Воспитанный человек даже с ума сходит с достоинством.

   Наблюдение одного психиатра.

   Проклятый корсет мешал самим фактом своего существования. Но Урфин терпел, отдавая себе отчет, что без корсета продержится на ногах от силы час. Или два.

   А потом сляжет на несколько дней.

   И кому от этого легче станет? Разве что самолюбию.

   Он чувствовал себя старым. Даже не старым - древним, как Ласточкино гнездо, но в отличие от замка, куда как хуже сохранившимся. Тянуло мышцы. Ныли суставы. Ломило кости. Желудок принимал исключительно вареную пищу, а сердце при каждом удобном случае норовило сбиться с ритма.

   Впрочем, лучше так, чем лежа.

   И несмотря на брюзжание, за которое Урфин тихо сам себя ненавидел, следовало признать: ему с каждым днем становится лучше.

   Урфин способен сам встать с кровати. И одеться без посторонней помощи. Пуговицы не в счет, слишком мелкие и неподатливые...

   Он управляется и со столовыми приборами, и ложку до рта доносит, не расплескивая содержимое. Великий подвиг...

   Кайя мог не опасаться: он больше не полезет искать приключений. Слишком жестко собственное тело дало понять, что предел достигнут.

   Впрочем, сегодняшнее раздражение было связано не столько с общим, привычно-паршивым состоянием и отнюдь не радостными перспективами будущего - Урфин все же не очень хорошо представлял дальнейшую свою жизнь - сколько с предстоящими встречами, откладывать которые далее было бы не разумно. Он и так отодвинул их на конец дня.

   Долэг соизволила опоздать.

   Вот ведь, малявка, а была нормальным ребенком. Куда все подевалось? И когда?

   Выросла. Уже почти с Тиссу ростом и будет еще выше, небось, в отца пошла статью. А кость материнская, тонкая. И надо сказать, что через пару лет красавицей станет.

   Ей об этом говорили.

   Более того, Долэг уверена, что уже красива и, значит, больше от нее ничего не требуется...

   ...все-таки нехорошо пороть маленьких девочек, даже если они уверены, что взрослы, самостоятельны и точно знают, чего хотят от жизни. Но если оставить все так, как есть, девочка либо себя изуродует, либо еще кого-то.

   - Леди, - Урфин разглядывал платье из ярко-алого атласа. Конечно, он мало что понимал в девичьих нарядах, но подозревал, что они должны отличаться от нынешнего. Высокий воротник и пышные рукава, украшенные бантиками. Спереди вырез скромный, но сзади - едва ли не до поясницы, пусть и прикрыт шалью пурпурного цвета. - В следующий раз, когда я назначаю вам встречу, будьте любезны не опаздывать.

   - Я приводила себя в подобающий вид.

   Нос задрала. Смотрит с вызовом.

   - Вижу...

   Волосы уложены в замысловатую прическу. На лице - слой пудры. Брови выщипаны в ниточку. Глаза подрисованы...

   - ...у тебя не получилось, - указав на кресло, Урфин велел. - Присаживайся.

   Поджала напомаженные губы, но возражать не посмела.

   Значит, не совсем еще чувство края потеряно.

   - Во-первых, касаемо этого твоего вида. Ты похожа на девку из борделя. Дорогого, конечно, но все же борделя.

   Вспыхнула.

   - Только в борделе девица твоего возраста может притворяться взрослой. Да и красный цвет в домах терпимости считается нарядным.

   - Я взрослая! - Долэг сжала кулачки и добавила чуть тише. - Скоро буду.

   - Лет через пять-шесть, не раньше. А то и позже.

   Не нравится? Ничего, это только начало.

   - Ты будешь взрослой, когда я тебе это разрешу. Ты умоешься. И волосы вернешь в нормальное их состояние. Далее, я не желаю больше видеть это платье. Более того, я лично проверю весь твой гардероб и уберу то, что сочту неподходящим.

   - По какому праву?

   - По праву твоего опекуна, - Урфин разжал кулак и пошевелил пальцами, пытаясь избавиться от онемения. - Своим видом ты позоришь меня и сестру.

   - Это она нажаловалась?

   Взрослая детская обида с выпяченной губой и насупленными бровями.

   - Я сам достаточно услышал. И увидел.

   Молчит. Сопит. И наверняка решает все сделать по-своему, потом, когда Урфин позабудет о решении. Интересно, она себя считает настолько умной или же его - старым идиотом, не способным удержать в памяти собственные же решения?

   Девочка забыла, кто оплачивает ее игрушки. А портниха показалась Урфину женщиной вменяемой.

   - Во-вторых, твое поведение. Мне не нравится то, как ты позволяешь себе разговаривать с Тиссой. С учителями. С прислугой. Мне неоднократно жаловались, что ты стала непозволительно груба. Скажи, куда подевалась девочка, которая хотела учиться?

   - Я учусь.

   - Чему?

   Взгляд в окно. Ресницы дрожат. Губы поджаты. И все еще упрямо цепляется за веру в собственную правоту. Из принципа.

   - Я... Шарлотта говорит, что красивой женщине нужно знать, как одеваться и как себя вести.

   - Мы выяснили, что одеваться ты не умеешь, а ведешь себя отвратительно. Дальше.

   - Что не так?! - она все-таки вспылила. - Что тебе не нравится?!

   - Вам, - поправил Урфин.

   - Я все делаю, чтобы... чтобы...

   - Чтобы выйти замуж.

   Она кивнула и смахнула слезинку с начерненных ресниц.

   - Выйдешь когда-нибудь... сейчас, извини, в моем окружении нет людей, которых я бы настолько ненавидел, чтобы предложить тебя в жены.

   ...не говоря уже о том, что в двенадцать все-таки рановато. Не ее пороть надо, точнее, не только ее.

   - Я... Я же красивая!

   - Возможно, когда-нибудь станешь. Но и что с того? Давай посмотрим, что ты можешь предложить помимо внешности. Характер? Ты упряма, строптива и избалованна. Безответственна. Эгоистична. Ты думаешь исключительно о себе, а чужие проблемы, пусть даже близких людей, тебя раздражают. Они ведь отвлекают тебя от исключительно важных занятий.

   - Я не такая!

   Мышцы левой ноги подергивало: Урфин сегодня пересидел за столом. И надо бы позу сменить или хотя бы пройтись, но позже. Уже недолго осталось.

   - Я чего-то недопонял? Ты мила, послушна и с радостью помогаешь сестре, когда она просит о помощи? И быть может, тебя и просить не надо? Сама готова? Нет? Тогда разочарую, ты именно такая, как я сказал. А все остальное - это воображение. Идем дальше. Характер у тебя отвратительный. Тогда, быть может, ты исключительно умна? Или талантлива? Учителя говорили, что у тебя есть задатки, но твоя лень их губит.

   Слезы по пудре, сморщенный носик. Губы кривятся, чтобы хоть как-то сдержать рыдания. Ничего. Сейчас больно, но потом пройдет. Все еще можно исправить. Пока - еще можно.

   - Не буду врать, что внешность не имеет значения. Изначально - имеет, но одной красоты недостаточно.

   Все-таки нехорошо бить маленьких девочек. Но иногда - нужно.

   После ухода Долэг у него оставалось с полчаса, как раз хватило, чтобы выбраться из-за стола и дойти до двери. Каждый шаг отдавался мучительной болью в пояснице. И Урфин, пользуясь тем, что в кои-то веки один, тихо матерился.

   Становилось легче.

   Он даже присел, вцепившись в подлокотник кресла. И поднялся. На второй раз не хватит, во всяком случае, в ближайшее время.

   Урфин надеялся, что был услышан. Ему очень не хотелось применять более жесткие меры... и так Тисса огорчиться.

   На Шарлотте тоже было красное платье. Не замок, а бордель высшей категории. И нынешний вырез куда как смелый, грудь как на выставке, благо, здесь имеется, что выставить.

   Белая. Напудренная. И мушка-ромашка на левой присела.

   - Вы простудиться не боитесь? - поинтересовался Урфин, переводя взгляд на пресс-папье. С этой дуры хватит принять его любопытство за нечто большее. Слух пустит... и постарается, чтобы до Тиссы дошел.

   - О нет! Здесь так хорошо! Никаких сквозняков! - Шарлотта говорила короткими фразами и с придыханием. - Я так бесконечно рада, что вы... уже совсем здоровы.

   Скорее уж удивлена, и не сказать, чтобы приятно. Нет, она не испытывает по отношению к Урфину неприязни, но кому нравится ошибаться в прогнозах?