После почти трехмесячной осады портартурцы оставались непобедимыми, а крепость неприступной для врага. Ничтожные результаты японских штурмов поднимали еще выше моральный дух защитников.
Но Кондратенко видел, что положение крепости тяжелое. Уменьшилось число исправных орудий и снарядов к ним, особенно крупнокалиберных. На передовых позициях чувствовалась нехватка в живой силе, причиной убыли которой, помимо японцев, стали цинга, дизентерия, тиф… Роман Исидорович не случайно обратил внимание на неразорвавшийся снаряд. В дело надо было пускать все, что хоть как-то могло помочь укрепить оборону.
В ноябре на кораблях из офицеров оставались только командир, старший офицер и механик, из команды — машинисты и часть комендоров. Все остальные давно были на позициях. Артур напрягал все силы: артиллерия ежедневно обстреливала врага, который, казалось, задался целью перерыть все вокруг позиций; охотники каждую ночь совершали вылазки в неприятельские сапы, саперы непрерывно вели контрминную войну. По ночам тысячи людей восстанавливали разрушенные оборонительные сооружения…
В этих условиях начальнику сухопутной обороны пришлось отвлекать внимание на борьбу с новой напастью. По крепости поползли пораженческие слухи, источником которых был не скрывающий этого генерал Фок. К своим распространяемым среди офицеров запискам, порочащим Кондратенко, Горбатовского, Науменко, Рашевского, он присовокупил письмо, в котором откровенно призывал сдать Порт-Артур. «Осажденную крепость можно сравнить с организмом, пораженным гангреной, — писал Фок. — Как организм рано или поздно должен погибнуть, так равно и крепость должна пасть. Доктор и комендант должны этим проникнуться с первого же дня, как только первого призовут к больному, а второму вверят крепость…»
Роман Исидорович старался не обращать внимания на пустопорожнюю болтовню и нападки в свой адрес «бешеного муллы», как прозвали Фока в Артуре. Но оставить без последствий предательскую пропаганду не мог. Писать официальный рапорт он не стал, а в частном письме просил Стесселя оградить офицеров крепости от подобных наставлений. Кондратенко мало верил, что начальник укрепрайона примет решительные меры, но надо было хотя бы немного укротить зарвавшегося Фока.
Стессель, однако, не думал даже слегка пожурить своего старого друга. Более того, он сам активно включился в работу по подготовке крепости… к сдаче. Пока это была еще хорошо замаскированная деятельность. Но вся цепь поступков и распоряжений, отдаваемых Стесселем в последнее время, свидетельствовала о том, что он решил сдать Порт-Артур. Прежде всего, пользуясь правом личного обращения к царю, генерал-адъютант начал подспудно готовить его к возможной капитуляции, сообщая почти в каждом донесении завышенные сведения о потерях и заниженные о возможности крепости обороняться. Так, после третьего штурма он доложил царю, что снаряды пришли к концу, а между тем в Порт-Артуре к этому времени насчитывалось 213 562 штуки всех калибров. Стессель не мог не знать этих цифр, ибо все они отрабатывались в его штабе. Не менее странным был и его приказ о минировании всех фортов и укреплений. Мысль эта принадлежала все тому же Фоку, но Стессель развил ее и стал претворять в жизнь.
Кондратенко узнал об этом от коменданта форта № 2 поручика Фролова. Честный, принципиальный офицер нашел в себе силы воспротивиться приказу начальника укрепрайона и обратился к Роману Исидоровичу с рапортом. Кондратенко был взбешен и в самой решительной форме потребовал отмены абсурдного распоряжения. Ему с большим трудом удалось убедить Стесселя, что преждевременное минирование укреплений только подорвет веру солдат в свои силы.
И уж совсем неожиданным явилось решение Стесселя в начале ноября прекратить всякие оборонительные работы на второй и третьей линиях. Именно в то время, когда продолжалось усиление японской осадной армии, 2 ноября из Японии прибыли последние подразделения вновь сформированной 7-й дивизии, значительно пополнился парк одиннадцатидюймовых гаубиц. Маршал Ояма лично прислал генералу Ноги для усиления осадных работ три роты саперов. К середине ноября японцы овладели напольными рвами фортов № 2 и № 3, во многих местах проникли через рвы и достигли эскарпов. Ноги, обескураженный постоянными неудачами, не спешил с новым штурмом, но в Токио и главной квартире Маньчжурской армии придерживались иного мнения. Имея в тылу столь мощный укрепленный пункт русских, маршал Ояма не решался начать активные действия в Маньчжурии. Беспокоился и вице-адмирал Того, которому не давала покоя, хотя и медленно, но все-таки продвигающаяся вперед эскадра Рожественского. Ведь в Артуре оставались в боевой готовности довольно приличные морские силы. Все это вынудило японский генштаб, не считаясь с мнением Ноги, отдать приказ о новом штурме.
Вновь, как и месяц назад, Ноги наметил основными пунктами атаки батарею литера Б, Куропаткинский люнет, форты № 2 и № 3, третье укрепление. На штурм шли четыре дивизии: 1, 9, 11, 7-я — всего более 50 тысяч человек. Задача перед войсками стояла прежняя: прорвать линию обороны, захватить форты и укрепления крепости.
Русские имели на передовых позициях и в общем резерве около 18 тысяч человек.
В 8 часов утра 13 ноября начался четвертый штурм. Как всегда, обшей атаке предшествовала артиллерийская подготовка, продолжавшаяся без малого четыре часа. Особенно интенсивно обстреливался участок обороны от батареи литера А до Курганной. В полдень над фортом № 2 поднялся огромный столб дыма и пыли. Японцы произвели взрыв под бруствером. Сразу поднялась в атаку пехота. По всему Восточному фронту развернулись ожесточенные бои.
Роман Исидорович прибыл на передовые позиции накануне вечером, когда получил первое сообщение, что минные работы против фортов прекращены. Это было прямым сигналом к началу штурма. С началом артиллерийской подготовки Кондратенко разослал адъютантов по боевым участкам и теперь, принимая донесения, начал быстро налаживать управление. Ему приятно было видеть, как хорошо понимают его начальники отделов, связные, штабные офицеры. К 5 часам вечера стало ясно, что бой складывается удачно.
Пять раз пытались японцы ворваться в форт № 2, но безуспешно. Каждый раз их встречали картечь и хорошо организованный залповый огонь. Тактика действий наступающих не изменилась. Те же густые цепи стеной вставали под ружейно-пулеметный огонь, сметались картечью. Новые и новые роты атакующих лезли на бруствер, спускались в ров. В дело пошли ручные гранаты, мелинитовые шашки, шаровые мины. Ров форта был переполнен убитыми и ранеными японцами. Такая же картина была и в форту № 3. К вечеру в живых там осталось только 27 защитников, но и японцы, атаковавшие целый день, выдохлись окончательно.
В направлении Куропаткинского люнета и укрепления № 3 бой носил еще более бесславный для неприятеля характер. К началу штурма японцы находились от этих укреплений всего в 50 шагах, но в первой же атаке понесли такие потери, что больше наступать не пытались.
За весь день Кондратенко только один раз направил роту моряков из резерва на батарею литера Б.
Здесь японцы, несмотря на большие потери, ворвались в окопы на флангах батареи. Завязался рукопашный бой: в дело пошли штыки, саперные лопаты, топоры, кулаки. После обеда генералу донесли о критическом положении батареи. Туда сразу направили десантные взводы с «Пересвета», «Победы» и полуроту с «Амура». Моряки подоспели вовремя. Гранатами отсекли прорвавшихся на укрепление японцев от главных сил и в штыковом бою уничтожили их полностью.
День прошел удачно. Только поздно вечером Кондратенко пришлось поволноваться. Задолго до начала обшей атаки Ноги в тылу наступающих частей создал сводный отряд добровольцев. Три тысячи штыков под командой генерала Накимуры ожидали команды «вперед!» для развития успеха в случае прорыва. Отряд бездействовал весь день. И только затемно, когда японцам стало ясно, что атака восточного участка окончательно провалилась, Ноги приказал отряду штурмовать Курганную батарею. Вновь заговорила артиллерия. И почти сразу за огневым валом Накимура повел своих добровольцев в атаку. Прожектор с Кладбищенской импани обнаружил противника, и артиллерия крепости открыла огонь. Но на батарее оставшиеся в живых защитники не успели занять места по боевому расписанию. Японцы ворвались на бруствер, затем и во внутренний дворик. Завязалась рукопашная. Кондратенко и здесь успел с резервами. Три роты моряков, около 500 человек, вышли с третьего укрепления в тыл противнику и с ходу ударили в штыки. В темноте атака была особенно успешна. Японцы решили, что на них обрушился по меньшей мере целый полк. Крики «ура!», казалось, неслись со всех сторон, и так же со всех сторон настигали их острые, безжалостные русские штыки. Отборный отряд Накимуры был частью истреблен. Остатки его обратились в паническое бегство. Самого генерала Накимуру, тяжело раненного, на руках вынесли с батареи.