Крик действительно заставил меня немножко задуматься. Стоит ли пойти разок на уступку, если один в лесу могу долго не протянуть? Тем более что лесник уже помогал…

«Хуже не будет», — пропела Совесть.

«Почему же? Вернусь домой, дам ему пару тысяч вирнов, на выпивку более чем хватит, и буду считать долг уплаченным.»

«Тебя совесть будет мучить. Не я, а добрая совесть. Да и я к ней присоединюсь! Еще не понял, что ли? Твои металлические кругляшки не изменят действительности, не перестроят прошлое, не сотрут память! Он тебя спас, и от этого факта с помощью денег не избавиться. Ничего не изменилось бы, если бы у него был титул или владения!»

«Тогда бы я принял от него помощь с достоинством…» — робко вставил я.

«Может, ты и прав, кое-что бы изменилось», — вздохнула Совесть. — «Скорей всего, в этом случае он бы тебе ни за что не помог и оставил там на растерзание зверям. Зачем дворянину марать руки? Держись таких же честных людей, как он! Цепляйся за любой шанс!»

Я скривился на минуту, радуясь, что Велуд со спины не видит выражения моего лица, вдохнул столько воздуха, сколько позволили легкие, и сказал:

— Велуд, пошли со мной.

— Думаешь? У меня же тут дела, — замахал руками Велуд.

— Ты ведь сам говорил, что хочешь приключений…

— Это правда… Но я тогда стану преступником.

По его тону было ясно как в голове у хрога, что лесник просто ломается для вида.

— То есть не поможешь? — Хлюпнул носом я.

— Ну-у… Разве помощь хорошему преступнику и последствия — не отличный способ найти себе приключений? Да и куда ты забредешь, неизвестно…Кто знает лес лучше лесника? Мне все равно тут надоело, а еще нужно писать про оборотней книгу…

— Ты и правда так думаешь? — Начал улыбаться я. Лесник быстро сдался и перешел на мою сторону, я чуть было подсознательно не принял противоположную, для сохранения привычного баланса.

— Конечно! Представь, в округе в оборотней верят лишь семьдесят процентов жителей!

— Да я не про то.

— Хотя это еще много, вот в электричество верит только тридцать два процента…

— Велуд, я не про…

— Я за свою жизнь знал всего лишь два вида оборотней, так что нельзя пропускать такой шанс…

У этого человека сейчас было на лице настолько счастливое выражение, словно он читал свои труды достойнейшим мужам лучшего учреждения по изучению животных — Башне Ферра.

— ВЕЛУД!!!

— Зачем орешь? — Удивился лесник, словно совершенно не слышал моих криков ранее.

— Ты лучший слушатель, которого я встречал… Если хочешь проводить, то идем сразу, как только соберешься.

— Ого, Редви, ты набрался решимости! Но от меня «сразами» не избавишься. Пойдем. Я уже собрал все, что нужно для похода, — довольно оскалился лесник, не заметив сарказма.

— Но с тобой же ничего нет!

— У меня с собой есть охотник, а моя профессия — знать лес. Причем что может быть приятнее, чем идти налегке? Воду для тебя я взял.

Настолько поразительно этот лесник знает свои «владения», что ему не нужна даже карта с харчевнями или постоялыми дворами!

Я кивнул.

Лес за Веорой с названием Вонгский — одно из страшнейших мест в стране, раза в два крупнее второго по величине леса, Серебристого. И, в отличие от него, лес совершенно не красивый. Везде колючки, паутина, засохшая кровь, жижа какая-то вязкая. Бывает, присмотришься — и поймешь, что топаешь по огромному котловану чьего-то следа. Прислушаешься — и сразу же услышишь чей-то вопль, и точно не распознаешь чей. Крики летят далеко, из самой чащи, которая, к счастью, все-таки относительно далеко. Шли мы уже долго, часа три, и Велуд, чтобы занять время, говорил:

— В этой части леса живность не сильно разнообразная — пауки да медведи, волки да дикари, великаны да однодневки, гоблины да меныры, мавки да хромты, вампиры да лесовики. А могут встретиться вонги или сенты, если очень не повезет. Забредают из чащелесья иногда.

— Сенты? Ведь это сказки? — С неуверенностью протянул я.

— Не-а. Просто других людей в страхе держат. А так — смотри в оба! Если увидишь серый камень, который шевелится — беги, — таинственным, гудящим голосом припугнул меня лесник. — Особенно если этот камень приближен по внешнему виду на антропоморфное толстое животное размером не выше пояса. Силы и злобы в нем хоть отбавляй.

— Вот спасибо, обнадежил, — улыбнулся я. — А оборотень сможет с ними справиться?

— Такой, как ты? П-ф-ф. Ни за что на свете. Эти злорадные демоны состоят как минимум на четверть из негативной энергии. Она придает сил, разве нет?

«Придает», — неслышно для Велуда встряла Совесть.

— Придает, — не стал врать я.

Теперь я начал всматриваться в каждый куст. К счастью, оборотню видно, что за темное пятно под деревом — растущий суслень, к осени уже обросший ягодами цвета янтаря, или злобное существо, желающее твоей мучительной медленной смерти в потоках боли, крови и выливающегося из тебя в жидком и пахучем виде ужаса. Все оставалось спокойно; правда, надоела стая лишних, непривычных звуков, но недавний барьер в моем сознании отодвигал их на задний план восприятия. На переднем плане неизменно были последствия недавних событий — начиная от плена у нелюдей и заканчивая розыском с наградой за мою голову. Ну, с живым телом в комплекте, конечно.

— Почему ты такой суровый? — Попробовал развеселить меня Велуд.

— Не понятно? — Огрызнулся я, продолжая идти, словно это от меня требовали самые ненавистные люди в мире и приходилось им повиноваться.

— Знаешь что… Если хочешь, задай мне абсолютно любой вопрос, и я на него непременно отвечу.

Для нелюдимого вредного лесника-социофоба, страдающего (ошибочка. Вообще-то ничуть не страдающего) эгоистичностью и излишней прямолинейностью, это было неожиданным заявлением. Одним на миллион. Как таким не воспользоваться?

Но что задать? Актуальные вопросы вроде «как мне выжить» или «Когда именно, собственно, я не выдержу всего этого и умру»? Или не сдаст ли он меня кому-нибудь… А как тогда спросить? Нужны ли ему деньги? Хотя пусть только попробует…

И тут вспомнилось, что мне толком нечего вспомнить о прошлом лесника. Он ничего не говорил, пока выхаживал мои тело и душу. И я даже представить не мог, чем же этот человек занимался раньше, где родился, кем были его родители. Дружил ли с кем-нибудь.

— Когда ты упоминал про книгу с оборотнями… Ты говорил еще про каких-то…

— Вот какой твой вопрос, — хмыкнул Велуд. — не знаю даже, что на него ответить. До тебя я знавал шакалов… и жуков…

Снова на его лице появилось выражение огромного счастья. Знакомое, но словно такое далекое, словно упущенное, которого не вернешь…

— Кто они были? — Выпалил я.

Лесник в начале пути подал пример, подняв палку и размахивая ей перед собой. Этот метод принес отличные плоды: сейчас конец палки был слоев в шестьдесят обмотан паутиной. Сейчас же палка прямо взлетела вверх, после чего хозяин поймал ее за «рукоять».

— Я и так много сказал. Твой вопрос закончился, — вздохнул мой спутник и словно нахмурился. Я почувствовал у него в глубине души что-то злое… Не могу сказать что — обида ли, зависть или попросту злоба. Но я попробовал сгладить ситуацию:

— Если я тебя обидел, только скажи!

— И что, если так? — Усмехнулся лесник. — Ничего страшного. Если рана ударила достаточно глубоко, неважно насколько давно, неважно, кто ты — обычный человек или оборотень со всемогущей регенерацией — она не заживет. Иногда душевные раны вообще никогда не заживают.

Наверно, лучше его пока что с этим вопросом прошлого все-таки не беспокоить…

Мы топали по лесу вплоть до ночи, и оба успели устать. Правда, я скорей морально, чем физически: мышцы могли влечь меня вперед еще долгие версты. Ничто по мере путешествия так удачно и хорошо не выходит, как чесать языками с человеком, которому есть что сказать. И лесник сегодня изо всех сил изливал мне душу: он рассказывал, и зачастую совершенно непонятными словами, про странные места, где ему приходилось побывать, и море, нет, океан разных курьезных слухов. Ему нравились укромные места — чем дальше, опасней и недоступней — тем слаще для души. В душе Велуда жил романтик-скалолаз, авантюрист-глубоководник, бродяга-пещерник. Слухи же были интересны и необычны, и оставалось только удивляться, сколько всего умудрялся услышать человек, который предпочитал разговору с людьми беседу с бурундучком. От меня требовалось кивать и согласным тоном мычать, когда он делал паузы.