цилу кучу зброею набылы, а тэпэр якый-сь чужый дядя нашу партизаньску зброю видбэрэ? Ни… так, хлопци, дило нэ пидэ!

Ответа усатый не получил. В землянку вошел Саша Белов и доложил:

— Товарищ политрук! Прибыл старшина Кривомаз.

Федор поднялся. Уходя, сказал Жене Найденову:

— Займите гостей, товарищ начальник штаба.

В командирском блиндаже его ждали Иван Иванович и высокая, тонкая в талии русоволосая девушка.

— Знакомьтесь, товарищ политрук! Леонтина Тихомировна, а попросту Тина, — представил девушку Кривомаз. — Она учительница, была загодя оставлена комсомолом для подпольной работы. У нее был батарейный приемник, и это она разоблачила сволочей, которые пришли в наш лагерь.

Тина стояла, нервно кутаясь в серый шерстяной платок, плечи ее вздрагивали.

— Успокойтесь, — тихо сказал Федор, — здесь вы среди своих. Расскажите покороче: откуда вы знаете прибывших к нам людей и уверены ли, что это враги?

Девушка шагнула поближе к нему и зашептала скороговоркой:

— В Липках я жила у своей родной тетки Феоны Ивановны. Четыре дня назад в хату заявились эти самые, которые пришли к вам, сказали, что они партизаны. Тетка Феона узнала того, кто ими командует: никакой он не партизан, а самый настоящий немец, помещик, пан Хельмут Раунер. У него а соседнем районе прежде было большое имение, в тридцать девятом году, перед приходом сюда Красной Армии, он убежал в Германию.

— Ваша тетя не ошиблась? — уже строго спросил Федор.

— Нет! — решительно сказала девушка. — Пана Раунера узнала не только она, но и другие женщины. К немцу, когда он жил у нас, приходили двое незнакомых нам людей, и я сама слышала, они говорили между собой по-немецки. А тетка Феона видела, как он рано утром зашивал в рукав советский командирской гимнастерки какую-то бумагу.

— Так, — сказал Федор, — понятно. А о тех, кого он привел сюда, вы что-нибудь знаете? Кто они?

— Соседи говорили, что трое из них агенты Степана Бандеры, жили раньше на Волыни, а другие вроде были осуждены за бандитизм и убежали из пинской тюрьмы, — сказала Тина. — Потом, все стали полицаями, наших людей расстреливали…

Федор уже не мог сдержать себя. Пошагав по блиндажу, натыкаясь на табуреты и на нары, он круто повернулся к Тине.

— Все ясно! Посидите здесь, в блиндаже, а мы с Иваном Ивановичем ненадолго отлучимся:

Вернувшись в землянку, где остались задержанные, Федор негромко скомандовал:

— Товарищ Найденов, построить отряд! Всем быть с оружием, кроме гостей. Им тоже построиться. Отдельно. Лицом к отряду. В пятнадцати шагах перед фронтом. Будем знакомиться поближе. Выполняйте!..

День уже угасал. Сыпался редкий снежок. Над притихшим в зимнем безмолвии лесом низко висело серое небо. Отряд выстроился на краю оврага. Напротив, не скрывая своей тревоги, стали восемь пришельцев. Федор, не узнавая собственного голоса, приказал им:

— Снять обмундирование!

Тот, который назвал себя капитаном Ивановым, сделал шаг вперед, закричал:

— Вы что? С ума сошли? Как вы смеете?

— Снять советское обмундирование! — повторил Федор. — Все! До белья!

Холодея от страха, но еще надеясь на какое-то чудо, пришельцы покорно разделись, стали босыми ногами на разбросанную по снегу одежду. Чистые снежинки, кружась в недвижимом, морозном воздухе, опускались на их застиранные до желтизны рубахи и казались ослепительно белыми.

— Старшина Кривомаз! — сказал Федор. — Возьмите гимнастерку того вон, крайнего, и выпорите из рукава его документ…

Получив от Ивана Ивановича тонкий, тщательно свернутый листок бумаги, Федор пробежал по строчкам глазами и объявил:

— Гауптштурмфюрер Хельмут Раунер! Вы и вся ваша банда именем советского народа приговариваетесь к смерти!

Сделав шаг вперед, Федор повернулся к отряду, прокричал протяжно:

— По фашистским мерзавцам — огонь!

Ударил залп. По лесу перекатами пошло эхо.

— Запрячь лошадей, — сказал Федор, — вывезти подальше и выбросить эту падаль в болото…

Стемнело. Снег пошел гуще, и вскоре пушистый его покров стер следы человеческих ног, конских копыт, санных полозьев — всего, что произошло здесь у оврага. Подул ветер. Вначале робкий, отдельными порывами, потом стал крепчать. Лес зашумел, наполнился гулом. Разгулялась злая декабрьская метель…

После ужина все партизаны собрались в большой землянке. Тина Тихомировна настроила на Москву приемник, и в эту метельную ночь люди, оторванные от боевых друзей, хлебнувшие горя, после многомесячных скитаний в тылу врага и тяжелых потерь, впервые услышали долгожданные вести из родного мира. Сквозь тихое потрескивание приемника в жарко натопленную землянку прорвался спокойный голос, рассказывавший о великой битве под Москвой, о разгроме миллионной группировки немецких войск фельдмаршала Теодора фон Бока, нацеленной на советскую столицу.

«Планируя операцию по овладению Москвой, — звучал отчетливо в тишине землянки голос, — Адольф Гитлер заявил, что Красная Армия будет сокрушена мощным ударом немецких войск… Там, где стоит сегодня Москва, должно возникнуть огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа… Так вещал Гитлер, полагая, что к Новому году начатый им блицкриг увенчается полной победой и порабощением нашей страны. Однако… этим злодейским планам не суждено сбыться. Уже свыше двух недель продолжается наступление Красной Армии. Войска генералов Жукова, Конева, Лелюшенко, Кузнецова, Рокоссовского, Говорова, Болдина, Голикова, Белова и других защитников Москвы безостановочно гонят немцев на запад. Устилая покрытые снегом подмосковные поля и леса тысячами трупов, бросая в сугробах технику, хваленые гитлеровские солдаты бегут без оглядки…»