Володя Высоцкий[103] получил (т. е. получит на днях) 2 тысячи в наследство. Пьет авансом. Это много лучше, чем если бы он собирался издавать культуру.
Мог бы еще написать о «Malleus’e»[104], да это очень долго, кроме того сейчас подадут ужин и у меня болит голова, ибо утром был на генеральной репетиции «Эроса и Психеи» [105]. Посмотрел половину и побежал в К<нигоиздательст>во.
К<нигоиздательст>во собирается издавать библиотеку классиков. Может быть, одним из первых — Иридион моей работы.
Завтра Муромцев, Тесленко, Давыдов и Малянтович судят Эллиса с Янтаревым[106]. Весело на этом свете! Ефим[107] горд. Дидур[108] (бас такой, Шаляпин) дал ему автограф: «Мне очень приятно петь в Москве. Г-ну Бернштейну. Год, число и месяц». Ей— Богу! Ефим показывал сегодня в театре.
Прощай, больше писать не могу. Грустно, что тебе скучно. Что, брат, делать?
Поцелуй себя нежно. Поклонись Лидии Яковлевне и сестре твоей, коли она меня помнит, и пожелай самого хорошего. Стася тебя целует. В К<нигоиздательст>во поцелуи передам.
Твой Владислав.
13. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу
[Открытка. 8.10.1909, Глухов — 10.10.1909, Москва]
Нехорошо, Владя, ничего не писать. Мое пребыванье здесь еще затянется на неопределенное время, хорошо, если дня на 2–3, а то и больше. У сестры температура 38–39. Да, брат! Со всем тем моя полезность здесь уже не прямая, а посредственная. Я полезен тем, что я есть. А делать я ничего не делаю. Скучно, нехорошо» тоска. Написал бы о К<нигоиздательст>ве, о своих делах, Да — когда я должен свидетельствовать в консистории? О Весах, об Аполлонах, о мистической игре в бирюльки и о прочем. Привет Владимиру Михайловичу, Стасе, Борису Николаевичу и пр., и пр. Пиши.
Муня.
Авось, буду в Москве 15-16-го.
14. В.Ф. Ходасевич — С.В. Киссину
Здравствуй. Бога ради прости, что молчал. Но — клянусь — у меня не было свободной минуты. Сам посуди: университет, «Польза», «Ченчи»[109] (начал) + радость и работа: мне Владимир Михайлович заказал Пруса, пожалуй, даже для двойного выпуска. Однако, «Польза» меня пока завалила. Там дела на всех парах, да все вещи вроде Балтрушайтиса и Ликиардопуло[110]. И все просят: нельзя ли к завтрашнему дню? Ну, конечно, можно, да часа три за ними и посидишь. Пробовал сдавать экзамен по логике, да не вышло: времени не хватило. Все же не унываю, ибо работаю, а это — все, о чем я мечтал.
Слышал, что тебе приходится неважно, да и заключил о том же по твоим письмам: Владимиру Михайловичу и мне. Что, брат, делать? Трет, трет, трет, немного отпустит, а потом опять будет тереть, — я ведь знаю.
Здесь нет новостей. Вчера прекратили дело Эллиса, за неявкой обвинителя (представитель Музея). В воскресенье я был у Белого. Забежал на полчаса, отдал стихи (все старые — и убежал). Кажется, журнал превращается в к<нигоиздательст>во, а к<нигоиздательст>во превратится еще во что-нибудь… ерунда. Впрочем, я не дослушал. Завтра утром пойду с Белым в Скорпион за книгами для рецензий. Удовольствие не из великолепных.
Ты спрашивал о К<нигоиздательст>ве. Не беспокойся. Все идет, как нельзя лучше. Люди они приятные, а я работаю честно. Результат — удовольствие, кажется, взаимное. Тебе все много кланяются, даже Сыромятников. Какой грозный человек: съел Бронштейна[111]. Сей последний грозится показать мне свою пятистопную социологическую драму из будущих времен. А пока что — я выправляю ему стихи (он переводит «Федру», Аннунцио). Словом, все хорошо, ни о чем не заботься; приезжай, однако же, скорее, — скучно.
До свидания. Целую тебя и очень люблю.
Твой Владислав.
Поклон Лидии Яковлевне.
29 октября 09. Москва.
15. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу
[Открытка. 11. 07.1910, Таруса — 12.07.1910, Москва]
Что это, все сговорились мне не писать, что ли? Как история с этим новогреческим прохвостом? Как вообще ход истории? Мой адрес: Таруса (Калужс<кой> губ.), Антоновка, имение Калюжных[112]. С. В. Киссину.
Пиши, черт.
Муни.
16. В.Ф. Ходасевич — С.В. Киссину
Вена, 3/16 июня 1911 г.
Увы, русский поезд опоздал, и я уеду отсюда только вечером[113]. Сейчас 1/2 первого. Я шлялся, шлялся — и пришел в кафе.
Муничка, в Вене все толстые, и мне слегка стыдно. Часов в 9 встретил я похороны и задумался о бедном Каннитферштане[114], его несметном богатстве и о прочем. Хоронят здесь рысью. Ящик с покойником прыгает, венки прыгают, — все толстое, пружинистое — и прыгает.
На границе польский язык (там обращаются к пассажирам сперва по-польски, а потом уже по-немецки) — меня избавил от труда вынимать ключи из кармана: совсем не смотрели. Это, впрочем, меня огорчило: зачем же я не взял папирос? Если бы знал, что за мерзость немецкие или австрийские (черт их дери!) папиросы!! Я тебе привезу в подарок.
Ты не сердись, что я о вздорах. Но я очень устал, смотреть ничего сейчас не пойду, а времени до 6 часов, когда надо ехать на вокзал, — вдоволь. В Ивангороде поезд стоял 20 минут, и я свел знакомство с человеком, у которого были настоящие рыжие пейсы. Милый, но скучный: примирился со всем. Ну, вот. А в Польше на могилах ставят кресты, на которых можно распинать великанов, я не преувеличиваю. Такие же кресты — на перекрестках. Должно быть, нет страны печальнее, несмотря на белые домики и необычайно кудрявые деревья.
Ну, прощай. Поклонись Лидии Яковлевне и поблагодари за то, что она передала тебе это письмо.
Владислав.
По-моему, я очень недурно говорю по-немецки. Больше всего меня поражает то, что меня понимают.
17. В.Ф. Ходасевич — С.В. Киссину
22/9 июня 911 г.
Муничка!
Я не в Кави, а в Нерви. Это от Генуи сорок минут езды. Здесь очень жарко и очень хорошо. Окно мое выходит на море. С сегодняшнего вечера я сажусь работать. Кажется, это удастся, ибо на душе спокойно ровно настолько, насколько это для меня доступно. Возможно, что я даже стану изредка купаться. Если можешь, напиши мне, что и как. Однако, постарайся, чтобы я получил письмо твое числу к 23 по старому стилю, т. к. возможно, что 23-го я уеду в горы, а куда — не знаю. Ну, пока прощай. Всего тебе доброго. Женя[115] просила тебе кланяться.
Твой Владислав.
Italia, Genova, Nervi, pension Printemps, signor Wladislaw Khodassewitch.
18. С.В. Киссин — В.Ф. Ходасевичу
[На бланке «Кн-во “Польза”. В. Антик и Ко. Москва, Тверская, Козицкий, д. 2»]
Alte Moskau[116]. 16. VI. 11
Владичка!
Все тихо в здешних местах. Никто ни о ком ничего не знает. Так что даже удивительно. Впрочем, Нюра[117] уезжает в Париж обучаться красоту наводить. Здесь заведеньице откроет. Есть какие-то копошащиеся гадости вокруг Мусагета. Но это всегдашнее: кобели, попрошайки, сутенеры, мистагоги — на артельных началах.
103
Подборка стихов Ходасевича опубликована в «Аполлоне»: № 8 1910 г.
Владимир Алексеевич Высоцкий — переводчик, главным образом с польского, в 1902–1903 гг. учился в Варшавском университете, в 1904–1910 — в Московском, на юридическом факультете. «Володя Высоцкий был красавец-мужчина, — вспоминал о нем К Г. Локс, — в цилиндре, с ним мог состязаться, кажется, только Ликиардопуло…» (Минувшее. Кн. 15. С. 144.). Он был в приятельских отношениях с Муни и Ходасевичем. Переводил Собрание сочинений Пшибышевского, выходившее в изд-ве В. М. Саблина, делал переводы и для Антика.
Первая критическая заметка В. Ф. Ходасевича, написанная в форме письма к В. Я. Брюсову, касалась переводов В. Высоцкого, которые Ходасевич изобличал в неточности (25 апреля 1905 г. — РГБ. Ф. 386. Оп. 106. Ед. хр. 56).
104
«Malleus malificarum. Молот ведьм» Якова Шпренгера и Инститора. Руководство для инквизиционных судов по ведовским процессам. Издано впервые в 1487 г. В 1907 г. книга была анонсирована издательством «Гриф» в переводе А. Брюсова и В. Ходасевича (см.: Час. 1907. № 62. 5 декабря). Русский перевод с латинского издания 1588 г. впервые сделан Николаем Цветковым и опубликован в 1992 г. (М.: Просвет).
105
11 октября 1909 г. в газете «Театр» появился репортаж: «В субботу Ю октября в театре К. Н. Незлобина состоялась публичная генеральная репетиция пьесы Юрия Жулавского “Эрос и Психея”. Среди зрителей много видных артистов». Приглашение на генеральные репетиции писателей, актеров, общественных деятелей было новинкой сезона и живо обсуждалось в прессе.
106
Эллис — псевдоним Льва Львовича Кобылинского (1879–1947) — поэта и критика. Дело Эллиса, который, работая в Румянцевской библиотеке, вырезал две страницы из книги Андрея Белого, в течение нескольких месяцев обсуждалось газетами. И не только газетами: это было литературной сенсацией наравне с известием о создании издательства группой молодых, среди которых был и Эллис. И. М. Брюсова писала в Париж В. Я. Брюсову 24 сентября 1909 г.: «Белый носится с мыслью, с надеждой о новом книгоиздательстве. Через Метнера какой-то немец дает молодым писателям 30 т. руб<лей> в год! Белый тебе обещался написать. Про Эллиса говорили, Белый с отчаянием, Ликиардопуло со злорадством, последний уверяет, что дело замяли, что Эллису удалось многие книги восстановить. Дело будет разбираться на днях у мирового судьи, прокурор вернул оное» (РГБ. Ф. 386. Оп. 145. Ед. хр. 23).
7 ноября 1909 г. состоялся Суд чести Общества периодической печати и литературы (председатель — С. А. Муромцев, товарищ председателя — Е В. Давыдов, члены суда — Л. М. Лопатин, П. Н. Малянтович и Н. В.Тесленко). Суд постановил, что это не было «актом сознательно злонамеренным, а тем менее актом кражи, как об этом сообщалось во многих органах периодической печати», но вменил в вину «крайне небрежное отношение Л. Л. Кобылинского (Эллиса) к имуществу, составляющему общественное достояние» (Русские ведомости. 1909. 12 ноября).
107
Ефим Львович Бернштейн (псевдоним Янтарев, 1880–1942) — поэт, журналист, сотрудник с Московской газеты», «Голоса Москвы» и др. — принял участие в скандале, опубликовав в «Голосе Москвы» заметку, где Эллис был охарактеризован как человек «некорректный, неискренний, несвободный в своих мнениях и симпатиях», рассказал, что и в университетские годы он вырезал в библиотеке главы из редкого собрания сочинений Канта и т. д. Суд чести счел заметку Янтарева некорректной.
108
Адам Дидур — бас, гастролировавший в это время в Москве. Многие журналисты сравнивали его с Шаляпиным, а газета «Театр» писала; «Самой разжигающей деталью рекламы является соперничество с Шаляпиным»; корреспондент приводил слова, будто бы сказанные о Дидуре Шаляпиным: «голос-зверь» (Театр. 1909. 9 октября).
109
Скорее всего речь идет о повести Стендаля «Семья Ченчи» (1837). Интерес к прозе Стендаля определился у Ходасевича очень рано. Повесть «Семья Ченчи» он не перевел, но в 1917 г. заключил договор с М. В. Сабашниковым на перевод «Воспоминания итальянского дворянина» (1826); незаконченная рукопись перевода сохранилась в архиве издательства Сабашниковых (РГБ. Ф. 261. Оп. 15. Ед. хр. 4).
Под прозу Стендаля стилизовал Ходасевич свой рассказ «Заговорщики» (1915).
Но не исключено, что речь идет о драме Юлиуша Словацкого «Беатриче Ченчи». В эти годы Ходасевич много переводил польских поэтов. Вероятно, об этой пьесе он писал Б. А. Садовскому летом 1915 г.: «От скуки перевожу (стихами, белыми) трагедию Словацкого (секрет)…».
110
В 1909 г. в издательстве «Польза» выходили в переводе Ю. Балтрушайтиса драматические произведения и романы д’Аннунцио («Мертвый город», «Слава», «Сон весеннего утра» и др.), а в переводах М. Ликиардопуло — произведения М. Метерлинка и О. Уайльда.
111
Н.И. Бронштейн — секретарь издательства «Польза», переводчик, составитель словарей; С. Н. Сыромятников — журналист, печатавшийся в газетах «Россия», «Слово» и др.
112
Калюжная Евгения Яковлевна (в девичестве Брюсова) — пианистка, преподавательница Московской консерватории. В ее имении Муни с женой проводили лето.
113
Ходасевич выехал в свое первое заграничное путешествие — в Италию 2/15 июня 1911 г.
114
Каннитферштан — мифический персонаж повести В. Жуковского «Две были и еще одна» (1831), результат ослышки, непонимания немца-ремесленника, приехавшего по делу в Амстердам. Он расспрашивал о богатом красивом доме, кому он принадлежит, и об огромном судне в порту, и слыша в ответ: «Каннитферштан» (Не могу вас понять), подумал, что это фамилия человека. Наконец ему встретились пышные похороны, он спросил, кто умер, и снова получил ответ: «Каннитферштан».
…………….……………………и, вздохнувши, сказал он:
«Бедный, бедный Каннитферштан! От такого богатства
Что осталось тебе? Не то же ль, что рано иль поздно
Мне от моей останется бедности. Саван и тесный
Гроб.»
(Жуковский В. А. Соч. в 3 т. М, 1980. Т. 2. С. 273).
Очевидно, слово широко употреблялось в кругу московских символистов, получив дополнительное, несколько уничижительное значение: не просто ветхий человек, смертный человек — обыватель, живущий пустыми, земными хлопотами.
Так, И.М. Брюсова писала сестре в 1909 г. из Базеля, что хозяин гостиницы — «настоящий кониферштейн» (РГБ. Ф. 386. Оп. 146. Ед. хр. 24).
115
Евгения Владимировна Муратова (1884 (1885?) — 1981) — первая жена П.П. Муратова, художница, ученица Н.П. Ульянова и (в школе Званцевой). Танцовщица, выступавшая в концертах студии Э.И. Рабенек. «Царевна» стихов «Счастливого домика» В. Ходасевича. В воспоминаниях Е. Муратовой Ходасевичу посвящена глава «Встреча» (РГБ. Ф. 218. Собрание отдельных рукописей. Карт. 1358. Ед. хр. 6). Муни, влюбленный в нее с 1907 г., посвящал ей стихи, пьесы, рассказы. Образ «Грэс», «Грэси» освещает все его творчество.
116
Alte Moskau — напоминание о «Симфонии (2-ой драматической)» Андрея Белого, где были строки: «Из купе первого класса выскочил Макс Нордау. Грозный Нордау оглядывал дебаркадер, бормоча еле слышно: “Die alte Moskau”» (Белый А. Старый Арбат. М., 1989. С. 128).
На эту «Симфонию» Ходасевич писал пародию, многие ее выражения стали знаковыми, разошлись на «словечки»; отзвуки ее слышны в произведениях и в письмах Ходасевича. В «Симфонии» следует искать ключ к строчкам: «А к ним под юбки лазит с фонарем // Полуслепой, широкоротой гном» (1923). См. страницы Андрея Белого о том, «как погребали Европу осенним, пасмурным даем титаны разрушения, обросшие мыслями, словно пушные звери шерстью! За большими могильщиками плелись толпы малых. Они брали не качеством, но количеством.
Это были гномы, впавшие в детство; сюсюкающие старички шестнадцати вершков.
Они несли зеленые фонарики, повитые крепом, а на траурных лентах можно было прочесть: “неврастения”, “разврат”, "равнодушие”, '‘слабоумие’', “мания”». (Там же. С. 156–157).
Цитату из третьей симфонии Андрея Белого «Возврат» (1905) мы видим в письме Ходасевича к Муни от 9 августа 1915 г.: «“Не хочу осаждаться в колбе”, - ворчал бактериолог» (Там же. С. 239).
117
Анна Ивановна Чулкова (в первом браке Гренцион, 1887–1964) — родная сестра Георгия Чулкова, в ту пору была гражданской женой А. Я. Брюсова, младшего брата Валерия Брюсова. Из Парижа она писала Ходасевичу в Венецию 8 июля 1911 г. «Владик, мой милый, люблю тебя ужасно и думаю о тебе очень часто. Живу в Париже одна, учусь beaut’e и предаюсь грустным думам. Думаю в сентябре вернуться в Москву, открыть Институт красоты и заработать кучу денег. Изволь присылать мне всех своих цыпочек. Шурка очень доволен, что я стала большая» (Ф. 537. Оп. 1. Ед. хр. 87). В ноябре 1911 г. А. И. Чулкова оставила А. Я. Брюсова, объявив, что она любит Владислава Ходасевича. Их союз длился до мая 1922 г.