Поняв, что его соотечественники сейчас покинут деревню, Мануэль выступил вперед из толпы и громко произнес на кастильском языке:

— Дон Хуан, я надеюсь, вы уделите несколько минут бывшему товарищу по оружию!

Если бы море обрушилось на остров, кастильцы удивились бы меньше. Разглядев полуголого человека, выглядевшего так же, как все остальные туземцы, но светловолосого и голубоглазого, они совершенно оторопели.

— Кто вы?! — воскликнул Понсе де Леон. — Откуда мне знакомо ваше лицо? И почему вы в таком виде?

— Я дворянин из Саламанки. Служил под Гранадой под началом вашего однофамильца, быть может, родственника, герцога Кадисского, дона Родриго Понсе де Леона. Меня зовут Мануэль де Фуэнтес.

— Да, я теперь вас вспомнил! — Дон Хуан подошел ближе. — Как вы сюда попали? И когда?

— В тысяча четыреста девяностоа третьем году мне удалось уцелеть в резне, учиненной карибами касика Каонабо на острове Эспаньола. Это было еще до вторичного прибытия адмирала Колона. Меня спасли добрые люди этого селения, которых вы сейчас видите перед собой. С тех пор я живу вместе с ними.

— Вы были среди колонистов форта Ла Навидад?! — потрясенно воскликнул молодой человек, «двойник Алонсо».

— Совершенно верно.

— Мы думали, что все они погибли, — произнес Понсе де Леон.

— К сожалению, остальных спасти не удалось, — сказал Мануэль. — Я находился без сознания, когда уроженцы Борикена, как туземцы называют остров Сан-Хуан-Баутиста, нашли меня на Эспаньоле и привезли сюда.

— И чем же вы здесь занимались целых пятнадцать лет?

— Я стал лекарем. Получил от старого местного знахаря, которого сейчас уже нет в живых, ценнейшие сведения о целебных свойствах трав и притираний. Умею лечить многие болезни, даже такие, которые неподвластны европейским врачам. В том числе и цингу.

Изумленные кастильцы слушали Мануэля, обступив его тесным кругом. Цинга была известной бедой мореплавателей. Как с ней бороться, никто в Европе не знал.

— Почему же вы не попытались добраться до Эспаньолы? Неужели вы не знали, что там уже много лет существуют поселения и города кастильцев?

Мануэль не стал рассказывать о своем единственном, очень коротком посещении Гаити, когда в мае 1494 года он отправился туда с четырьмя рыбаками-таино, добрался до городка поселенцев Изабелла и передал капитану каравеллы, отправлявшейся в Кастилию, письмо для Росарио.

— Я знал об этом, — ответил он, — но полагал, что принесу родине больше пользы, если подготовлю население острова к встрече с конкистадорами. Я здесь уважаемый человек, знаком со многими касиками, в том числе и с правителем острова. Могу содействовать тому, чтобы власть кастильской королевы установилась здесь без насилия.

— Вот как! — заинтересовался Понсе де Леон. — Если это действительно так и вы поможете мне добиться повиновения индейцев, избежав кровавых столкновений, то вы действительно послужите на пользу Кастилии. Да и мне это тоже поможет. Я наверняка получу пост губернатора Сан-Хуана, несмотря на происки завистников. Как вы считаете, Бартоломе́м? — обратился он к «двойнику Алонсо».

— Полагаю, вы совершенно правы, сеньор. Вы же знаете, что я категорический противник насильственных методов, применяемых по отношению к индейцам, — с достоинством ответил молодой человек.

— Познакомьтесь, дон Мануэль, — сказал Понсе де Леон, указывая на Бартоломе. — Лиценциат права Бартоломе де Лас Касас. Кстати говоря, выпускник университета Саламанки. Возможно, вы даже встречались.

— Не думаю, — проговорил Лас Касас. — До первой экспедиции адмирала Колона я был весьма юн.

Эти, казалось бы, простые слова почему-то привели Понсе де Леона в странное состояние. Он вдруг внимательно оглядел Мануэля долгим подозрительным взглядом.

— Пожалуй, я могу остаться на несколько минут, чтобы поговорить с вами, дон Мануэль, — сказал он наконец. — Остальные туземные деревни подождут.

Нитаино увел людей коки, и теперь под навесами возле ритуальной площадки остались лишь европейцы. Они уселись на настилы и в гамаки. Несколько женщин принесли фрукты и веселящий напиток бехуко.

Из завязавшегося разговора Мануэль узнал, что кастильцы начали на северном побережье Борикена строительство города под названием Капарра[64] и что сейчас 14 августа 1508 года. В календарных расчетах Мануэль ошибся всего на пять дней.

Мануэль поинтересовался судьбой Кристобаля Колона и герцога Кадисского, который когда-то в Гранаде познакомил его с адмиралом.

— Дон Родриго, действительно, мой дальний родственник, — сказал Понсе де Леон. — Именно по этой причине я и служил в Гранадскую войну не под его началом. Чтобы никто не говорил, что я получаю воинские награды благодаря семейным связям. Старик тихо умер собственной смертью. Это случилось у него дома, в Севилье, в августе девяносто второго, то есть вскоре после вашего отплытия.

— Мир праху его. — Мануэль заставил себя перекреститься, заметив, каким непривычным для него стало это движение руки. — А что с адмиралом?

Вместо ответа, Понсе де Леон вдруг снова пытливо взглянул на Мануэля.

— Кажется, во время осады Гранады вам было около двадцати лет. Я не ошибаюсь? — спросил он резким голосом, внезапно сменив тему.

Мануэль, почувствовав смутное беспокойство, не стал поправлять собеседника. В ту пору ему уже было двадцать два.

— С лета девяносто первого года прошло ровно семнадцать лет. Сейчас вам должно быть тридцать семь. Или даже больше. Но выглядите вы не намного больше, чем на двадцать.

— Благодарю вас. — Легкий поклон в сторону собеседника. Мануэль пытался сделать вид, что принял его слова за комплимент, но Понсе де Леон не подхватил этой игры.

— Я родился в шестидесятом, — сказал он. — Сейчас мне сорок восемь лет. И, глядя на вас, я склонен думать, что вы знаете секрет сохранения молодости.

Последовала тяжелая пауза, после чего дон Хуан заговорил с неожиданной страстностью:

— Живя столько лет среди туземцев, вы не могли не слышать историю об источнике вечной юности!

Это прозвучало как вопрос, и Мануэль нехотя ответил:

— Да, я слышал эту легенду.

— Вы считаете это легендой?! — удивился Понсе де Леон.

— Если вы говорите о вожде араваков по имени Секене, с группой верных ему людей отправившемся несколько столетий назад с Кубы куда-то на север и бесследно исчезнувшем вместе со спутниками, то эта история вполне могла произойти на самом деле. Я считаю легендой распространенное среди индейцев объяснение, согласно которому Секене нашел на каком-то острове источник вечной юности и остался там.

— То есть вы не верите в существование острова Бимини? — пытливо спросил Понсе де Леон. — Однако рассказы о нем и об удивительном источнике я слышал и на Гаити, и на Кубе, и здесь, на Сан-Хуане.

Мануэль пожал плечами. Ему все меньше нравился неожиданный оборот, который принял разговор.

— Вы ведь говорили, что местные знахари передали вам свои знания, — напомнил дон Хуан. — Не предлагали ли вам при этом выпить какого-нибудь зелья?

— Ничего, кроме обычных вин, вроде того, что мы сейчас пьем, — ответил Мануэль. Про порошок кохоба, вызывающий удивительные грезы, который он принимал уже бессчетное число раз, он говорить не стал. Если кастильцы узнают о его участии в языческом ритуале, когда-нибудь это непременно станет известно Святой палате.

— Можете ли вы быть совершенно уверены, что вам не дали выпить воды из источника юности? — спросил вдруг Понсе де Леон напрямую.

Мануэль начал понимать, что собеседник его, похоже, одержим этой темой.

— Если бы местные индейцы обладали такой водой, — ответил он, — они, вероятно, и сами пользовались бы ею. Между тем все вокруг меня стареют, как и люди во всем мире.

— Да, конечно, вы правы, — согласился дон Хуан, однако у Мануэля не было уверенности, что ему в самом деле поверили. — Просто, знаете ли, ваш чрезвычайно моложавый вид заставляет задуматься… Может быть, на меня повлияла ваша фамилия[65]?