— В кандалы?! — ужаснулся знахарь-идальго.

— Они недолго сидели в тюрьме, — успокоил его дон Хуан. — У них было много влиятельных покровителей, особенно из числа финансистов, и в конце концов ее высочество донья Исабель приказала их освободить. После этого Колон еще дважды отправлялся с экспедициями в эти края, но ему было категорически запрещено ступать не землю Эспаньолы.

— Удивительная судьба… — задумчиво проговорил Фуэнтес. — Но сумел ли он найти материк? Он ведь был уверен, что где-то за островами, к западу отсюда, лежит Большая земля.

— Нет, ему это не удалось. Но зато удалось другим. В частности Висенте Яньесу Пинсону, которого вы, вероятно, хорошо помните, и Америго Веспуччи — еще одному итальянцу, который, подобно Колону, состоял на службе у кастильской короны.

— Разумеется, я помню Яньеса Пинсона и двоих его братьев, — подтвердил Фуэнтес. — Все трое судовладельцев из Палоса оказали своим авторитетом огромную помощь Колону, когда он не мог уговорить ни одного моряка принять участие в плавании по Морю Тьмы. Фактически, именно они сколотили команду первой экспедиции, в которой Яньес Пинсон был капитаном «Пинты». Но мне было бы интересно узнать подробности открытия материка. Надо понимать, что наши мореплаватели обнаружили там страны, описанные у Марко Поло: Индии, Катай, Сипанго? Хотя нет, вы же сказали, что адмирал не нашел Индии.

— Материк, лежащий к западу от островов, — это не Азия, — вдруг заговорил Бартоломе де Лас Касас.

— Как не Азия?! — поразился Фуэнтес. — А что же?

— Это неизвестная прежде земля. Сей факт неопровержимо доказан в вычислениях и исследованиях, проделанных Америго Веспуччи, которого упомянул дон Хуан. — Защитник индейцев излагал факты так, словно читал открытую книгу. Остальные с невольным уважением смотрели на молодого правоведа. — В своих дневниках, изданных в тысяча пятьсот пятом году, а также в донесениях короне Веспуччи призывал назвать этот материк Новым Светом и перестать пользоваться названием «Индии», или Западная Индия. Год назад некий лотарингский издатель по имени Мартин Вальдзеемюллер выпустил книгу о путешествиях Веспуччи, в которой предложил назвать новую землю в честь самого путешественника. Взяв за основу латинскую форму его имени — Americus, — он образовал название Америка.

— Это очень несправедливо по отношению к адмиралу, — с горечью произнес Фуэнтес. — Он добивался возможности отправиться в поисках западного пути в Азию в течение многих лет, несмотря на противодействие и насмешки. Если бы не он, европейцы могли бы еще несколько столетий не ведать о существовании целого материка. Эту землю по справедливости следовало бы назвать в честь Колона. Например, Колумбией. Кажется, его имя на латыни — Колумбус?

— Может быть, вы и правы, но тут уже ничего не изменишь, — не стал спорить дон Хуан. Собеседник нравился ему своим стремлением к справедливости. Настоящий идальго всегда останется таким, даже если проживет шестнадцать лет среди дикарей!

— Что же касается подлинной Индии, — вмешался вдруг Оливарес, видимо, желавший показать, что разбирается в этих событиях не хуже, чем его вечный оппонент Лас Касас, — то ее нашли португальцы. Их мореплаватель Васко да Гама в девяносто седьмом году обошел всю Африку с юга, а в январе следующего года достиг индийского порта Каликут. Там португальцы закупили пряностей и отправились в обратный путь. На родине их встретили как настоящих героев. Кто контролирует торговлю пряностями, тот и гребет золото.

— Пряности по-прежнему продают по цене золота? — поинтересовался Фуэнтес.

— Да, фунт за фунт, — ответил за Оливареса Барбоса. — Португальцам, как всегда, повезло больше, чем нам.

— Вот тогда-то их высочества и поняли, что Колон нашел вовсе не Индию, — подытожил Понсе де Леон, недовольный тем, что его спутники слишком часто вмешиваются в разговор. — Жители Каликута даже отдаленно не напоминают наших с вами индейцев. Они, конечно, язычники, но отнюдь не дикари.

— Почему кастильский трон унаследовала именно донья Хуана? — спросил дон Мануэль. — И когда умерла донья Исабель?

— В тысяча пятьсот пятом, — сказал Понсе де Леон. — Старший инфант Хуан Астурийский неожиданно скончался еще в тысяча четыреста девяносто седьмом. На следующий год умерла во время родов вторая по старшинству среди наследников престола, принцесса Исабель Астурийская. Ее сын Мигель какое-то время был наследником сразу трех корон — кастильской, арагонской и португальской. Но Господь прибрал его, когда ему было три года. Поэтому к моменту кончины королевы наследницей оказалась Хуана.

— Какова же сейчас ситуация в Кастилии? — Вопрос Фуэнтеса носил очень общий характер, однако ответ на него прозвучал вполне конкретный.

— Страна на грани безвластия и беззакония! — коротко ответил Понсе де Леон и умолк. Ему не хотелось говорить на эту тему.

— Видите ли, дон Мануэль, — пояснил Лас Касас, — когда Хуана стала править страной, ее муж Филипп Бургундский по прозвищу Красивый объявил себя регентом. Это очень не понравилось отцу королевы, дону Фернандо Арагонскому. Злые языки поговаривают, что он как-то причастен к тому, что случилось впоследствии. Я этого не знаю, наговаривать не буду. Так или иначе, но два года назад Филипп Бургундский неожиданно умер в расцвете лет. И с тех пор безутешная королева не может смириться с утратой горячо любимого супруга. Она не разрешает его похоронить и повсюду возит с собой гроб покойного. Поговаривают, что время от времени она его даже открывает, чтобы еще раз взглянуть на мужа. Кортесу[66] пришлось призвать из Арагона ее отца, чтобы он в качестве регента навел порядок в стране. Что из этого выйдет, никто не знает[67].

Понсе де Леон, отвечая на вопросы Фуэнтеса, рассказал также об изгнании в 1502 году из Кастилии и Арагона всех мавров, не согласных немедленно перейти в христианство. Это произошло через десять лет после такого же изгнания евреев по указу все тех же католических монархов.

Затем, решив, что он уже в достаточной степени удовлетворил любопытство знахаря-идальго, дон Хуан задал интересующий его вопрос:

— Итак, дон Мануэль, вы утверждаете, что с индейским правителем этого острова можно и целесообразно заключить мир?

— Я почти уверен в том, что мои знакомые из числа правителей местных селений смогут убедить его в этом, — ответил Фуэнтес. — На Сан-Хуане можно будет избежать кровавых беспорядков и столкновений. Думаю, что и христианизация острова пройдет весьма спокойно, если ей будет способствовать верховный касик Агуэйбана.

— Ну что ж, дон Мануэль, будем надеяться, что вы правы. Что бы вы хотели в качестве награды за столь значительную услугу короне?

Несколько замешкавшись, Фуэнтес молвил:

— Вы что-то говорили об энкомьенде, дон Хуан.

— Вы хотели бы стать энкомендеро, попечителем индейцев?

— Думаю, что вполне гожусь для такой роли.

— Давайте подумаем. Воевал под Гранадой, — дон Хуан начал загибать пальцы, — участвовал в первом плавании Кристобаля Колона, увенчавшемся открытием новых земель. Добровольно остался в форте Ла Навидад, когда разбился флагманский корабль адмирала. Чуть не погиб на Эспаньоле от рук туземцев. И, наконец, способен значительно облегчить задачу христианизации и покорения крупного острова. Весьма внушительный список заслуг. Что скажет на это наш законник? Сеньор Лас Касас, имеет ли дон Мануэль де Фуэнтес право получить в энкомьенду землю на острове Сан-Хуан?

— Вне всякого сомнения, — тут же ответил Лас Касас.

— Какую же территорию хотели бы вы взять на свое попечение? — поинтересовался Понсе де Леон.

— Это и два ближайших селения, дон Хуан.

— Хорошо. Посмотрим, — произнес, вставая, посланник губернатора.

В порту Капарры спутники Мануэля окончательно оробели. В отличие от сопровождавших их нескольких рыбаков и охотников, которым уже доводилось прежде видеть деревянные и каменные дома европейцев, Зуимако и дети не могли даже вообразить, что человеческое жилье может быть таким огромным и столь искусно построенным. Казалось, после этого их уже ничто не может удивить, пока их глазам не предстало зрелище кораблей в порту.