Вирджиния вылила остатки чая вековой давности из старого заварочного чайника, когда приступила к хозяйству. У Ральфа даже не было посуды, только отдельные, не подходящие друг к другу предметы и старый, большой, растрескавшийся дорогой кувшин.

После того, когда ужин заканчивался, они сидели на веранде и часами разговаривали или просто молчали на всех языках мира. Ральф потягивал свою трубку, а Вирджиния праздно мечтала или с упоением смотрела вдаль, на отдаленные холмы за озером, где вершины елей вырисовывались на фоне заходящего солнца. Лунный свет начинал освещать Саурес. Темными тенями на фоне светлого западного неба начали мелькать летучие мыши. Маленький водопад, низвергавшийся с высокого берега неподалеку от хижины, по прихоти каких-то лесных богов становился похожим на прекрасную белую женщину, призывно машущую сквозь удивительную свежесть вечнозеленых деревьев. Линдер начинала дьявольски ухать на берегу. Как сладостно было сидеть здесь и ничего не делать в этой удивительной тишине, рядом с Ральфом, курящим свою трубку!

По озеру еще было разбросано много островов, но их соседство никого не тревожило. Группу островков далеко к западу они называли островами Удачи. На восходе они напоминали гряду изумрудов, а на закате — россыпь аметистов. Они были слишком маленькими, чтобы на них строить дома, но огни на самом большом острове освещали все озеро, и их свет достигал побережья, устремляясь в лесные тени и бросая большие красные полосы на воду. Отовсюду доносилась музыка — с лодок и с веранды дома миллионера на самом большом из островов.

— Ты бы хотела такой дом, мой Лунный Свет? — спросил однажды Ральф, указывая рукой на этот дом. Он привык называть Вирджинию «мой Лунный Свет», и женщине нравилось это.

— Нет, — сказала Вирджиния, когда-то мечтавшая о замке в горах, в десять раз превосходящем по размеру виллу самого богатого человека, но сейчас ей было даже жалко обитателей таких дворцов. — Нет, он слишком изысканный. Мне нужна только наша хижина, моя душа и тело принадлежат только ей. Я не завидую Гамильтону Госсарду, у которого «самая лучшая летняя резиденция в Америке». Она великолепна, но это — не мой Голубой Замок.

Внизу на самом дальнем краю озера каждую ночь они наблюдали за большим стремительным поездом. Вирджиния любила смотреть на его освещенные мелькавшие окна и размышлять, какие надежды и страхи он везет. Вирджинии нравилось, когда они с Ральфом ходили на танцы и на званые обеды в дома на островах, но ей не хотелось возвращаться к реальности. Однажды они ходили на маскарад в один из отелей на верхнем берегу озера, удивительно провели вечер, но ускользнули оттуда на лодке в свой Голубой Замок, пока не пришло время снимать маски.

— Все было прекрасно, но больше я не хочу туда, — сказала Вирджиния.

Много часов в день Ральф проводил в камере Синей Бороды, запершись там. Вирджиния никогда не видела ее изнутри. Судя по запаху, проникающему оттуда в это время, она решила, что Ральф, должно быть, проводит химические опыты или печатает деньги. Вирджиния считала, что при печатании денег непременно должен быть запах. Но это не волновало женщину. У нее не было никакого желания совать нос в запертую комнату так же как и в жизнь Ральфа. Прошлое и будущее мужа не интересовали Вирджинию. Только это сказочное настоящее. Все остальное не имело значения.

Однажды Ральф уехал и отсутствовал два дня и две ночи. Он спросил Вирджинию, не побоится ли она остаться одна: женщина ответила, что не побоится. Ральф никогда не говорил, где он бывал. Вирджиния не боялась находиться одна, но ей было необычайно одиноко. Сладчайшим показался ей рев мотора, когда муж возвращался. И вот уже машина сигналила на берегу. Вирджиния выбежала к скале, к которой они причаливали, чтобы приветствовать мужа, чтобы почувствовать его объятия: ведь они соскучились друг без друга.

34

— Как ты без меня, Лунный Свет? — шепотом спросил Ральф.

— Кажется, прошло сто лет, с тех пор, как ты уехал, — сказала Вирджиния.

— Не буду больше оставлять тебя одну.

— Ты должен, — запротестовала Вирджиния. — Если тебе это нужно. Я буду себя очень плохо чувствовать, если буду думать, что тебе нужно отлучиться, но ты не можешь этого сделать из-за меня. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя свободно.

Ральф засмеялся, немного цинично.

— Нет такого понятия на земле, как свобода, — сказал он, — только разные типы взаимоотношений. Относительность этих связей. Ты считаешь себя сейчас свободной потому, что ты сбежала от невыносимого характера связей. Но так ли ты свободна? Ты любишь меня, но это тоже характер связей.

— Кто-то сказал, что тюрьма, в которую мы помещаем себя сами, совсем не тюрьма, — мечтательно сказала Вирджиния.

— Это как раз то, что ты сейчас имеешь: свобода выбора своей тюрьмы. Та свобода, о которой мы все мечтаем. Но, мой Лунный Свет, — Ральф остановился на пороге Голубого Замка и оглянулся на чудное озеро, на величественный лес, весь в тени, на отблеск огоньков. — Лунный Свет, я рад, что вернулся домой. Когда я ехал по лесу и увидел огни своего дома, своего собственного, сверкающие между старых сосен, а раньше они никогда не сверкали, девочка моя, я был счастлив, счастлив!

Но несмотря на высказывание Ральфа о связях, Вирджиния считала, что они удивительно свободны. Было восхитительно иметь возможность просидеть полночи, смотреть на луну, если хотелось. Опаздывать к обеду, если хотелось, особенно для Вирджинии, которую всегда осуждали и мать и строгая кузина Мелисандра, если она задерживалась хотя бы на минуту. Бездельничать за едой, сколько хочется. Вылезать из своей конуры, когда хочется. Совсем не приходить обедать, если хочется. Сидеть на пригретой солнцем скале и прятать ноги в горячий песок, если хочется. Просто сидеть и ничего не делать среди удивительной тишины, если хочется. Короче говоря, делать любые глупости, если хочется. Разве это не была свобода?

35

Конечно, молодая супружеская пара не сидела целыми днями на своем острове. Больше половины времени они проводили, бродя по окрестностям Сансора. Ральф читал лес, как книгу, и обучал этим умениям и навыкам Вирджинию. Он всегда находил следы и пристанища скрытных лесных обитателей. Вирджиния изучала различия между сказочноподобными растениями, мхами, покрывающими землю очаровательным ковром. Женщина научилась различать по виду и пению каждую птицу, хотя не так уверенно, как Ральф. Вирджиния подружилась с каждым деревом. Она научилась грести на лодке так же хорошо, как муж. Вирджиния любила гулять под дождем и при этом ни разу не простудилась.

Иногда супруги брали с собой завтрак и шли собирать ягоды: чернику или клюкву. Как красивы чернички: зеленоватые на недозревших кустах, слегка розоватые или алые ягоды наполовину спелых и дымчато-черные на полностью созревших! Вирджиния узнала настоящий вкус клюквы в самой высшей степени зрелости. На одном берегу Сауреса находилась одна залитая солнцем лощина, вдоль которой росли березы, а на другом — тихий молчаливый ряд молодых лиственниц. На корнях берез росла высокая трава, которую причесывал ветер, увлажняла утренняя роса, испарявшаяся к полудню. Здесь они находили ягоды, удостоившие бы честью Лукуллов пир, эту божественную сладость, рубином висящую на длинных розоватых стебельках. Вирджиния и Ральф срывали ягоды с веточками и ели их нераздавленными и нетронутыми, ощущая вкус каждой ягоды, наполненной чистотой и свежестью. Когда Вирджиния приносила эти ягоды домой, вся их прелесть исчезала, и эти дары леса становились не чем иным, как обыкновенными ягодами с рынка, обладающими прекрасными вкусовыми качествами, но совсем другими, чем они только что были, когда они ели их в березовой лощине и сок бежал сквозь пальцы, делая их похожими по цвету на веки Авроры.

Иногда молодожены ходили на озеро за лилиями. Ральф знал, где найти эти цветы в расщелинах и заливчиках Сауреса. После такого похода Голубой Замок был украшен лилиями. Вирджиния ухитрялась каждый цветок устроить своим неповторимым образом. А если это были не лилии, то лобелии кардинальские, свежие и живые, собранные на топях Сауреса, где они горели подобно языкам жаркого пламени.