Изумленный бессвязный возглас снова взметнулся под куполом. Не отпуская правой руки с левого запястья, Верзевел Вуд ощутил близость плеча Эрингора. С этого момента его заботило исключительно одно соображение — Высокий Наместник совершенно беззащитен. С таким контактным излучением меча его жизнь и без того висит на волоске, а перед лицом малейшего внешнего натиска будет уничтожена мгновенно. Следовало между делом предположить, что в этом случае жизнь его ближнего рыцаря продлится не многим дольше. Но это были, само собой, крайности. Даже у Верзевела, функционально призванного рассчитывать самые худшие варианты событий, не возникало сколько-нибудь серьезных опасений на счет поведения рыцарей Ордена. Тавриеры скорее погибли бы сами, чем позволили себе прибегнуть к всеразрушающей силе, которой обладали их светящиеся клинки против существа, наделенного, как и они, бесценной эйя-субстанцией. И зрелище неправдоподобного затухающего мерцания, которое они увидели под плащом Наместника, должно было не столько возмутить, сколько вызвать их смятение или, вероятнее всего — сожаление о покидающем их собрате. Во всяком случае, отныне ни один из них уж точно не осмелился бы действовать в отношении него силой, и возможно, как раз на это рассчитывал Командор, прежде всего заинтересованный в водворении порядка.

Собственная его участь, умаление законного авторитета и прочие, когда-то вполне значимые вещи, похоже, уже не волновали его. Теперь Эрингора заботила всего одна, последняя не решенная пока что задача — Верезевел угадывал его неизменную нацеленность на эту последнюю точку в каждом действии, в каждой еще не высказанной, но уже задуманной фразе. Этой главной нерешенной задачей было выведение за пределы погибающей биосреды всех остающихся в ней тавриеров.

— Итак, — словно бы возвращаясь к только что прерванному вопросу и прямо глядя в синие глаза главного смутьяна, сказал Эрингор, — вы полагаетесь на благое насилие? А что вы знаете о насилии? — Брэнквил слегка отступил. — Насколько я помню, даже в упрощенном зооморфном воплощении, в теле животного, к вашему несчастью, хищного, вы с большим трудом преодолевали себя, пытаясь разорвать какую-нибудь заячью тушку. И если бы не усиленная работа с вашим сознанием, вы бы попросту умерли с голода, дорогой Брэнквилл, или, что куда вероятней, мне пришлось бы отослать вас обратно в Таврион с отрицательной аттестацией впридачу. Разве нет?

Что же говорить о ваших познаниях относительно куда более мрачной и жестокой природы человеческого насилия? Из всех вас, думаю, мне одному довелось на собственном опыте узнать, что это такое. А посему, даже не беря в расчет моих командорских полномочий, только я один вправе решать, когда и в какой мере использовать на территории эксперимента любые меры принуждения.

Рыцари молчали. Каждый из них знал, что Рэй Эрингор до сих пор имеет весьма сомнительную связь с женщиной-индогеном, его избранницей. Что, будучи зооморфом волка, однажды вынужденно убил человека. Что совсем недавно с какой-то своей, одному ему известной целью, устроил ночное нападение на людей, застигнутых врасплох на лесной дороге. Что при этом он без всякой жалости использовал настоящих индогенных волков из подчиненной ему местной стаи. Что как человек он тем более способен на что-то подобное, опять же, мало кто сомневался.

— Ну и все же, — продолжил Наместник, — хотя бы и помятуя об этом, безусловном праве, на которое вы так полагаетесь, каковы ваши, Брэнквелл предложения? Какой, по-вашему, приказ я должен отдать?

— Но… милорд, — Брэнквил Рэнк немного замялся. В конце концов, кем бы ни был этот странный рыцарь с мерцающим мечом, тавром или человеком, он все еще оставался Командором Высокого Ордена, и, значит, не мог не получить подобающе прямой ответ. — Мы полагаем… Я считаю, — быстро поправился он, — что, как обладатель высшей воли Совета в стране эксперимента, вы вполне могли бы отдать нам приказ об изоляции разумного сегмента. Тем самым мы немедленно устранили бы его отрицательное влияние на другие составляющие биосистемы и восстановили равновесие.

— Ну а потом? Сэр Бренквил, что я должен был бы предпринять в качестве, как вы изволили заметить, обладателя высшей воли Совета, потом, после изоляции разумного сегмента? Приказать вам направить на него красный луч? — Вместо ответа под куполом раздалось несколько возмущенных возгласов, и Эрингор, удовлетворенный этой, видимо, заранее предусмотренной реакцией, заметил: — Не сомневаюсь, что при определенном давлении с моей стороны у вас и ваших ункеров хватило бы смелости исполнить такой приказ. Но смогли бы вы называть себя после этого тавриерами? Само собой, сегмент был бы подавлен, его отрицательное вита-излучение сломлено, люди низведены на стадию приматов без всякой перспективы эволюции мозга и сознания. Но есть ли у вас уверенность, что в этом случае наше воздействие не стало бы еще более губительным для здешней вита-среды, чем предыдущая попытка обеспечить в ней идеальные условия для развития? У меня такой уверенности нет. Нет ее, смею утверждать, и в Центре исследования, нет и в Совете. Так что, если у вас есть какие-то другие предложения, выскажите их, я охотно вас выслушаю. Что касается предыдущего, то я его отвергаю.

Сделав вид, что не замечает смущения Брэнквила, Эрингор посмотрел вокруг, как будто в поисках лица, готового обратится к нему с новой заманчивой идеей, и не найдя такового, уверенно бросил взгляд поверх голов собравшихся. Почти все рыцари были смущены не меньше Брэнквила. Одни уныло переступали на месте, другие, неподвижно стояли, глядя в землю, третьи, не отрываясь, смотрели на Эрингора. Он вновь сделался средоточием всеобщего, несколько скованного, но уже ничем не нарушимого, внимания.

— Что ж, кажется, на этом я могу считать наш диспут завершенным, — сказал Эрингор после преднамеренной паузы, — и перейти к главному.

XVI

Верзевел Вуд почувствовал, как похолодело у него в груди, таким непреклонным сделалось в эту минуту лицо Наместника.

— Друзья мои, я должен сообщить вам свое решение, — возвысил голос Эрингор с тем, чтобы его расслышали даже те, кто стоял в самых отдаленных концах поляны.

Под куполом сразу же стало так тихо, как будто из-под него за секунду вышел весь воздух, и он стал похож на вакуумный бокс.

— Слушайте, тавриеры, я — Рэй Эрингор, Командор Высокого Ордена, Наместник Совета и носитель высшей его воли в Открытой Стране, объявляю вам, что ваша миссия здесь закончена. Все рыцари Ордена, остававшиеся до сих пор на земле эксперимента: два исследовательских унка, отряд наблюдателей и охранный отряд в полном составе обязаны немедленно войти в связной канал с излучением в первой точке и тотчас же покинуть это пространство. Страна, которую мы пытались сохранить как активно витирующую и цельную биосреду, более не может служить для нас местом пребывания.

С точки зрения перспектив живого, как понимаем его мы, носители эйя-субстанции, эта страна обречена. И вот почему вы не можете дольше оставаться здесь. В виду ее внутренней, саморазрушающей энергии, которая исходит, как все мы теперь понимаем, прежде всего от сообщества разумных, и казалось бы, более всего близких нам существ — протолюдей, она обречена вдвойне. И вот почему я не могу покинуть ее вместе с вами. Я остаюсь.

По рядам рыцарей прошел шелестящий ропот. Тавриеры начали переглядываться. Многим показалось, что они ослышались.

Верзевел Вуд сдерживая волнение, водил рукой по гладкой панели контактного пульта. Лица друзей показались ему сплошной призрачной волной, отходящей куда-то далеко-далеко. Матовое свечение защитного купола тоже как будто бы сразу отдалилось. Он попытался сосредоточить взгляд на привычном: на положении фигуры Наместника относительно других фигур, на дистанции, отделявшей ее, к примеру, от сэра Ункрефелла, как всегда подобравшегося ближе других к линии защитного кольца, на самой подвижной точке, расположенной в очерченном секторе — это была голова Эрзевилла Дарра. Тот, очевидно, так и не понял, верно ли расслышал слова Командора, и поэтому непрестанно поворачивался к соседям. Но ничто не помогало устранить накрепко осевший в сознании смысл: «Он остается».