Маркел по праву хозяина начал продажу. Когда мимо проходили обыватели, он, притоптывая, зазывал:

— Кому муки, муки кому!..

Делал это он неумело, выходило у него кургузо, прохожие оглядывали приземистую фигуру и проходили мимо, обращая внимания на голоса других зазывал.

Продажа не шла, да и муки на базар много навезли отовсюду: и пшеничной, и ржаной, и гречневой и прочей…

Маркел приуныл и повесил нос:

— Место плохое выбрали, — говорил он, грея руки за пазухой. — Надо было в центр встать. Эвон, Изот, посмотри: у того размахая берут, а у нас хоть бы фунт взяли…

— Это не от места зависит, — проговорил Изот, глядя на сильно приунывшего хозяина. — Дай-ка мне, Маркел Никонорыч, совок, может, у меня что получится.

Маркел был хорошим мельником, но никудышным продавцом, и с удовольствием отдал совок и безмен в руки Изоту. А тот заломил шапку набок, развернул грудь и громко начал зазывать прохожих:

— А ну подходи, народ честной! Мы купцы небогатые, но честные, на всю округу известные. Мука у нас чистая, душистая, мелем — поём, продаём — пляшем, говорим всем нашим: блинов напечёшь — не нахвалишься, маслицем польёшь, съешь — пальчики оближешь… Эй, бабоньки, пошто проходите мимо!? Какая маслена без блинов, а блины без муки?.. Доставай кошели, выкладывай деньги!.. Тряси мошной, скоро праздник большой…

Женщины, обращая внимание на дородную высокую фигуру Изота, на его зычный голос, останавливались, приценивались:

— Почём мука, дядя?

— Дешевле у султана турецкого не бывает. Мука отборная, первосортная, кто купит, тот маслену сыт будет. Бери, красавица, копейка фунт, двугривенный пуд…

— Ну правда, почём?

— Сначала посмотри, потом скажу…

Женщины окружили Маркеловы сани.

— Ладно, кажи, посмотрим, правду ли баешь, какая она у тебя распрекрасная мука. Наверно, отрубей наложил, а продаёшь за первостатейную, — шутили покупательницы.

— Отродясь в муку мякины не подмешивал… Чего мне врать, сама посмотри… Потри в пальцах, на язык положь. Ну как?

— А не соврал. Отменная мука. Так сколько стоит?

— Две копейки фунт.

— Дороговато.

— Ну что-ты, молодка. Цена по муке.

— Снизь-ка цену, дядя!

— Да я б вам даром отдал, таким молодым да красивым, но вот беда — мука не моя. Я только спину гну: пашу, сею, молочу, вею, мелю в хмелю да на базар привожу, народу кажу, кто купит, того Бог в рай пустит.

— Что ты краснобай издалека видать, — заливались женщины задорным смехом, но доставали кошели.

Скоро вокруг Изота образовалась очередь. Ключник только зазывал, а Маркел отпускал муку да клал деньги в карман.

— Давай, народ городской, богатый, — кричал Изот, — налетай, покупай, пока сани примёрзли, подтает — укатят и прощай мука.

— Ай да продавец, — восхищались бабы, нюхая муку, растирая её между пальцев, пробуя на вкус. — У такого не захочешь, а купишь.

— Такую муку из пшенички да не купить, — раззадоривал покупателей Изот. — Она дождичком поена, солнышком ласкана, потом полита, цепами бита, ветром веяна, жерновами мелена, нашим горбом взгружена. Да как ей не быть после этого хорошей да цену приличную не иметь!..

К полудню погода испортилась. Ветер поменялся на южный и принёс с собой мокрый снег да такой обильный и крупный, водянистый, что сразу облепил всё вокруг — и деревья, и дома, и базарную площадь. Народ поредел.

— На сегодня хватит, — распорядился Маркел, оглядывая пустеющую площадь. — И время уже не торговое и, вишь, разнепогодилось. Завязывай, Изот, мешки! И то хорошо, что половину продали. Спасибо тебе, что привлёк народ.

— Экий труд языком чесать.

— Не скажи. Где ты этому навострился?

— Мы ко всему привычные, — отозвался Изот. — Зимой частенько наезживали и сюда и в Великий Сузем — продавали и мёд, и мясо, и дичь разную, утварь хозяйственную… Жизнь всему научила. Не сумеешь подать товар лицом — не продашь.

— Толково ты…

Маркел не лукавил. Он был рад, что такой подходящий работник у него оказался: всякое дело любил и всякое дело у него получалось и спорилось, но радовался больше тому, что если так и дальше пойдёт, завтра они всю муку продадут и можно будет ехать домой.

— Теперь куда? — спросил Изот, накрывая оставшиеся мешки рогожей и увязывая их.

— В трактир, — ответил Маркел. — А потом к свояку. У него и переночуем.

Они сели в изрядно полегчавшие сани, и Маркел направил своего Мальца к питейному заведению, надеясь сытно пообедать под штофчик водки. Он каждый год ездил в Верхние Ужи на базар и на ярмарки и всегда останавливался в одном облюбованном им трактире — не на центральной улице, а чуть в стороне, в тихом околотке. Маркелу там нравилось: заведение было средней руки, кормили сытно и за умеренную плату, завсегдатаями был простецкий народ, в основном мастеровые да крестьяне, занимавшиеся извозом, в общем люд незначительный по своему достатку.

Пока они ехали, снег, как внезапно начался, так же внезапно кончился, и сразу посветлело.

Подъехав к небольшому двухэтажному зданию с вывеской над дверями «Трактиръ», Маркел с Изотом привязали лошадей к коновязи, задали им овса и стали подниматься в ступеньки широкого крыльца с коваными перилами. На просторной площадке перед неплотно закрытой двустворчатой дверью стоял высокий старик в изношенном и заплатанном зипуне, с суковатой палкой в левой руке и затасканной холщёвой сумой через плечо. Правая рука была протянута вперед для подаяния. Седая борода впрозелень была всклокочена.

Маркел вскользь бросил взгляд на нищего, замедлил шаги, полез в карман.

Изота поразил не столько сам старик, сколько его протянутая скрюченная рука — жёсткие лилово-красные рубцы, перевив пальцы, согнули их в птичью лапу.

— Подайте погорельцу, — прогнусавил нищий и его рука задрожала вместе с телом.

Изот было тоже опустил руку в карман, где у него лежало несколько медяков, но Маркел потянул его за рукав.

— Пойдём. Будет с него. Я ему подал.

Изот машинально шагнул за ним к порогу и взглянул на лицо нищего — на него смотрело мутное пятно бельма. Невидящий глаз слезился, и старик вытирал его рукавом зипуна.

Забытое воспоминание коснулось сердца Изота, но Маркел втащил спутника в трактир, не дав ему сосредоточиться на возникшем образе.

Их встретил хозяин. Маркела он знал. После взаимных приветствий, хозяин провёл их на второй этаж в залу. Зала была натоплена — две изразцовые печи так и пышели жаром. Было несколько посетителей, сидевших за чисто высобленными столами. Облюбовав место, Изот с Маркелом тоже сели. Тотчас же рядом возникла полусогнутая фигура полового с перекинутым через согнутую руку полотенцем.

— Чего-с, господа, изволят-с?

Он согнулся ещё ниже, показывая высшую степень подобострастности и внимания, пожирая глазами посетителей и ожидая их ответных слов. Изот увидел прямой пробор прилизанных и намасляных волос.

— Вот что, малый! — внушительно проговорил Маркел, откидываясь на высокую спинку стула. — Принеси-ка нам щей с мясом, побеспокойся об яишнице и графине водки анисовой и чае с баранками. Это пока, а там видно будет.

— Как угодно-с, — поклонился половой и мелкими шагами удалился на кухню.

Маркел провел рукой по столу, проверяя, не липкий ли, и положил локоть на столешницу.

Половой принёс ложки, вилки, рюмки и графин с водкой.

— Не много ли будет на одного, Маркел Никонорыч? — осведомился Изот, взглянув на запотевшее стекло графина.

— А ты не составишь мне кумпанию? Да что я тебя спрашиваю… С устатка да при хорошей еде — ништо, — ответил Маркел, наливая водку в рюмку.

Он знал, что Изот не пьёт спиртного, знал и никогда не приневоливал работника в случаях, когда выпивал сам. Выпивал он, правда, не часто, только по праздникам да после удачной продажи или тяжелой работы, но всегда изрядно.

Половой принёс хлеб, дымящиеся щи.

— За удачу, — проговорил Маркел, приподнимая рюмку.

Он выпил, крякнул, поднёс к носу кусочек свежеиспечённого хлеба, понюхал и взял ложку.