«Есть и на полтинник молебен…» Можно издавать журнал и на 200 руб. Если, конечно, Динесман отпустит в кредит бумагу. А литературный и художественный отдел будет состряпан под разными псевдонимами мной и тобой… Но в общем сие мне кажется более эфемеридой. <…>

О журналах и людях, тобой поименованных, ничего не знаю. Зато сделал 4 виньетки для «Золотого …на», из коих великодушно для напечатания была принята одна. Итак, «Золотое г…» не стало для меня «золотым дном», и я никак не эксплуатировал «Золотого Овна» (NB Овен-баран). Ergo, сижу без гроша. Никаких занятий (ни от от слова «занять», ни от иных слов) не предвидится. Грустно.

Деньги, откуда было раздобыть деньги нищим третьекурсникам! Даже если б Леонтий Динесман, сокурсник Койранского и Муни, уговорил отца, владельца писчебумажного магазина в Москве, отпустить в кредит бумагу. Юмористический журнал так и не вышел, думаю, разделив судьбу упомянутых в «Студенческой газете» «Вихря» и «Красного факела».

Отметим гражданский пафос, отразившийся в названиях журналов: и это отголосок, эхо 1905 года. В ранних стихах Муни прозвучали и революционные песни о ненавистном царском чертоге, и рыдающе-скорбные интонации Некрасова, быстро, впрочем, смолкшие. По рассказам Л. С. Киссиной, хранительнице семейных преданий, Муни принимал участие в уличных событиях осенью 1905 года, и на лбу у него остался шрам — след от удара казацкой шашкой.

Но мечта о собственном юмористическом журнале — не только отклик на требования времени. Муни обладал очень своеобразным чувством юмора, раскрывшемся в его гротесках-притчах, пьесах-трагифарсах.

Узнаваемо точны, остры его стихотворные портреты-шаржи на Ахрамовича или Юргиса Балтрушайтиса. Александр Брюсов вспомнил несколько строк из пародии на известное стихотворение Валерия Брюсова «Ассаргадон»:

[*В доме Вострякова на Большой Дмитровке помещался Литературно-художественный кружок. (Примеч. А. Брюсова)]

В стихах Муни юмор и лиризм, трагизм чудесным образом отделены, не смешиваются. Слить их воедино ему удалось в пьесах, построенных на абсурде, черном юморе. Причем и подражательные слабые стихи, и пьеса «Месть негра» писались в одно время.

Вместе — Муни среди других поэтов и писателей — ходят они по редакциям газет и журналов, где привечают молодых: весело и быстро располагаются на страницах, и так же разом, все вместе подымаются и несутся дальше. В 1906–1907 годах они оккупировали тощенький литературно-художественный журнальчик «Зори», где мы видим почти всех спутников Муни студенческих лет: Б. Зайцева и В. Стражева, Андрея Белого, Ал. Диесперова, Н. Пояркова и др. Здесь были опубликованы первое стихотворение Муни «Монахиня» и «Осенняя мелодия» А. Брюсова (подпись: Александр Б.).

На короткое время (январь-апрель 1907 г.) молодых поэтов приютила газета «Новь». На ее страницах напечатаны стихи Сергея Кречетова и В. Ходасевича, Ал. Койранского, Е. Янтарева, Н. Пояркова, Муни, В. Ахрамовича — по два стихотворения каждого. Одно из своих «И в голубой тоске озерной…» Муни посвятил Вл. Ходасевичу, для эпиграфа взяв строчку из его стихотворения «Зарница». С первых дней их дружба заявила о себе в творчестве. Впрочем, все они перекликаются, как птицы. Александр Койранский стихотворение «Был светлый день, весенне-голубой…» посвятил Муни; С. Кречетов окликнул Ходасевича со страниц газеты «Час»: стихотворение «Смерть Пьеро» посвящено Ходасевичу, и сюжетом для него послужила история расставания поэта (Пьеро) с женой, разыгранная масками. Намеки, тайные знаки, перемигивания, — приемы символизма смешивались с особенностями, характерными для любого поэтического кружка, молодого — в особенности.

Вскоре они затеяли издание собственного еженедельника «Литературно-художественная неделя». Редактор — В. Стражев, редакция — в его квартире, выходит по понедельникам. Денег хватило на выпуск четырех номеров.

Это время коллективных дружб, коллективных ссор, коллективных писем. А так как всякое возникающее в начале века литературное движение должно было определить себя в соотношении с символизмом, «Литературно-художественная неделя» не стала исключением. Открылась она статьей-манифестом Бориса Грифцова, в которой он писал, что время Брюсова, Бальмонта — «борцов “первого призыва” символизма» — прошло: «“им” на смену пришли уже иные, “вторая волна”». Мимоходом он зацепил Брюсова, который, утратив власть поэтическую, «открывает свою рекламную личину исканий»[195].

Статья ставила Андрея Белого в неловкое положение: он был сотрудником «Весов», соратником Брюсова, и, при большом стечении народа, в коридоре журнала «Перевал» он назвал газету «хулиганской».

У издателей газеты это вызвало взрыв негодования. Они отправили Белому ультиматум:

…мы, члены редакции, предлагаем Вам: или принести публичное извинение, или взять Ваши слова назад в том же помещении редакции «Перевала»,

или считать все отношения с каждым из нас как литературные, так и личные, совершенно поконченными.

Мы будем ждать Вашего ответа до 5 часов вечера среды 26-го сентября 1907 г. Если к этому сроку Вы не ответите, мы будем считать, что Вы приняли второе условие.

Во всяком случае, мы находим дальнейшее участие Ваше в «Литературно-художественной неделе» невозможным.

Вик. Стражев

Борис Зайцев

Борис Грифцов

Павел Муратов[196].

Хотя имени Муни нет среди подписавшихся, он присутствовал и при ссоре в «Перевале», и у Виктора Стражева во время решительного объяснения, о котором оставили воспоминания Андрей Белый и Борис Зайцев.

В назначенное время собрались в кабинете поэта Стражева: кроме хозяина, Б. А. Грифцов, П. П. Муратов, Ал. Койранский, поэт Муни и я.

Звонок. Появляется Белый — в пальто, в руках шляпа, очень бледный.

<…>

— Где я? Среди литераторов или в полицейском участке?

Зайцев пишет: «мы расстались “друго-врагами”»[197].

А вот совсем другая записка, оставленная поэту и газетчику Ефиму Янтареву в редакции «Голоса Москвы»:

Был —

Владислав Ходасевич.

26 мая 908.

Sine ira et studio.*

С. Киссин. 26 маiя.

Был и поставил точку над i.

Сергей Кречетов. 26 дня веселого месяца мая 1908[198].

[* Без гнева и пристрастия. — лат.]

Начало дружбы с Муни Ходасевич особо отмечал во всех конспектах биографии: и накануне отъезда из России, в 1922 году, и в 30-е годы:

1907, начало. Муни. — Карты. — Лидино. — Маковский. Болезнь. 30 декабря — разъезд с Мариной. Новый гость на лестнице… Андрей Белый[199].

Дружба эта явилась в трагический для Ходасевича момент, когда в его браке наметилась трещина, очевидная взгляду посторонних. На участившиеся приезды Маковского в Лидино обращали внимание Н. И. Петровская и С. А. Соколов, призывая, убеждая Ходасевича принять решение. Он же оглох, затаился, замер, не хотел ничего слышать, видеть — потерялся. Потерялся буквально: летом 1907 года пристав Пречистенской части г. Москвы запрашивает университетскую канцелярию, где находится В.Ф. Ходасевич, с которого следует взыскать долг в 28 руб. за квартиру, снятую в доме Гагарина. Но из университета Ходасевич отчислен, где он — там не знают. Переписка с департаментом полиции длится все лето, в конце концов как предположительное место пребывания называется Рязань[200].