в лохмотья рвёт пространство-время

фантом свобод и беззабот

индустриального Эдема.

Однажды я настиг его

когда он буксовал на склоне,

и не увидел никого

ни за баранкой, ни в салоне.

Я слез. Шофёр грузовика

прочь газанул, подвержен страху.

Я подошёл, рванул рубаху

и речь повёл издалека:

— Ответствуй мне, носитель фар,

кто ты? предвестник потрясений?

или ковчег для чистых пар,

достойных бегства и спасенья?

Неужто снова грянет гром,

чтоб нам ни света, ни покоя?

Неужто, как один, умрём

в борьбе за что-нибудь такое?

Восстав, как деды, рать на рать,

найдём ли в том благую участь?

Неужто, кроме преимуществ,

опять нам нечего терять?

Не трусь: ты — миф, легенда, сон.

Так будь правдив, как с полубанки!

Не вырвут грешный твой клаксон

автомеханики с Лубянки!

Я замолчал, ответа ждя.

Фантом пофыркал в радиатор

и загундосил, погодя:

— Я не пророк и не оратор,

не ангел о шести крылах

и не агент гнилой Европы.

Я даже языком Эзопа

не овладел, увы и ах.

Я не предвестник новых гроз

и не источник Божьих светов.

Я — форма грёз, а не ответов

на заковыристый вопрос.

Мертва идея без вождей,

но вот что забывает память:

глаголом жечь сердца людей

не безопасней, чем напалмом.

Есть подвиг с яростным лицом,

а есть — с умом и понемножку;

кто землю вспахивал свинцом,

решит, что медленнее — сошкой.

Парит над пропастью орёл,

герой дерётся, мир трясётся;

а кто имущество обрёл,

над преимуществом смеётся.

Барышник Родину продаст,

посредник выслужит награду;

но стол не тащат в баррикаду,

пока он ломится от яств...

— Ты — провокатор! — я вскричал

и, пнув капот, пропнул навылет.

— Да, я не из металла вылит,

я — форма грёз, — фантом сказал

и, как положено фантому,

стал растворяться в свете дня.

А я нырял в него, как в омут.

А он струился сквозь меня.

То сквозь, а то как будто мимо.

Вот рулевое колесо

растаяло колечком дыма,

и всё...

Повторный курс

1.

Россия повторяется в веках:

базар в Москве, безмолвие в народе,

горящий танк в подземном переходе

и мальчики кровавые в глазах,

и ты, Борис, в отчаянный момент

не мог не повторить вопрос Бориса:

«Я президент, или не президент?»

Да, да, нет, да... Что завтра повторится?

Что дикторы «Вестей», восстав от сна,

соврут наутро с мутного экрана?

Интуитивно истина ясна:

она в патронах и на дне стакана.

Россия. Бесшабашность, воля, грусть,

а не понять умом — так и не надо.

История страны. Повторный курс.

Перезачёт. Опять на баррикадах.

2. Ода беретам разного цвета

Смелые парни. Отменные парни.

В целое спаяны целью одной.

Пули в обойме, койки в казарме,

зубы в улыбке — ровный строй.

Эти улыбки вкипели в лица

(так прикипает ладонь к цевью),

чтобы работать, а не злиться

и не отчаиваться в бою.

С этой улыбкой («за!», во имя!»,

«не применять!», «брать живьём!»)

каждый сразится с тремя такими,

чтоб мы так жили, как щас живём.

Правильны мысли. Дело право.

Мышцы тверды. Горячи стволы.

И разобьётся врагов орава

рыхлой волной об уступ скалы.

Служат Отчизне, Народу и лично.

Взоры ясны. Холодны зрачки.

Неразличимы знаки различья —

лычки, нашивки, улыбки, значки.

Славные парни. Грозное чудо.

Бою обучены, рвутся в бой.

Не о чём, незачем думать, покуда

держится ими общественный строй.

3.

Беду бедой не обороть, не потушить пожар соляркой...

А миротворческая рать спешит опять туда, где жарко.

Зело задумка хороша: ужмут-де адовы пределы

огнеопасная душа и тренированное тело.

Но как бы их ни называть, вооружённых миротворцев,

они умеют убивать. И будут убивать. Придётся.

Их идеалы высоки, чисты клинки, и цели святы,

и сила собственной руки известна им. Они — солдаты.

Но не успеют рассмотреть привычно слепнущие в гневе,

что их рукою бросит смерть в людское море новый невод.

4. Славянское утро

Звёзды глотая, над Приднестровьем

сыто набрякла заря.

Вот уж и небо пропитано кровью,

пролитой щедро и зря.

Нету ни завтрашних дел, ни вчерашних,

вечность раскинула сеть.

Сухо прокашлялся ранний «калашник»,

прежде чем в голос запеть.

Краем надраенной каски над бруствером

нехотя солнце встаёт.

Смотрят и ждут молдаване и русские,

ждут, чтобы выстрелить влёт.

5. К вопросу о призраках

— Я Карла Маркса уважал всегда:

могучий ум, густая борода

и «Капитал» не менее окладист...

— Я Карла Маркса с детства не любил:

умишком бородат, сердчишком хил,

и «Капитал» — кирпич необожжённый...

— А мне на Карла Маркса наплевать:

я без него могу существовать

и капитал имею без кавычек...

Молясь или плюясь на толстый том,

или совсем не думая о нём,

а всё же мы за автором идём.

Давайте дружно помолчим о том,

что все туда когда-нибудь уходим.

6. Мечта

Сабли тупы, ружья ржавы,

жизнь пуста и дорога,

и обидно за державу,

у которой нет врага.

Чаша гнева иссыхает,

чахнет праведный огонь,

плачет тот, кто защищает

государство от врагов,

пьёт и плачет ежеутренне,

ус пониклый теребя:

«Где ты, внешний или внутренний?

Хоть придумывай тебя!»

7. Качкум

Твой дух болеет от безделья,

мотая срок в здоровом теле.

8. Оптимистическое пророчество

Скоро будут послушными дети,

бросят пить Президент и народ,

пешеход на машину наедет,

а добро кулаки разожмёт,

врач и мэр будут жить на зарплату,

судьи станут честны и мудры,

и озвучит счастливую дату

долгий свист с Воскресенской горы.

9. Менады времён перемен

Меняю равенство на братство,

меняю время на пространство,

свободу — на большую клетку

и ежедневную котлетку,

благую цель — на лёгкий путь,

смысл жизни — хоть на что-нибудь...

10. Новое поколение выбирает...

«Я в ментовку или в мафию пойду!» —

так решают рассудительные дети.

Непрестижно делать вещи и еду

там, где мышцы и стволы в авторитете,

там, где щедро платят власти и паханы

не за труд, а за разбой и за охрану.

11.

Случилось не всё, что могло бы случиться,

но жизнь ещё длится и тем хороша.

Как будто бы мчится с горы колесница,

оглоблями слепо маша.

Нам некогда было глазеть на пейзажи,

пока мы упрямо карабкались вверх.

Достигли — и мчимся, роняя поклажу,

сквозь ветер, и слёзы, и смех.

Поёт и хохочет, и плачет возница,

и хлещет в пустое пространство кнутом.

Случилось не всё, что могло бы случиться

и может случиться потом.

Стихи, найденные на грибной охоте

1.

Горящих листьев горький дым. Дожди-с.

Не посвящай стихи живым. Дождись...

Прославит их, но проклянёт сперва

молва, которая всегда права.

А ты не прав, поскольку ты поэт.

Скажи: «да-да», или скажи: «нет-нет»,

но не витийствуй, не перечь, не вторь.

Любая выспренняя речь — повтор,

любая слава для живущих — горький дым.

Не посвящай свои стихи живым.

2.

Володе Антуху,

Виктору Колупаеву,

Паше Лобанову,

всем.

— Мир, конечно же, добр и вечен, —

сам себя убеждал уходящий,

одеяло ветхого неба

подоткнув под края земли,

чтоб не пели в озоновых дырах

сквозняки из холодной выси

и беззвёздные злые мысли

не коснулись моей груди.

— Я вернусь... — обещал уходящий