В Доме-на-холме прочный фундамент и крепкие стены. Там есть очаг и, значит, в очаге появится огонь. Будет мир.
Тишина.
Покой и женщина, которая не позволит сойти с ума, защитит от кошмаров и себя самого, потому что с остальным Дар справится. Она слышит. И отвечает, без слов, но все равно понятно.
Нежность. Доверие. Хрупкая надежда, что все будет именно так.
Утром Дар наденет на нее обручальный браслет по местному обычаю. Браслет - надежней кольца, его снять тяжелее, особенно, если замок хороший...
- Ты неисправим, - Меррон тихо смеется.
И принимается наново считать родинки, каждую отмечая поцелуем. Всякий раз получается иное число... наверное, потому что никогда не выходит досчитать до конца.
Она и вправду привыкнет к острову, пожалуй, быстрее, чем Дар ожидал.
Снова начнет лечить.
И женщины уважительно назовут ее ведьмой, а Бьярни Медвежья лапа, чья рука, пусть бы и не вернет себе прежнюю силу, но обретет способность двигаться, приведет к порогу Дома-на-холме Сольвейг. Попросит в ученицы взять. Зачем? А ведьма сама выбирает себе мужа: каждый будет рад позвать ее к своему очагу. Счастлив тот дом, который хранят от болезней и бед.
Пожалуй, Дар был согласен.
Только счастье - состояние непривычное. И порой он начинал бояться, что оно вот-вот закончится... насколько хватит? Год? Два?
На третий Меррон стала меняться. Исподволь. Понемногу. Делаясь ярче день ото дня. Манила запахом молодого леса и еще почему-то молока. Дара тянуло к ней с неимоверной силой. Он отступал и возвращался. Мешался под ногами, злился сам на себя, и еще на то, что она не замечает.
- Сам поймешь, - Меррон не выдержала первой, - или сказать?
- Скажи.
- Херлугом сына назвать не позволю, - она посмотрела на ступку, в которой перетирала травы. - И Рюмниром тоже... и вообще мне местные имена не нравятся. А ты раздражаешь. Все раздражает! И меня, кажется, сейчас стошнит и...
...и ее стошнило.
- Дар, - Меррон вцепилась в него. - Я боюсь.
...он тоже.
- ...я не уверена, что справлюсь. И... и у меня такой характер. Я же тебя изведу в конец...
Так начались самые безумные месяцы в жизни Дара. Но они того стоили.
Вместо эпилога
Я точно знала, где найти Йена - на крыше Кривой башни. Он сидел на краю, свесив ноги, - меня всегда это жутко нервировало - и вышивал. Рядом на солнышке распластался рыжий кот, который изрядно постарел, погрузнел, но все был сам по себе. Иногда - рядом с людьми.
Как правило, с теми, кому нужно общество без общения.
- Прячешься?
Таиться не было смысла, Йен услышал меня задолго до моего появления на крыше. И если не сбежал еще, то на разговор настроен.
- Даже если я упаду, ничего не случится, - он всякий раз это повторяет, а я отвечаю, что все равно нервничаю.
- Он еще сердится? - Йен отложил пяльцы, собрал разноцветные ниточки, прилипшие к рубашке и все-таки сполз со стены.
Рыжий. Долговязый, уже с меня ростом. По щенячьи нескладный. Смешной. Ему тринадцать, и Йену кажется, что это - умопомрачительно много. Во всяком случае, достаточно, чтобы с ним считались.
- Я все равно скоро уеду...
Носом шмыгнул и насупился.
- А ты хочешь?
Не хочет. Несмотря на кажущуюся взрослость, он ребенок, которого в очередной раз высылают из дому. И пусть бы с Гартом он ладит куда лучше, чем с отцом, Йен все равно переживает.
- Ты можешь остаться. Гарт поймет и...
- Я ведь должен, - Йен позволил себя обнять. - Я же знаю, что должен и... и он опять разочаруется. Он никогда не говорит, что разочаровывается, но я же все понимаю...
Ссора двух интровертов страшна торжественным молчанием и показательным игнорированием друг друга. Ее как бы нет, этой ссоры. Есть взаимная вежливость в случаях, когда не избежать встречи, и взгляды исподтишка. Мрачный Кайя, который бродит из угла в угол, мысленно доказывая себе, что он-то прав. И не менее мрачный Йен, сбегающий в очередное секретное место.
И Настасья, которая пользуется моментом и подсовывает дорогому брату очередное рукоделие. У него ведь лучше получается, тем более что Йена рукоделие успокаивает, а у нее на крестики-бисеринки терпения не хватает. Вообще кто сказал, что она хочет быть леди?
Леди - это Шанталь. А у Настасьи - иное жизненное предназначение...
- Ты же знаешь, что Кайя тебя любит.
Знает. Но ему все равно обидно, пусть и по инерции.
- Он просто хочет, чтобы ты умел себя защитить...
...и порой завышает требования. И злится. И потом расстраивается, переживает, а мириться не умеет. Они похожи друг на друга больше, чем хотят думать.
- Я опять веду себя как ребенок? - Йен хмурится.
- Скорее как подросток. Но до Настасьи тебе далеко... разбаловали вы ее. Все и сразу.
- Ну ма-а-ам... она же хорошая.
- Я и не говорю, что плохая.
Только вот игра в рыцаря несколько затянулась. И моя дочь, которая на полголовы выше Йена и на голову - Брайана, куда охотней примеряет доспехи, нежели наряды. А я понимаю, что Настасья - особенная. Младшая ветвь. Пусть бы и не протектор, но всяко сильнее любого человека. От мужчины это бы стерпели. А вот женщина...
...мир не настолько сильно изменился.
И десять лет, в сущности, пустяк.
Какими они были?
Разными. Редко - беспечными. Всегда неспокойными.
Был Город, возродившийся из пепла, сменивший обличье согласно новому плану. И та безумная весна, когда Кайя должен был находиться везде и сразу: только так он мог быть уверен, что зерно, предназначенное для посева, именно на посевы и будет использовано.
Не менее сумасшедшее лето с первыми ласточками судебных тяжб, жалоб и прошений, разбор которых как-то незаметно стал моей работой.
Молчаливое противостояние северян, которые из союзников превратились в соперников. Свободных земель всяко меньше, чем тех, кто претендует на эти земли.
...новые законы, вызвавшие глухое недовольство, причем у всех. Женщины получают право владеть имуществом? Наследовать? Помилуйте, какой в этом прок?
...бунт мастеров, которые желали возродить Гильдии. И открытие ремесленных училищ под патронажем Кайя. И первый университет, пусть бы и учителей пришлось приглашать из соседних протекторатов.
...посольский приказ, возродившийся на старом месте. Госпиталь. Сиротские приюты и школы, где разрешено было обучаться и девочкам.
...пиратские набеги, разбойники и бубонная чума, пришедшая с Юга...
...и другая, что рядилась в одежды праведников, бродила по тропам, убеждая приносить жертвы войне. С ней справиться было куда как сложнее.
Была болезнь Йена, ожидаемая, но все равно жуткая в своей неизбежности. Трехдневная горячка и ощущение полного бессилия. Кайя все три дня носил сына на руках. Настя температурила за компанию. А Брайан, не зная, что предпринять, влез в драку, после которой неделю пластом лежал. И шрам на щеке остался доброй памятью...
А потом появилась новая проблема - сила, с которой Йен не в состоянии был справиться, точнее не совсем понимал, зачем справляться, пока однажды не сломал Брайану руку. Тогда он впервые почувствовал всплеск боли другого человека, родного человека, и перепугался. Он месяц ходил хвостом за Кайя. А Брайан не мог понять, в чем виноват, почему Йен отказывается с ним играть. Рука-то зажила быстро.
Дети не должны так быстро становиться взрослыми, но Йену пришлось.
Он слишком любил друга, чтобы позволить причинять ему боль.
Был отъезд этой пары и недельная Настасьина истерика, которая закончилась полной капитуляцией моего мужа. Он и так ей ни в чем отказать не мог... хочет рыцарем быть? Пожалуйста.
Кайя надеялся, что наша дочь передумает?
Как бы не так...
Она ведь твердо решила.
Была неудачная беременность Тиссы, и Урфин, поседевший за сутки, когда решалось, выживет ли она. Ласточкино гнездо могло многое, но... по-моему, именно он уговорил свою девочку вернуться.