Она обратила внимание, что у обоих детей были светлые, рыжеватые волосы, точь-в-точь как у их отца. На обоих были голубые комбинезоны, надетые на голое тело, под бретельками темнели коричневые от загара спины и плечи. Люсиль просто глаз не могла от них отвести. Это были идеальные дети из идеального дома, который ей представлялся в мечтах. Они смотрели на нее дружелюбно, в из взглядах не было недоверия или враждебности. Только любовь и какое-то чисто детское любопытство.

— …большинство действительно предпочитает жить подальше от города. — Оказывается, миссис Кристиансен о чем-то в это время с ней говорила.

— О да… да, конечно, мэм. Здесь так чудесно — гораздо лучше, чем в городе.

Миссис Кристиансен гладила волосы девочки с нежностью, растрогавшей Люсиль.

— Им как раз пора обедать, — сказала она. — Вы, Люсиль, будете есть здесь, наверху. Кстати, что вы предпочитаете, чай, кофе или молоко?

— Если можно, кофе.

— Отлично, Лизабет поднимется сюда с обедом через несколько минут. — Она помедлила, задержавшись в дверях. — Скажите, Люсиль, вас ничто не беспокоит? — спросила она, понизив голос.

— О нет, мэм.

— Ну и отлично, для этого и нет никаких причин. — Казалось, она хотела еще что-то добавить, но, передумав, улыбнулась и вышла из комнаты.

Глядя ей вслед, Люсиль пыталась понять, что бы это такое могло быть, что хотела сказать, но так и не сказала миссис Кристиансен.

— Вы гораздо красивее, чем Кэтрин, — сказал ей Ники.

Она повернулась к нему.

— Кто это — Кэтрин? — Люсиль присела на лежавшую на полу подушечку, и, когда ее внимание полностью переключилось на продолжавших пристально ее рассматривать малышей, она почувствовала, что ее плечи расслабились и напряжение ушло.

— Кэтрин раньше была нашей няней. Она вернулась к себе в Шотландию… Хорошо, что теперь вместо нее будете вы. Кэтрин нам не нравилась.

Элоиза стояла заложив руки за спину и слегка покачиваясь из стороны в сторону.

— Да, — проговорила она, разглядывая Люсиль. — Кэтрин нам не нравилась.

Ники повернулся к сестре.

— Нечего повторять. Это я сказал!

Люсиль засмеялась и обхватила свои колени. Через мгновение Ники и Элоиза тоже рассмеялись.

Вошла темнокожая горничная с дымящимся подносом и поставила его на столик из светлого дерева, стоявший посреди комнаты. Это была стройная женщина неопределенного возраста.

— Я — Лизабет Дженкинс, мисс, — застенчиво проговорила она, раскладывая бумажные салфетки.

— Меня зовут Люсиль Смит, — представилась девушка.

— Ну что же, я пока пойду займусь остальным, мисс. Если вам что-нибудь еще понадобится, только позовите. — Она вышла. Ее бедра казались очень упругими под голубой форменной юбкой.

Все трое уселись за стол, и Люсиль, подняв крышку с большого блюда, обнаружила три украшенных петрушкой омлета, ярко-желтых от солнечного луча, пересекавшего стол. Но сначала ей пришлось разлить томатный суп и раздать треугольные тосты с маслом. Для нее в серебряном кофейнике был налит кофе, а детям предназначались два больших стакана с молоком. Стол был немного низковат для Люсиль, но она не обратила на это внимания. Было так чудесно даже просто сидеть здесь, с этими детьми, когда солнце своим теплым и веселым светом заливало покрытый желтым линолеумом пол, и стол, и румяное личико сидевшей напротив нее Элоизы. Как замечательно, что ей не нужно больше возвращаться в дом миссис Хоуэлл! Там она всегда чувствовала себя неловко. А здесь ничего бы страшного не произошло, даже если бы она случайно уронила соусную ложку кому-нибудь на колени. Дети только рассмеялись бы.

Люсиль отхлебнула кофе.

— А что, есть вы не будете? — спросила Элоиза с набитым ртом.

Чашка выскользнула у Люсиль из пальцев, и половина кофе пролилась на скатерть. Но, слава Богу, это была не скатерть, а клеенка. Ее можно вытереть бумажным полотенцем, и Лизабет ничего не заметит.

— Поросенок! — засмеялась Элоиза.

— Элоиза! — одернул ее Ники и отправился в ванную за бумажным полотенцем.

Они вместе вытерли стол.

— Папа всегда дает нам попробовать своего кофе, — заметил Ники, усевшись на место.

Люсиль размышляла, расскажут дети об этом небольшом происшествии матери или нет. Она догадалась, что Ники предлагает ей небольшую сделку.

— В самом деле? — переспросила она.

— Он наливает нам немного в молоко, — продолжал Ники, — чуть-чуть, только чтобы подкрасить.

— Вот так? — И Люсиль плеснула немного кофе из изящного серебряного носика в оба стакана.

— Да! — восторженно выпалили дети.

— Мама не хочет, чтобы мы пили кофе, — объяснил Ники, — но когда она не видит, папа отливает нам немножко, вот как вы сейчас. Папа говорит, что без кофе у него весь день пошел бы насмарку, и у меня то же самое… Да, уж Кэтрин не дала бы нам так запросто кофе, а, Элоиза?

— Дождешься от нее, как же! — Элоиза, смакуя, сделала большой глоток из стакана, который она держала обеими руками.

Люсиль почувствовала, как у нее откуда-то из глубины поднимается теплая волна и румянцем загорается на ее щеках. Она понравилась детям, в этом не было никаких сомнений. Она вспомнила, как часто за те три года, что работала горничной в разных домах (Люсиль привыкла считать, что быть горничной — это единственное, на что она способна), она приходила в городской парк только для того, чтобы посидеть на скамейке и посмотреть на играющих детей. Но те дети обычно были чумазыми и ужасно сквернословили, да и она всегда оставалась для них чужой. Однажды она видела, как мать ударила собственного ребенка прямо по лицу. Люсиль вспомнила, как убежала из парка, не в силах перенести боль и ужас…

— А почему у тебя такие большие глаза? — спросила Элоиза.

Люсиль вздрогнула.

— У моей мамы тоже были большие глаза, — проговорила она неуверенно, словно признаваясь в чем-то предосудительном.

— А-а, — кивнула Элоиза, вполне удовлетворенная таким ответом.

Люсиль медленно отрезала кусочек омлета, хотя есть ей совершенно не хотелось. Прошло три недели с тех пор, как умерла ее мать. Всего три недели, а кажется, что гораздо, гораздо больше. Это потому, что она старалась забыть, подумала она, забыть о безнадежной мечте последних трех лет, надежде на то, что мать сможет поправиться в санатории. Но что значит — поправиться? Болезнь была чем-то, совершенно с ней не связанным, чем-то, что ее убило. Бессмысленно было надеяться на то, что мать станет психически здоровой, ведь она — Люсиль хорошо это знала — раньше такой не была. И врачи говорили ей то же самое. Они много чего ей тогда говорили, в том числе и о ней самой. Много хорошего, обнадеживающего — что она нормальна, как и ее отец. Глядя на дружелюбное личико сидевшей напротив Элоизы, Люсиль почувствовала, как возвращается теплая волна радости. Да, в этом чудесном доме, вдали от всего мира, она сможет все забыть и начать все сначала.

— Не пора ли нам заняться мистером Желе? — спросила она.

— Но вы же еще не поели. — Ники показал на ее тарелку.

— Я не проголодалась.

Люсиль разделила между ними лишнюю порцию сладкого.

— Мы могли бы сходить сейчас в песочницу, — предложил Ники. — Мы обычно ходим туда только по утрам, но я хочу, чтобы вы посмотрели на наш замок.

Песочница была за домом, в углу, образованном пристройкой. Люсиль присела на деревянный край песочницы, а дети принялись, как гномики, копошиться в песке — сгребать его в кучу и утрамбовывать ладошками.

— Чур, я буду пленной принцессой! — закричала Элоиза.

— Ладно, а я спасу ее, Люсиль. Вот увидите.

Замок из мокрого песка рос на глазах. У него были башенки с жестяными флажками, ров и подземный мост, выполненный из крышки сигарной коробки, присыпанной песком. Люсиль смотрела как завороженная. Ей вдруг живо вспоминалась история Бриана де Буагильбера и Ревекки. Она прочла «Айвенго» не отрываясь, за один присест, потеряв представление о времени и пространстве. Точно так же, как сейчас.

Когда замок был готов, Ники положил внутрь, сразу за подъемным мостом, полдюжины мраморных шариков.