от житья на грани забытья,
от полётов неосуществлённых,
от поэтов, пишущих, как я.
Никогда не буду просыпаться
и, святой материи назло,
буду безуспешно, но пытаться
хоть разок подняться на крыло,
хоть на миг вернуться в ту беспечность,
где стихи случались просто так,
где окно распахивалось в вечность,
старым тайнам тесен был чердак,
рифмовались «жимолость» и «милость»,
и луна плясала на трубе...
— Ты стонал. Наверное, приснилось
что-то нехорошее тебе? —
Ты права, заботливая фея.
Ты, конечно, как всегда, права.
Дай мне руку. Вот сюда, левее.
Говори обычные слова.
Ты права в любое время года,
потому что я в тебя влюблён.
Разыгралась злая непогода
и наслала нехороший сон.
12. Ножны и клинок
(Вахтовому методу посвящается)
Давным-давно, в седую старину,
найдя весьма весомые причины,
два короля затеяли войну,
а это — дело чести для мужчины.
Король божился: «Будет враг побит
и побеждён до середины лета!» —
но баронессы плакали навзрыд,
своим баронам штопая колеты.
Один барон, задира и шутник,
надев колет и сунув ногу в стремя,
устами вдруг к устам жены приник
на очень продолжительное время.
А на прощанье, ножны ей вручая,
так пошутил: «Разлука нелегка,
но ты меня дождёшься, дорогая,
как эти ножны — своего клинка!»
«Не уходи, я так тебя люблю!» —
барону баронесса прошептала.
«Я присягал на верность королю!» —
ответил он, и войско ускакало.
Барон сражался в дальней стороне,
а баронесса плакала ночами,
и ножны пустовали на стене —
причина и метафора печали...
В июле был обычный летний бал.
Плясали гости, и шелка пестрели,
и виночерпий вина разливал,
и сладкозвучно пели менестрели.
«Когда нельзя, но хочется, то можно...» —
шепнула менестрелю баронесса.
И плоть входила в плоть,
как шпага в ножны,
по самую по чашечку эфеса.
Тем временем за морем, на войне
барон являл разумную отвагу
и после битвы думал о жене,
в чужие ножны втискивая шпагу...
Когда, навоевавшись, короли
нашли пустяшный повод помириться,
не многие бароны обрели
возможность к баронессам возвратиться.
К несчастью, уцелел и наш барон.
Осенние дороги были вязки.
Пришпоривал коня и мчался он
к нелепой и трагической развязке...
Уже безумен, стар и одинок,
барон твердил в неистовом запале:
«Не разлучайте ножны и клинок!»
Его жалели, но не понимали
и воевали.
13.
Хлопала, как парус,
мокрая пелёнка.
На волнах качалась
наша комнатёнка.
Отсырели стены,
ну а мы всё плыли,
в мыле, словно в пене,
с клотика до киля.
Стирка не кончалась,
пальцы в кровь истёрла.
И брала усталость
пятернёй за горло.
Неуместна жалость —
счастия не скроешь:
мы ведь возвращались
с Острова Сокровищ.
И едва вставали —
ввысь, чтоб мир увидел,
ползунки взмывали,
как победный вымпел.
Ни минуты штиля!
Ну а мы, признаться,
время находили
петь и целоваться.
Бурей быта биты —
не на дне, не в тине,
ибо крепко сбита
наша бригантина.
В штормовом норд-осте
прочный и не шаткий
капитанский мостик —
дочкина кроватка.
14.
Речка катится, струится —
те же песни тех же струй.
Никогда не повторится
самый первый поцелуй.
Не умён входящий дважды
в ту же чувственную тьму —
это выдержит не каждый,
и не нужно никому,
кроме нас, которым мнится
и уже не первый год:
та же речка мимо мчится,
те же песенки поёт.
15.
Пророс мой посох у плетня,
рассохся мой челнок.
Зачем, куда, кого кляня,
спешить, не чуя ног?
Мотыга — бывшее весло —
удобна и прочна.
Мне наконец-то повезло:
моя земля тучна,
просторен дом, ухожен сад,
послушны сыновья.
Ни на восход, ни на закат
не рвусь, как прежде, я.
О чём жалеть? Чего желать?
Пусть сыновья растут,
умнеют, чтут отца и мать
и остаются тут...
Сегодня младший мой сынок
(задумчивый такой)
смолил рассохшийся челнок
неопытной рукой.
Конечно же, не преуспел
и чуть не зарыдал...
Листвой мой посох шелестел
и семена ронял.
ДИАЛОГ ПОЭТА И АВТОРА
Есть вопросы, на которые мы — Автор и Поэт — отвечаем по-разному. Обнаружив это, Поэт предложил, а Автор согласился записать наши ответы в виде диалога. С ключевыми вопросами, звучащими как бы извне. Как бы сверху.
Итак, первый вопрос: ЧТО ТАКОЕ ПОЭЗИЯ?
Автор. Я считаю, что это особый способ мировосприятия, который мне иногда — очень редко — бывает доступен. Стихи — не всегда поэзия, а поэзия — не обязательно стихи. Вот Леонтий Усов — поэт...
Поэт. Ну, так не случайно Московский Союз писателей принял его в свои ряды.
Автор. Почётным членом. По нечётным он остаётся скульптором. И всегда — поэтом, хотя, по его же признанию, за всю жизнь сочинил всего три неуклюжие стихотворные строчки.
Поэт. А для меня поэзия — способ забыться, уйти. Я ухожу — и увожу — иногда возвращаю.
Автор. Уводишь — куда?
Поэт. В другую реальность.
Автор. Но эту другую реальность (неважно, кем она создана: Богом, тобой или мной) — я буду воспринимать фантастически, а не поэтически. Не так, как ты.
И всплывает второй вопрос: ЧТО ТАКОЕ ФАНТАСТИКА?
Автор. Это способ мировосприятия, весьма отличный от поэзии. Мне — фантасту — интересны связи между вещами...
Поэт. ...вещами, которые сделал Бог?
Автор. Или выдумал я. Или они обнаружились в «другой реальности», куда «увёл» меня поэт. Связи между разными вещами, явлениями, событиями. Если тут шевельнешь — там грохнет. Почему? Какая связь? Как спросить, чтобы возникла надежда найти ответ? Искать и формулировать вопросы — вот занятие фантаста... Искать (или навязывать) правильный ответ берутся реалисты — от литературы, от политики, от инженерии, от менеджмента. Их интересуют сами вещи, а не то, как и с чем они связаны... Поэт игнорирует вещи и связи, он в одной капле видит Вселенную — всю. И даёт ответы на вопросы, которые мы даже задать не умеем.
Поэт. А поэт — сам — способен эти вопросы себе задать?
Автор. Неважно. Может быть, и способен, но фишка в том, что ответ у него появляется раньше. До вопроса. Владимир Высоцкий: «А мы всё ставим каверзный ответ и не находим нужного вопроса»...
Поэт. Поэзия — невнятное бормотание пифии? Бред блаженного?
Автор. Блаженного? — может быть. Юродивого? — может быть. Бред? — тоже может быть, хотя и не обязательно. Но связь с Богом — или с богами — несомненна. Поэтом пишут.
Поэт. Ура. Мы нашли общую позицию. Мне всегда казалось, что я — проводник, соломинка, флейта, и моя задача: вовремя драить трубы. Содержать Дух в чистоте, чтобы он правильно слышал — и не суесловил.
Автор. А вот я — не поэт, и ты — одна из немногих, кто не оспоривает это утверждение на том смешном основании, что я умею писать в рифму. Правда, ты делаешь правильный вывод из неверной посылки. Ты полагаешь, что быть поэтом мне мешает дидактичность: я-де постоянно выдёргиваю читателя из «других реальностей» в нашу, рассказываю, как она устроена, и даже учу, как в ней жить...
И звучит третий вопрос: СОВМЕСТНА ЛИ ПОЭЗИЯ С ДИДАКТИКОЙ?
Автор. Как ты воспринимаешь Нагорную проповедь?.. Извини, я плохо сформулировал вопрос, поэтому отвечу сам. Для меня Нагорная проповедь — поэзия. Она — вся — ответы на вопросы, которые мы до сих пор не умеем задать. И она — вся — дидактична. «Блаженны нищие», «блаженны бескорыстные», «блаженны дающие»... Это никакой логикой ниоткуда не следует; ни на один из нами найденных вопросов не отвечает. «Не убий», «не укради», «возлюби врага своего»... Полезнее, выгоднее, насущнее — наоборот. Логичнее нарушать эти заповеди, чем соблюдать их. Но дидактика и поэзия не коррелируют. А Христос — поэт, ибо Его устами говорил Бог. Учил людей устами Сына Своего. Тогда и Этим Поэтом Ему хотелось УЧИТЬ нас. В другие времена и другими поэтами Он пел или плакал... Сказать: «Это дидактика», — не значит сказать: «Это не поэзия»...