Нашим большим горем было ещё и то, что без запаса продовольствия мы не могли закончить работу, на что требовалось не менее восьми дней. Теперь же мы должны были итти на Тугурское стойбище и снова вернуться сюда, потратив на это путешествие около месяца. Я решил попытаться добыть мяса, которое избавило бы нас от путешествия на стойбище.

До заката солнца оставалось более часа. Я взял штуцер и ушёл перелеском в глубь равнины, рассчитывая на вечернем корму выследить где-нибудь у болота сохатого или дикого оленя (сокжоя).

Отойдя километра два от лагеря, пересекая перелески и совсем нетронутые пожаром мари, я подошёл к небольшому озеру. С одной стороны озера росла узкая полоска леса. Когда я приблизился к нему, уже вечерело и по равнине разливалась чуть-чуть заметная прохлада.

Озеро было всё завалено упавшим лесом, и из воды в хаотическом беспорядке торчали обросшие мохом корни, обломки стволов и их корявые вершины. В промежутках завалов рос густой троелист — он пленил своими корнями упавший в воду лес, переплёл проходы и темнозелёным ковром покрыл берег и прилегающую марь. Я долго любовался этим необычным озером. На нём не было зеркальной глади, чистоты и прозрачности — всё оно поросло зеленью и было усеяно бледными цветами водяных растений. Корни торчащих из воды деревьев, пушистый троелист и тени, упавшие от деревьев на воду, придавали озеру необычную красоту.

Я заметил, что береговая трава вокруг озера была утоптана зверем. Со всех сторон к озеру шли большие тропы. Всюду на берегу валялись кучи корней водяных растений, вытащенные зверем из воды. Это были следы кормёжки сохатых.

Как можно тёмной ночью спуститься в это озеро, переплыть его или кормиться в нём, не запутавшись в этом лабиринте коряжника? Ещё более невозможным казался сбор корней на дне озера.

Не теряя времени, я сделал недалеко от берега из веток скрадок и стал поджидать зверя.

После жаркого дня сохатые с большой охотой посещают озёра и не только ради корма; они любят подолгу купаться, бродить, чтобы заглушить зуд на коже после укусов мошкары. Не успел я ещё докончить работу, как Туча мошек и комаров появилась надо мною. Откуда они только и брались! С ожесточением они набросились на меня, и я уже не рад был своей затее. Одно спасение было только в терпении и мне пришлось, упрятав руки и лицо, ничком лечь на землю. Комары неистовствовали с такой силой, что я не услышал, как к озеру подошёл сохатый, и только когда он с хода завалился в воду, я спохватился.

Красным диском опускалось солнце к горизонту. Длинная тень от таёжки пересекла озеро и вершиной своей уже коснулась мари. Грузно утопая в травянистом дне, зверь шёл по озеру. Когда я его увидел, он был на половину туши в воде. Запуская морду глубоко в воду, сохатый на ходу доставал со дна корм и жадно поедал его. Это был крупный бык с чёрными, обросшими мелкими волосами, рогами. Он спокойно набирал глубину и, как только его спина сравнялась с водой, он стал более подвижным и поразительно легко перемещался в воде. Если бы не рога, то неопытный глаз принял бы силуэт головы зверя за утку. На озере он чувствовал себя так же свободно, как и на суше.

Кружась вокруг островков, зверь быстро опознавал корм и смахивал его с поверхности воды своим длинным языком. Но вот он бросил кормиться, перебрался через троелистовый островок и подплыл совсем близко ко мне. Он уже был у берега. Как только его передние ноги коснулись дна, он круто повернул обратно и, глубоко запустив морду, совсем исчез под водою. На поверхности заиграли сотни пузырьков. Всколыхнулась большими кругами вода, с шумом закачался береговой троелист.

Прошло немного времени. Ещё не успело успокоиться озеро, как на поверхности появились два верхних отростка рогов, затем лопасти, уши и вся голова. Шумно покатилась с неё вода. Во рту зверь держал целую охапку корма, состоявшего из различных корней водяных растений. Он был так близко от меня, что я, не напрягая зрения, видел его глаза, ноздри и слышал, как, пережёвывая корм, он издавал скрипящий звук, напоминающий лёгкий скрежет зубов. Но вот лось прожевал корм и, опустив голову, снова исчез под водой. Через несколько секунд я услышал, как громко булькнула вода, — это, видимо, зверь сделал выдох.

Когда он появился на поверхности, я стоял у дерева, держа в полной готовности штуцер. Заметив меня, сохатый насторожился, но через миг после выстрела он вздыбил, взметнулась брызгами вода и всё постепенно успокоилось. Зверь не всплыл. От всей огромной туши на поверхности воды был виден только один отросток рога, величиной с кулак.

Когда охотничий экстаз прошёл, мною овладело чувство полного удовлетворения, но продолжалось оно недолго. За несколько минут, когда я, увлечённый наблюдениями за зверем, стоял без сетки, мошкара так изъела лицо, что оно вспухло и горело, как от ожога. Трудно представить нечто более неприятное, как те минуты, когда над вами властвует это ничтожное насекомое. И трудно определить, чего больше было в пережитых минутах — удовлетворения результатами охоты или мучения от укусов мошкары.

Я развёл костёр. Дым был условным знаком для моих спутников и спасением от гнуса. Увидев дым, они должны были прийти мне на помощь. К счастью ждать пришлось недолго. Ребята явились ещё до темноты. Один из них разделся и, взяв с собой верёвку, пробрался где вплавь, где по стволам деревьев к зверю. Привычным движением он проткнул ножом перепонку в верхней губе, продел в отверстие верёвку и возвратился на берег. Мы легко подтянули зверя к завалу, но дальше наши усилия не имели успеха. Его ноги и рога путались в троелисте и в корнях, торчащих из воды, деревьев. Мы выпустили ему брюшину, отрубили рога, приподнимали его вагой[8], но вытащить на берег не смогли. Разобрать же по пути весь лес, переплетённый корнями троелиста, было сверх наших сил. До полуночи мы провозились со зверем, все вымокли, устали и без мяса, только с печёнкой, вернулись в лагерь.

Ожидая нас, повар не варил ужина и был очень разочарован, узнав, что мы вернулись без грудинки.

Рано утром, когда ночь уже растворялась в свете наступающего дня, нас разбудил лай собак. Все они посматривали в сторону озера и громко лаяли.

— Наверное, зверь в озере купается, — произнёс кто-то из проснувшихся.

Собаки долго не умолкали и даже, когда мы встали, они продолжали обнюхивать воздух и лаять.

К озеру пошли все, но на нём не оказалось зверя. Мы хорошо помнили, что он был мёртв, что ему выпустили брюшину, что он был привязан одним концом верёвки за губу, вторым за дерево, не забыли и того, что ещё вчера была съедена его печёнка. Какая же неведомая сила воскресила его? И что это за сила, которая помогла ему выбраться из этих густо переплетённых между собою корней.

Такой вопрос напрашивался при первом впечатлении, но стоило нам присмотреться, как сейчас же мы обнаружили на берегу отпечатки медвежьих лап и следы его ревностной работы. Этот зверь обладал поистине геркулесовской силой. Это он утащил нашу добычу. Вытаскивая сохатого из озера, он повывернул с корнем, почти приросшие ко дну, деревья, по пути всё было сломано или выброшено на берег вместе с тиной. Наша вчерашняя работа, по сравнению с тем, что мы видели, была ничтожной, и мы в душе восхищались этой дикой силой.

От берега медведь волоком утащил добычу в глубь перелеска. Если бы это было ночью, мы ни за что не пошли бы его следом. Никогда он не бывает таким дерзким и смелым, как тогда, когда ему приходится оберегать свою добычу. Добудет ли он её сам или ему посчастливится, как в этот раз, — он без драки никому её не уступит. Беда тому, кто рискнёт появиться около него в этот момент. Малейший шорох приводит его в ярость, и он, как безумный, бросается навстречу. Но наш страх был рассеян уже наступившим днём.