Бывало, что они ходили ловить форель на безымянную речушку или спрятавшийся ручей, на чьих берегах могли гнездиться речные нимфы. При этом Вирджиния и Ральф брали с собой только сырой картофель и соль. Они пекли картошку на костре, и муж показывал Вирджинии, как надо готовить форель: он заворачивал ее в листья, обмазывал все это сверху глиной и запекал на горячих углях. Никогда еще пища не казалась ей такой вкусной. У Вирджинии появился такой аппетит, что не было ничего удивительного в том, что ее кости обросли плотью.

Или они просто бродили по лесам и исследовали их, постоянно ожидая свершения чуда. По крайней мере, Вирджиния испытывала такое чувство. Вот там, за той ложбиной… или там, за тем холмом, но непременно что-то произойдет.

— Неизвестно, куда мы идем, но не в этом ли заключается прелесть? — любил говорить Ральф.

Раз или два ночь застигала их далеко от Голубого Замка. Тогда Ральф сооружал свежую постель из лап елей, и супруги безмятежно спали под сенью старых лиственниц, поросших мхом, под пробивающимся сквозь их ветви лунным светом и под шорох сосен, сплетенных так тесно между собой, что было трудно разглядеть сквозь них свет.

Случались, конечно, и дождливые дни, когда Сансор превращался в мокрую зеленую страну. Дни, когда дождь моросил над озером, как бледный призрак, а молодые и не думали сидеть дома из-за него. Дни, когда были ливни, и Вирджиния с Ральфом не могли выйти. Тогда он запирался в камере Синей Бороды, а Вирджиния читала или просто мечтала на волчьих шкурах с мурлыкающим рядом Везучим и Банджо, взиравшим на все это с большим подозрением со своей личной табуретки. Воскресными вечерами Данморы покидали остров и шли лесом в маленькую независимую методистскую церковь. Воскресенье стало праздником. А раньше Вирджиния никогда не любила воскресений.

И постоянно, по воскресениям и будним дням, Вирджиния была с Ральфом. Остальное было неважно для нее. А какое было общение! Какое понимание! А радость! Все это захватывало Вирджинию полностью.

Вирджиния взяла часть своих 200 долларов из банка и потратила их на красивую одежду. У нее было дымчато-голубое платье из шифона, которое она всегда надевала, когда они проводили вечер дома, дымчато-голубое с серебристыми штрихами. Вирджиния начала носить его после того, как Ральф дал ей прозвище «Лунный Свет».

— Лунный свет и голубые сумерки, — вот на что похожа ты в этом наряде. Мне это нравится. Это тебе идет. Ты — не эталон совершенства, но необыкновенно привлекательна. Твои глаза. Эта притягательная для поцелуев ямка на шее. Аристократические запястья и суставы. Маленькая головка отличной формы. А когда ты оглядываешься через плечо, то просто сводишь меня с ума, особенно в сумерках или при лунном свете. Как фея. Лесной дух. Ты принадлежишь этим лесам. Лунный свет, тебе нельзя отрываться от них. Несмотря на происхождение, в тебе есть что-то дикое, необузданное, неукрощенное. А какой у тебя голос! Нежный, легкий, ласковый. Такой чудный голос дан только для любви!

— Ты мне льстишь, — усмехнулась Вирджиния, но несколько недель помнила этот комплимент.

Она купила и светло-зеленый купальник, при виде которого весь ее клан умер бы от шока. Ральф научил жену плавать. Иногда Вирджиния надевала купальник сразу же, как вставала с постели, и не снимала его до отхода ко сну, бегая к воде, чтобы окунуться по первому желанию, и ложилась на обогретую солнцем скалу, чтобы просохнуть.

Вирджиния забыла все унизительное, что приходилось ей испытывать в прежней жизни и воспоминания о чем, бывало, посещали ее по ночам: несправедливость, разочарование. Ей казалось, что все это происходило раньше не с ней, Вирджинией Данмор, которая была счастлива вечно.

— Я понимаю сейчас, что значит быть заново рожденной, — сказала она Ральфу.

В памяти всплывали островки печали на страницах ее жизни, но Вирджиния считала, что счастье залило эти островки и покрыло розовой пеленой все ее предыдущее жалкое существование. Женщине было трудно поверить, что когда-то она была одинока, несчастна и всего боялась.

«Если придет смерть, я не поддамся ей, — думала Вирджиния. — У меня еще будет свой час!»

И своя груда пыли!

Однажды Вирджиния сгребла высоким конусом песок в маленькой островной бухточке и водрузила на его вершину флаг.

— Что ты празднуешь? — поинтересовался Ральф.

— Я изгоняю демона, — ответила Вирджиния.

36

Пришла осень. Наступил конец сентября с его холодными ночами. Супруги были вынуждены покинуть веранду, но они зажгли огонь в камине и сидели перед ним, болтая и смеясь. Двери оставили открытыми, чтобы Банджо и Везучий могли войти в дом и понежиться. Иногда они садились на коврик из медвежьих шкур между Ральфом и Вирджинией. Иногда коты исчезали в таинственной прохладе ночи. Звезды тускло мерцали на туманном горизонте через окно в углублении. Врезающийся в память, настойчивый шепот сосен наполнял воздух. Небольшие волны начали плескаться, всхлипывая, у подножия скал при поднимавшемся ветре. Данморам не нужно было никакого огня, кроме пламени камина, которое то гасло, то вспыхивало, иногда отбрасывая тени. Когда ночью ветер усиливался, Ральф закрывал дверь, зажигал лампу и читал жене стихи, новеллы и величественные, туманные хроники древних войн. Он никогда не читал романов, они докучали ему. Но иногда Вирджиния читала их сама, свернувшись на волчьей шкуре, посмеиваясь над забавными ситуациями. Ральф не принадлежал к числу тех раздражительных людей, которые не могли слышать чей-то смех, не сунув при этом нос: «Что смешного?»

Октябрь прошел с пышным буйством красок, которые околдовали душу Вирджинии. Она никогда не могла представить ничего более сказочного. Удивительное, живописное место. Голубые, порождающие ветер небеса. Солнечные лучи, покоящиеся в мягких складках волшебной страны. Длинные, задумчивые пурпурные дни, лениво струящиеся среди берегов, покрытых золотом листвы. Спящая луна-искательница. Приводящие в восторг бури, сдувавшие листву с деревьев и собиравшие ее в кучи по берегу. Летающие тени облаков. Как могут напыщенные, чопорные миры сравниться с этой красотой?

Ноябрь бесхитростными чарами внес перемену в погоду. С мрачными красными закатами, вспыхивающими в затуманенном пурпуре холмов на западе. С редкими днями, когда суровые леса преображались, становились великолепными и грациозными, с четкой ясностью скрещенных рук и закрытых глаз; дни, полные мягкого, бледного солнечного сияния, просеянного сквозь позднее, безлиственное золото можжевельника, сверкающего среди берез, отраженного от берегов, поросших вечнозеленым мхом, и омывающего колоннады сосен. Дни с высокими небесами из безупречной бирюзы.

Дни, когда исключительная меланхолия, казалось, нависала над всем пейзажем и мечтательность расползалась по озеру. А также дни безудержных темных стихий сильных осенних бурь, за которыми следовали пронизывающие, сырые, ветреные ночи, когда в соснах раздавался колдовской смех, а на берегу жалобно стонали деревья. О чем они стонали?

Старый Том построил прочную крышу на своем доме, и трубы хорошо продувались.

— Теплый огонь, книги, удобство, безопасность от бурь, кошки на коврике. Лунный Свет, — сказал Ральф. — Была бы ты более счастлива, если бы имела миллион долларов?

— Нет, и наполовину не была бы счастлива. Меня утомили бы условности и обязанности.

Декабрь. Ранний снег и Орион на небе. Тусклое сияние Млечного Пути. Пришла настоящая зима, чудная, холодная, звездная зима. Как раньше Вирджиния ненавидела зимы! Скучные, длинные, бессмысленные дни. Бесконечные, холодные, одинокие ночи. Кузина Мелисандра, производящая жуткий шум утренними полосканиями горла. Кузина Мелисандра, ноющая по поводу цен на уголь. Мать, настырная, любопытная, бесцеремонная. Бесконечные простуды и бронхиты или страх перед ними. Надоевшие линименты и розовые пилюли.

Но сейчас Вирджиния любила зиму. Зима была изумительной, несказанно красивой! Дни чистой кристальности. Вечера, подобные кубку совершенства с налитым чистейшим зимним вином. Ночи с мерцанием звезд. Холодные, целомудренные зимние восходы. Чудные иголочки льда на всех окнах Голубого Замка. Лунный свет на березах в серебристой оттепели. Скачущие тени в ветреные вечера: угловатые, искривленные, фантастические тени. Великое молчание, темнота и мрак. Архаичные, варварские холмы. Солнце, неожиданно пробивающееся сквозь серые тучи облаков над длинным белым озером. Серо-ледяные сумерки, разрываемые снегопадом, когда уютная гостиная Данморов со всполохами камина и непостижимыми котами казалась еще более уютной, чем всегда. Каждый час приносил новые открытия и чудеса.