Словно на долю мгновения серая пелена усталости и общей всем обреченности сошла с них. Многие привстали с узлов и, не отрываясь, с напряжением и надеждой стали смотреть в одну и ту же сторону — на каменную лестницу, которая вела вниз от высокой набережной к причалу. Ровной однообразной колонной, стуча сапогами, по ней уже сбегали одинаковые черные фигуры, очерченные тонкими стальными иглами.
— Дождались-таки, — прошептала с облегчением Алефтина, крепче прижав к себе белый сопящий сверток.
XLI
И вот, спустя два часа, миновав Николаевскую улицу и свернув в боковую, Троицкую, припоминая те недавние ощущения всеобщей внезапной перемены в лицах людей, Юра вдруг поймал себя на странном ощущении. Он почувствовал, что уже когда-то видел и испытывал сам что-то подобное. Он старательно переворачивал в голове все недавние и более далекие события, случавшиеся в его жизни, но никак не мог найти в них чего-то похожего. При этом ощущение уже бывшего с ним совершенно сходного, волнующего точно такой же жестокой и вместе с тем радостной надеждой, не исчезало.
Он остановился посреди пустого тротуара, чтобы отдышаться. Справа виднелась вывеска магазина готового платья, а дальше топорщился заходящий до половины тротуара красивый черепичный навес Цукермановской аптеки. По противоположной стороне шли несколько бедно одетых людей, тащивших на себе какие-то грязные мешки. Больше на улице никого не было. Над крышами, по красному небу расстилались серые клочья дыма. Встречный ветер гнал по булыжной мостовой серую пыль и одну, противно дребезжащую, пустую жестянку. Юра в два прыжка догнал ее и с удовольствием пнул. Жестянка взвилась высоко над мостовой, звякнула о булыжник и снова еще звонче задребезжала. Юра побежал дальше.
На бегу ему стало жарко, он расстегнул шинель, и тут неожиданный ледяной порыв ветра опалил его память. Юра вспомнил, или точнее осознал, еще не понимая, помнит он или предвидит. Сквозь ветер он почувствовал свое подрогшее тело и увидел сомкнутые в строй заиндевевшие, покрытые коркой белой изморози, шинели. Выше, над двумя ровными рядами островерхих башлыков, густо покрытых морозной крупой, над леденящим холодом взмывающих еще выше стальных игл, клубился морозный пар, и в черном стальном воздухе падали одинокие искры белого снега. Белый пар с шипением вырывался из-под колес черного паровоза, за которым вытягивались одинаковые, чернеющие сквозь пар, коробки вагонов, и из них на ходу выпрыгивали какие-то люди. Потом появлялись другие, много других, придерживающих носилки, скрюченных, хромающих, перевязанных. И дальше, сквозь клубящийся морозный и горячий, рвущийся снизу пар, Юра увидел черные растерянные группки людей, разбросанные кое-как по занесенному снегом перрону. Среди них угадывались тяжелые шубы, женские платки, укутанные с головы до пят дети. Он старался не смотреть туда, в темноту, но всем существом своим знал, что из нее, вопреки его взгляду, текут сейчас сотни молчаливо взывающих к нему жизней. Потом стеклянный воздух расколол низкий, осипший от холода повелительный голос, который он тоже узнал: «Юнкера, я не могу приказывать вам…» И тогда… да, Юра почувствовал это именно в тот раз, тогда…
Солдатами, прибывшими на инскую пристань, как ни странно, командовал старый мамин знакомый. Заметив его плотную коренастую фигуру, задорно скатившуюся по ступенькам, она воскликнула: «Боже мой». И, что-то напомнив Алефтине, быстро засеменила вперед, усиленно прокладывая себе дорогу в толпе. Взобравшись на туго набитый чем-то баул, Юра мог видеть, как тяжело маме протискиваться между плотно сжатыми телами сидящих и стоящих людей. Он не выдержал и бросился за ней. Алефтина только успела крикнуть ему вслед что-то громовое и бесполезное. Юра быстро догнал глазами орехового цвета короткий жакет и маленькую черную шляпку поверх стянутых на затылке светло-русых волос. Мама протиснулась уже почти к самому низу лестницы перед спуском, когда Юра оказался у нее за спиной.
— Елена Ппавловна, — зазвенел над ними резкий запинающийся голос. — Вот ттак случай. Ввы здесь, ккак это ввозможно?
— Дмитрий Юрьевич, мы… ох, здесь творится что-то ужасное.
— Успокойтесь, прошу вас.
Вблизи офицер оказался совсем молодым, взволнованным и немного неуклюжим. Но по тому, каким тоном он отдал приказ: «Старший унтер-офицер, стройте взвод», Юра понял, что никаких сомнений на счет его полномочий быть не может.
— Слушаюсь, — ответил усатый унтер гренадерского роста, выходя из колонны.
И уже через минуту черная однообразная цепь, очерченная штыками, выстроилась по всей длинне причала вдоль деревянных мостков, за которыми глухо перекатывалась свинцовая тьма реки. В толпе почувствовали неладное. Все увидели, что солдаты одним откровенным маневром разделили собравшихся людей на две неравные части: меньшую, ту, что теснилась на мостках и досчатом причале перед кривыми деревянными загородками, и оставшуюся, более многочисленную, заполнившую собой все пространство от загородок причала до подножья берегового спуска.
— Что вы делаете, Дмитрий Юрьевич? — осторожно спросила мама. Юра уже стоял рядом с ней и чувствовал на своем плече ее тонкую вздрагивающую ладонь.
— У меня пприказ, Елена Павловна, — сказал офицер. — Не допустить беспорядков на пристани. Если вся толпа бросится на мостки, они нне выдержат, рухнут.
Его ответ расслышал какой-то толкавшийся неподалеку сухощавый господин в черной фуражке телеграфиста. Он подошел к ним очень близко и прошептал, склоняясь чуть не к самому уху Дмитрия Юрьевича:
— Простите мое невольное вмешательство, но позвольте полюбопытствовать, сколько у вас людей, господин поручик?
— Взвод, — сказл офицер, отворачиваясь от господина.
— И этим-то силами вы надеетесь…
— У меня пприказ, — повторил поручик, и с почтительностью придерживая под локоть маму, отвел ее подальше в сторону. — Я нне виноват, — сказал он понизив голос, — но что же дделать?
— В самом деле, — обронила мама, нервно притянув к себе Юру. — Здесь едва не забили человека. Понимаете, насмерть? Его, кажется, оттащили, когда вы пришли. Вы не представляете, как вовремя вы подоспели. — Голос ее дрогнул. — Я видела пятна крови на досках. Все озверели и готовы, Бог знает на что. Но почему же у вас так мало солдат? Где остальные?
— Никто не ожидал, что все так будет, Елена Павловна, уверяю вас, никто не мог такого предвидеть. Леса вокруг города занялись слишком внезапно. И мои люди успели подойти сию минуту только потому, что мы вышли со станции еще до того, как Инский тракт отрезало огнем. Мы выступили раньше всех. Остальные наверняка вынуждены идти обходной дорогой вдоль берега. Это займет время, пповерьте.
— Но когда же, когда они все-таки придут?
— Не знаю, они спешат, но…
— Ну а что же параход, Дмитрий Юрьевич, что вы знаете про параход, который вышел за нами?
— Могу ручаться, параход точно вышел третьего дня из Нижеславля, он близко. И вы непременно сможете уехать на нем, и я… я сделаю для этого все, что в моих силах. — Поручик умолк, видимо, не решаясь задать какой-то встречный вопрос. Помявшись он наконец сказал: — Нне знаю, смею ли я говорить об этом, но… обстоятельства, в которых я вас застал, думаю несколько извинят меня… ваша сестра, она, надеюсь…
— Ах, да не смущайтесь вы так, Малиновский. Нашли время. Я ничего толком о ней не знаю. И рада бы рассказать, да право же нечего.
— Вы хотите сказать… значит, Евгения Павловна…
— Жекки с нами нет. Мы так и не встретились с ней, хотя я надеялась до последней минуты.
— Нно ппочему, и ггде же она в ттаком сслучае? — глаза поручика округлились. От волнения он стал запинаться чуть-ли не через слово.
— Она была в деревне. Я ждала ее каждый день, всю неделю, ждала, пока… — мама прикрыла рукой лицо, не сдержав всхлип.
Малиновский не отрывал от нее растерянных пуговичных глаз и возбужденно молчал.
XLII
Юра чувствовал какую-то странную неловкость от своего присутствия, почти соучастия в их разговоре. Он отлично помнил, как всю минувшую неделю мама не находила себе места. Во-первых, от папы, из Новоспасского во вторник пришла только одна коротенькая записка. В ней говорилось, что дела обстоят совершенно благополучно и беспокоиться маме совершенно не о чем. Но мама почему-то не слишком доверяла этим уверениям и в оставшиеся, полные неизвестности, дни не раз посылала Акима в больницу узнать, не приходило ли туда каких-нибудь вестей от доктора Коробейникова.