Обидный комплимент не дошел до понимания медведя.

— Тык, как изволите сказать ихняя фамилия? — спросил он, лишь слегка смягчившись.

— Восьмибратов, — выпалила Жекки первую фамилию из тех, что вертелись у нее на языке. Эта фамилия уже не раз входила разными окольными путями в ее жизнь и к тому же, была очень хорошо известна в городе.

— Савелий Яковлич, нешто? — удивился детина, но вместо ожидаемого снисхождения посмотрел на Жекки с возросшей подозрительностью.

— Нет, нет, — поспешила опровергнуть его Жекки, — с его… двоюродным племянником.

— С каким это, — не унимался медведь, — с Петром Иванычем, разве?

— Да, с Петром Иванычем, — поддакнула Жекки, надеясь, что сомнения медведя на этом истощатся.

— Тык, ему уж с месяц как сюда дорожка заказана. Буян-с и безобразник, одно слово.

— Вы меня опять не так поняли, — поспешила возразить Жекки, все больше запутываясь. — Я имела в виду совсем не его, не того, а… другого племянника.

— Ляксандра Андреича, сталоть?

Теперь Жекки уже не была хорошенько уверена, как зовут ее кузена, и поэтому побаивалась заявить напрямик его имя. Но другого выхода, кроме как подтвердить догадку детины, у нее не было.

— Ну, да. Уверяю, он давно ждет меня, и я должна как можно скорее с ним встретиться, чтобы…

— На счет встретиться это вы зря, барышня. — Детина грустно засопел. — Право, зря.

— То есть, как? — не поняла Жекки.

— Тык Ляксандр-то Андреич потонул же в прошлом годе. Пьяный в лодке кувырнулся. Даже в «Листке» писали.

— Зачем же вы… ты, рыжий болван, его только что вспомнил, — не выдержала Жекки, не на шутку рассердясь на медведя, а еще больше на то, что Восьмибратов не удосужился обзавестись хотя бы одним нормальным племянником.

— А потому как родня Савелья Яковлича, — возразил рыжий медведь, — вся наперечет, и зря вы, барышня, как бы сказать, тут умствуете. Все равно не пущу-с.

— А я все равно пройду, — сказала Жекки, радуясь проснувшейся в ней бесшабашной отваге, наследственной родовой черте Ельчаниновых. Бросив в лицо детине эти слова, точно боевой клич, она нырнула за его неповоротливую спину и бросилась к блеснувшей перед глазами дверной ручке.

Она уже распахнула вожделенную дверь и задорно перескочила через порог заветного зала, как столкнулась с вставшим у нее на пути, одетым во фрак, вежливым господином, окинувшим ее бесцветными водянистыми глазами. Одновременно с противоположной стороны к ней уже тянулась длинная лапа рыжего медведя. Совместными усилиями им удалось выставить Жекки снова на лестничную площадку. Между рыжим детиной и водянистым господином состоялся короткий разговор, разъяснивший суть произошедшего недоразумения, после чего водянистый со всей возможной почтительностью предложил Жекки удалиться.

— Но позвольте, — начала она с прежней бесшабашностью в голосе, — меня там ждут и беспокоятся. Как вы смеете меня не пускать?

Дополнительную смелость ей придавала увереность в том, что ни при каких обстоятельствах никто из служащих этого нелегального трактира не призовет на помощь полицию. Значит, она могла позволить себе небольшую, но не совсем безобидную разнузданность.

— Мадам, — обратился к ней водянистый, — вы никогда не бывали у нас прежде, и по нашим правилам должны назвать имя того человека, который ждет вас или того, кто привел вас сюда. Иначе мы принуждены будем проводить вас в нижний этаж.

— А я вам повторяю, что мне очень нужно пройти, а если уж мне нужно, то я пройду непременно. Пропустите! — вскрикнула Жекки и бросилась напролом к двери, словно на вражеский редут.

Сразу четыре руки с четырех сторон вцепились в нее. Вот тут-то увесистая тяжесть сумочки пришлась как нельзя кстати. Браунинг все-таки пригодился. Раскрутив подобно метательному снаряду, Жекки обрушила свою грушевидную замшевую подружку на толстую спину медведя, почти одновременно лягнув коленкой напиравшего на нее водянистого. Когда медведь, ошалев от неожиданной боли, со всей силы надавил ей на грудь кряжистой лапой, Жекки, не задумываясь, впилась зубами в подставленный им кулак. Стянутая кожа на пальцах медведя прорвалась от укуса, и Жекки увидела, как ослабевшая, распустившаяся наподобие белой кувшинки пятерня противника окрасился кровью. Медведь заревел почти как настоящий. Вторя ему, испуганная содеянным, Жекки издала пронзительный вопль.

Водянистый господин, забыв об учтивости, тоже заорал во всю глотку что-то бессвязное, продолжая сковывать, будто наручниками оба Жеккиных запястья длинными, похожими на щупальца пальцами. Не смотря на эти живые оковы Жекки отпихивалась и отталкивалась от водянистого всеми оставшимися ей способоми и телодвижениями, пользуясь тем, что медведь зализывал лапу.

Она уже почти достигла цели, почувствовав, как ее спина продавила одну из створок желанной двери, когда раненый детина вернулся в строй и самоотверженно прикрыл образовавшийся провал в обороне массивным животом. Неизвестно, как долго еще продолжалась бы эта отчаянная борьба, если бы на лестнице не послышались тихие шаги и приглушенные голоса. Во всяком случае, Жекки капитулировать не собиралась. Но водянистый, услышав движение на лестнице, немедленно вышел из боя, оставив Жекки всецело на попечение дюжего товарища. Медведь, пряча покусанную руку в карман, другой умудрился намертво захватить правое предплечье обидчицы. Как ни странно, эта хватка не отличалась особой мстительностью. Жекки совсем не было больно, но она и не вырывалась.

— Держи ее, Сом, — бросил на ходу водянистый господин, направляясь к краю лестничной площадки и тут же примеряя на лице маску почтительного доброжелательства.

— Не сумлевайтесь, Ляксей Фомич. Сдержу как надо.

«Вот тебе на, — заметила про себя Жекки. — Выходит, этот рыжий не зверь, а всего-навсего крупная рыба. Зато водянистый, получается, сам Херувимов. В общем, кажется, я неплохо потрудилась. Заработала себе на орехи».

Рваться вон из кожи на глазах еще каких-то чужих людей ей не хотелось. Сом удерживал ее, как будто тисками. Волей-неволей приходилось мириться с незавидным положением полупленной, рассчитывая лишь, что долго так продолжаться не может.

XLV

С лестницы на площадку поднялся плотный, лысеющий господин в повисшем на кончике носа пенсне. За ним вышел еще один, моложавый, щеголеватый, стриженный под бобрик, говоривший что-то тому, кто шел за ними следом, но пока оставался невидимым.

— Милости прошу, господа, — поприветствовал вошедших хозяин заведения. — Добрый вечер.

Очевидно, оба новых посетителя были ему хорошо известны. Более того, судя по всему, их прибытие было настолько важным событием, что повлияло на водянистое наполнение радужной оболочки его глаз: вместо бесцветной оно сделалось бледно-голубым.

— Здравствуйте, Алексей Фомич, что нынче у тебя подают к шампанскому?

— Не заскучали без нас? О, да тут новенькие, — сказал щеголеватый гость, заметив Жекки, и тут же отвернувшись.

— Очень, очень… Рад, прошу, — сыпал во всю Херувимов.

— А как поживает месье «Карамболь»?

— Так-таки не забыли!

Все трое весело раскатисто засмеялись, пожимая руки и добродушно похлопывая друг друга.

— Здорово, Фомич, — послышался еще один голос, поднявшийся над площадкой, от звуков которого у Жекки оборвалось сердце. — Пожалуй, не ждал, что явимся сегодня?

— Как не ждать, да ведь вы всегда, точно снег на голову.

— О, Сом. Рыжая башка!

— Наше почтение.

Грег, а третьим из веселой компании прибывших игроков был, конечно же, он, пожав руку Херувимова и окидывая заинтересованным взглядом всех собравшихся на площадке, немедленно остановился на раскрасневшемся, вспотевшем лице Жекки, по которому еще пробегали всполохи недавнего побоища. Она стойко встретила его буравищие глаза, так, как будто, после сказанных ею слов, он стал для нее невидимым. Свободной рукой отлепила с влажного лба выбившуюся прядь волос и с демонстративной медлительностью облизала горящие губы. «Явился как всегда кстати. Показать ему язык впрямки — слишком по-детски. К тому же, пить хочется по-настоящему. А уж если он снова примется дерзить, я за себя не ручаюсь. С меня довольно».