- Если хочешь, возьмем ее с собой.

   Это не шутка, Кайя меньше всего настроен шутить. Он не жалеет о том, что было вчера, скорее по привычке волнуется о последствиях. И разглядывает мои ладони. Запястья. Плечи и предплечья. Изучает придирчиво живот, и спину тоже.

   - Лучше бы массаж сделал.

   Ему надо убедиться, что он не сделал мне больно. А на слово не поверит.

   - Тогда, боюсь, собраться мы не успеем, - Кайя проводит пальцем по позвоночнику. - Забудем взять что-нибудь важное... невосполнимое...

   - Например, кровать.

   - Кстати, я серьезно. Она не такая и тяжелая...

   ...пара сотен кило всего. Массив дуба. Бронзовые накладки. Матрац. Перины. Подушки. Пуховые одеяла. Постельное белье... пара-тройка горничных, которые будут им заниматься.

   Заодно прихватим прикроватный столик для пущего удобства.

   И остатки кофейного сервиза...

   Ванну. Она немногим легче, если взять ту, которая чугунная.

   ...и свиту не забыть. Поваров. Куафера. Портного. Дюжину белошвеек. Массажистку... нет, с массажем Кайя сам неплохо справляется. Что еще осталось? Запас платьев. Шелковых чулок. Подвязок...

   Шляпки. Перчатки. Горжетку.

   Туфельки.

   Веера.

   Шкатулки с украшениями, вдруг да особо торжественный случай представится, а Наша Светлость без бриллиантов...

   Кайя сначала фыркает, потом смеется, представив, видимо, обоз с особо ценным барахлом Нашей Светлости и утренний церемониал, когда все войско стоит, дожидаясь, когда же я соизволю определиться, какой и имеющихся нарядов более соответствует оказии и настроению.

   Помнится, мне обещали амазонку с короткой курткой и четырьмя рядами золотых пуговиц.

   - На четыре ряда я не согласен, - массаж и вправду несколько затягивается, но я не возражаю.

   - Почему?

   - Долго расстегивать.

   Существенный недостаток...

   - Но платья тебе будут нужны. И драгоценности. Нам придется делать остановки. Задерживаться у некоторых городах...

   ...когда меня так гладят, я не способна думать о городах, остановках и драгоценностях.

   Но я поняла: леди Дохерти не имеет права выглядеть недостойно.

   - Все уже упаковали...

   ...но кровать придется оставить.

   А ведь и вправду жаль.

   Удобная.

   Затмение Юго переждал в норе. Он слышал далекое эхо прилива, и хруст оболочки, которую пробивали гарпуны Хаота.

   Близость Аномалии будоражила кровь Юго.

   Его тянуло выйти.

   Отозваться.

   Позволить забрать себя. Не будет больно. Хаот подарит ласковую негу забвения. К чему сомневаться? Бояться? Дрожать? Стремиться к недостижимому...

   Юго воткнул в стопу шило.

   Помогло.

   Нет уж, хватит с него. Хаот обещает? Когда Хаот держал данное слово? Нежные напевы свирели - это ложь. Все ложь. А правда - рассыпающиеся башни Пустоши. Ветер, который никогда не пересекает незримую границу. Обессиливающие покровы песков. И комнатушка, лишенная окон. В ней - узкая кровать и ящик для вещей, которые называют личными.

   Тренировки.

   Вечная отупляющая усталость. Травы. Машины, которые растягивают суставы, не позволяя им терять детской гибкости. Боль, к которой Юго привык.

   Переселение на границу внешнего круга. Зиккураты, теряющиеся в низком небе, цвет которого непостоянен. Бараки. Для людей. Для карто. Для иных созданий, которые некогда были людьми. Рабы и ученики. Первые знают, что однажды шагнут в сумрачную тишину коридоров нижних этажей и смирились с участью расходного материала. Вторые боятся достичь предела, ведь тогда они могут пополнить число первых. Иногда, даже не достигнув.

   Хаот любопытен.

   И Юго оказывается в другой комнате, где тоже кровать, но ящика нет. И вещей нет. Но жарко. Что бы он ни делал - жарко. Ему дают воду, он пьет, не способный напиться. И пробует использовать силу.

   Тогда и срывается.

   Мир тянет к себе, и Юго, позабыв о том, чего может достичь здесь - в Хаоте нет ученика, который бы не мечтал войти в состав Ковена, получив беспредельную власть и бессмертие, - бежит...

   ...и вот теперь вернуться? Да ни за что!

   И когда зов стихает, Юго смеется. Он слышит темноту, там, за барьерами стен. Он знает, что привело ее в мир. И знает, по какой причине сорвалось Единение.

   Это забавно!

   Юго пускается в пляс, воет, хохочет, сыплет ругательствами, подхваченными во всех мирах, в которых ему доводилось существовать. А остановившись, падает на пол и дрожит.

   Холодно. Снова. Наконец-то. Не снаружи - внутри, как это должно быть. Сердце замедляется, почти остановившись, что тоже правильно. Юго закрывает глаза. Во сне он видит пирамиды, которые плывут и расслаиваются, существуя сразу во многих измерениях. И внешняя, чуждая энергия, переполняет резервуары. На мгновенье исчезают жгуты проводящих каналов, а сеть, подпирающая небо Хаота, раскаляется добела. И трещит.

   Вспышка.

   Снежинка на ладони. И ветер, прорвавшийся на Пустоши. Он рожден взрывом, беззвучным, но прокатившимся по Хаоту, отраженным зеркалами миров. И одна за другой лопаются струны, которые удерживают Аномалию на месте.

   Мир-кораблик качается.

   И волны из праха встают одна над другой, летят, спеша добраться до освобожденного пространства. Поземка чертит путь по улицам, ведет за собой ошалевшее небо. И грозовые разряды вязнут в разреженном воздухе... паника. Наверняка, паника.

   Плотный кокон, сплетенный магами Первого круга. И те, кто остался по-за чертой этого кокона. Люди. И уже не совсем люди. Совсем даже не они, но тоже гибнущие...

   ...пожалуй, это был хороший сон. И проснувшись, Юго улыбался темноте. Правда, эйфория прошла, а дыра в ступне осталась. Не то, чтобы сильно мешала - Юго умел терпеть подобные мелкие неприятности, скорее уж раздражала, напоминая о допущенной слабости.

   На рассвете он выполз из укрытия.

   Пахло паленым. В том, что пожары непременно будут, Юго не сомневался, как и в том, что нынешний его отчет окажется весьма интересен. Тьма всегда позволяла людям раскрыть себя с неожиданной стороны.

   - И не стало ни неба, ни земли! - кликуша взобрался на плаху.

   Пожар начался на окраине. Но ветер погнал пламя к центру.

   - ...ни солнца, ни луны, ни звезд...

   Выгорели дотла пять кварталов. Остальные - пострадали в той или иной степени. О жертвах говорили шепотом, словно опасаясь разгневать того, от чьего имени вещал старик в драной хламиде.

   - ...и тогда явился тот, кто выпустил огонь, сказав: вот я есть. Я возьму себе жертву малую, дабы не брать большой...

   Юго остановился послушать, не столько старика, сколько тех, кто стягивался к площади. В сером мареве лица людей казались ему одинаковыми.

   - ...ибо вы отвернулись от меня!

   Голос сорвался на крик.

   - ...закрыли храм мой. Забыли имя мое.

   На губах кликуши выступила пена. Он трясся, но чудом почти удерживался на ногах. И безумный облик его странным образом уживался с человеческими понятиями о святости.

   - Я же прислал вам огонь, мор и глад!

   Кто-то взвыл и забился в судорогах.

   - ...и внемлите вестникам, ибо имя мое - Война!

   С обезьяньей ловкостью - куда подевалась немощь - старик спрыгнул с помоста. Юго не ошибся, предположив, что двери храма будут открыты, а первую жертву принесут на ступенях.

   - Напоите мир кровью детей ваших. И тогда пребудет мне сил...

   В тот миг, когда девушка с перерезанным горлом все же затихла - крови достало, чтобы омыть ступени храма - выглянуло солнце. Что ж, у Кайя Дохерти появилась еще одна проблема.

   Трудно быть богом.

   Паренька Юго заприметил еще в толпе. Тот слушал, но не так, как остальные, без восторга, хмуро, сосредоточенно. К Храму потянулся, и внутрь бы заглянул, но новоявленный жрец Войны возвестил, что в жилище бога нет места людям.

   Паренек присел у ступенек и, сунув пальцы в кровь, зашептал что-то. Молился? Если и да, то эта молитва отличалась от того совокупного воя, которым люди приветствовали солнце.