«Нам не надо России. Империя принесла войну, а мы жаждем мира!»
Ни подписи, ни отпечатков пальцев. Всё, что известно об авторе, или, вернее, о том, кто это печатал, — это то, что картриджи к принтеру использовались забольской фирмы «Радужица».
— Ваше высокородие, так я могу идти к Тилю? — задал, по-видимому, уже не первый раз вопрос мальчик.
— Иди, часика на три с учётом дороги, больше не выйдет, — кивнул полковник, пробуя чай. Смак! Умеет Сиф чаи заваривать.
— Хорошо, — согласился Сиф. — Тогда ждите через три часа! — и тихонько выскользнул в прихожую, не желая ни мешать Заболотину, ни, тем паче, нарваться на какое-нибудь «поручение перед выходом».
Накинув на плечи куртку-ветровку, которая скрыла погоны и нашивки на рубашке — не белой парадной, а обычной, светло-зелёной, юный офицер вышел из номера, как обычно робея при виде пышного ковра, застилающего пол в коридоре этажа. Жалко было наступать на это тёмно-вишнёвое великолепие пыльными уличными ботинками.
— Ты куда? — раздался знакомый, низковатый голос.
Сиф огляделся по сторонам. В окно било струей фонтана солнце, слегка окрасившее свои лучи уже в сторону закатно-огненного, и от этого сидящая на подоконнике казалась силуэтом, вырезанным из чёрной бумаги и наклеенным на стекло.
— Друга одного проведать, — Сиф подошёл к окну и тоже присел на край подоконника. Вблизи силуэт вновь стал короткостриженой девушкой в чёрных бриджах и белой рубашке.
— Нашёл старых друзей? — спросила девушка с хитринкой в голосе.
— Одного только, — мальчик краем глаза заметил, что Алёна с любопытством разглядывает его лицо, но когда повернул к ней голову, девушка смутилась и отвела глаза.
— Ты всё-таки не пропадай надолго, — попросила вдруг она, ероша свои волосы — ещё короче, чем у Сифа, но даже такая длина ей казалась уже непривычной.
— Не пропаду, — Сифу забрела вдруг в голову шальная мысль, что когда волосы у Алёны совсем короткие, они, наверняка, на ощупь почти как бархат. Захотелось провести рукой, попробовать…
— А то знаешь, тот взрыв… Вдруг, он только первый? — Алёна поёжилась, вспоминая гранату, и Сиф очнулся от своих дурацких мыслей:
— Не волнуйся. Всё равно всё путем будет. Вряд ли они хотят убить нас, — он постарался приободрить девушку, впервые столкнувшуюся с взрывами. Для неё это страшно, для Сифа — только неожиданно и досадно…
Сиф ощутил легкое превосходство — вот, в чём-то он опытнее Алёны, которая старше его лет на шесть. И она его сейчас внимательно слушает, не из вежливости, не свысока. Это было здорово, это было приятно.
— Это хорошо было бы, Сиф. А то мне это совсем не по нутру, — пожаловалась Алёна. Неприятная заминка, что тяготила их вчера, исчезла без следа. Всё было так легко, спокойно, «без напряга», что хотелось вздохнуть и позволить отношениям течь своим ходом.
Да и как ей, Алёне, и в голову могло прийти тогда, что Сиф может над ней посмеяться? Сиф не такой… Он офицер, пусть и маленький. Настоящий имперский офицер — честный и благородный.
«Мечта, от которой тают все женщины от двенадцати до семидесяти двух», — усмехнулась она про себя, но эта ехидная мысль быстро куда-то спряталась на задворки сознания, чтобы гадить издали, но довольно безуспешно.
— Всё будет в порядке, — уверенно сказал Сиф, улыбнувшись, и вскочил: — Если уж сам полковник всерьез намерен с этим разобраться!
— Твой полковник, конечно, это здорово, — не слишком уверенно вздохнула Алёна, — но знаешь, каково было увидеть этот треклятый лист на стекле машины!
— Полковник — Дядька, — коротко буркнул Сиф, чувствуя, что его задевает недоверие девушки. — Он со всем на свете справится… Я пойду, удачи! Вернусь часа через три.
Он взмахнул рукой и, ускоряя шаг, направился к лифту, жалея, что лестница только для обслуживающего персонала. От каждодневно укрепляемой привычки сбегать по ступенькам с одиннадцатого этажа было сложно враз отучиться.
На улице было совсем по-летнему жарко, словно солнце забыло утром поглядеть в календарь и решило прижарить город по-настоящему. Впрочем… в Заболе всегда было жарко. Деревья вдоль тротуара изредка лениво встряхивали листьями и вновь замирали, поникнув. В центре города движение по улицам было слабое, неторопливое — течение важной, полной собственного достоинства реки. Люди, по привычке пряча друг от друга глаза, шли вдоль витрин, щурясь на солнечные блики, и у каждого был свой маршрут, своя цель впереди. Стараясь уберечь себя от чужих переживаний, люди сосредотачивались на этой своей цели и шли очень довольные.
С наслаждением разбив их неторопливое ленивое движение чётким армейским шагом, юный русский фельдфебель прошёл до остановки трамвая и, тут даже офицерское воспитание не смогло ничего поделать с щекочущим кровь желанием прокатиться «серым и ушастым», ловко вскочил в заднюю дверь трамвая, минуя «электронного кондуктора». Сиф всегда предпочитал трамваи всем остальным видам транспорта, за исключением, конечно, машины полковника — какой водитель не будет превозносить своего четырехколесного ишачка! Но было в трамваях что-то старинное и надёжное, как дедовский совет, что покоряло Сифа во все времена. Автобус — бродяга без рельс — казался слишком заурядным, обыденным да ещё и непостоянным — кто знает, каков будет его путь между остановками. Зависеть от чужой, неизвестной ему воли Сиф не любил. Троллейбусами не пользовался никогда — да они от автобусов внешне и отличались только «рожками».
В то время как маленькие, все какие-то скруглённые вагончики трамвая, бодро катящиеся по рельсам настоящим паровозиком, казались чудом. Они имели свой строгий маршрут — и его знал Сиф — и круглые фары, что в Москве, что в забольском Горье, были уверенными в себе и в предстоящей дороге. Рельсы роднили их с поездами, но почему-то не современным скоростными — вжик, и нету, — а со старинными, уважающими себя составами, которые тянулись тогда, давным-давно, за работягами-паровозами, попыхивающими углём в печах, как табаком в трубке.
… Вообще-то, подобные мысли Сиф имел обыкновение именовать «романтично-инфантильными бреднями», а себя предпочитал считать серьезным и взрослым, но… Всё равно трамваи были очаровательны, а автобусы — вовсе нет. И в голову к Сифу никто залезть не мог, поэтому ему нечего было бояться, что кто-то про эти «бредни» узнает.
Молодой фельдфебель присел у самой двери и с удовольствием вслушался, как водитель заливисто тренькнул специальным звоночком вместо гудка, как застучали колеса — трамвай двинулся с места, словно самый настоящий старинный поезд.
Ехать было пять остановок, как сказал Тиль, когда они созванивались. Делать было совершенно нечего, и Сиф откинулся на спинку кресла, наклонив голову на бок, чтобы было удобнее глядеть в окно на город. В куртке было жарковато, но снимать её Сиф не торопился — сегодня не было желания щеголять русскими погонами. Сегодня Сиф отправился в гости к другу — как заболец к забольцу.
За окном мягко уплывали назад разные витрины, цветасто раскрашенные и сверкающие на солнце, проползали вывески, которые Сиф с удовольствием читал про себя, вслушиваясь в воображаемое звучание когда-то родной и до сих пор, оказывается, неимоверно дорогой речи. Глупо было стараться выбросить всё это из головы. Разве столь многочисленные воспоминания выбросишь?
Иногда вагон обгоняли машины, иногда вагон их обгонял, особенно на перекрёстках. Смешно было глядеть на автомобили свысока и видеть одни их крыши. Из автомобиля дорога выглядела совсем иначе. Убаюкиваемый монотонной дорогой, Сиф зевнул — улицы одна за другой проплывали за окном, но все были такие одинаковые, что сливались в одну Улицу. На этой Удице светились вывески, написанные самыми различными и часто совершенно экзотичными шрифтами, вспыхивали бликами на солнце стеклянные витрины, в которых отражались проезжающие мимо машины — и жёлтый трамвайный вагон в том числе. Шли пешеходы, ехали велосипедисты, изредка с вольным ветром за плечами проносились мотоциклисты в шлемах, похожих на раскрашенные арбузы, и кожаных куртках с яркими нашивками. Встречались на Улице и тачки-холодильники с мороженым, прячущиеся от солнца под огромными зонтами, и вагончики-киоски с напитками и закусками вроде сосисок в тесте и слоек, и шатры с фруктами, овощами или журналами. Улица ни на миг не замирала в своем движении, кто-то шёл, кто-то ехал, кто-то спорил по телефону, размахивая руками.