Поднявшись на лавку, Изот руками ощупал потолочные бревна. Они были вытесаны из осинового кругляка и плотно прилегали друг к другу. Как он не силился, не смог поднять их концы, крепко сидевшие в пазах. Отчаявшись выбраться через чердак, он вспомнил про подпол. В полу чулана была выпилена широкая половица, в которую было вделано кольцо. Через этот лаз спускались в подполье, где в летнее время в выкопанной яме хранили скоропортящиеся продукты, которые захватывали с собой, когда отправлялись сюда: мясо, творог, молоко.

Изот опустился на колени в углу, где должен быть лаз, и вершок за вершком стал ощупывать половицы, надеясь найти кольцо. Но его не было. Остался лишь штырь с отверстием для кольца. Ключник подёргал за штырь, но сил поднять разбухшую половицу не хватило — слишком мал был его остаток, чтобы можно было за него крепко ухватиться. Под рукой не было никакого твёрдого предмета, который можно было продеть в отверстие штыря и приподнять доску. Он стал вспоминать о предметах, находившихся в чулане, которые могли бы ему пригодиться для дела.

Он подошёл к лавке и оторвал её от стены, благо она с концов уже трухлявила. Раздался треск. Но разбойники, сильно уставшие за время дневного перехода, отделённые от чулана стеной и сенями, разморённые теплом, крепко спали и шума не слышали. В стене остались два больших кованных гвоздя. Изот выбрал самый длинный и принялся раскачивать, стараясь выдернуть из бревна. Когда это ему удалось, он продел его в отверстие штыря и потянул половицу на себя. Она довольно легко открылась. Прислонив её к стене, ключник спустился вниз. На него пахнуло сыростью и затхлостью.

Избушка, как знал Изот, стояла на шести или восьми дубовых столбах. Промежутки между ними — подбор — заполняли осиновые чурбаки, вкопанные неглубоко в землю и обмазанные снаружи глиной. Изот сел на землю и ногами попытался выдавить один из чурбаков наружу. Но оттого ли, что избушка осела, или вкопаны они были глубже, чем он думал, — чурбаки не поддавались его усилиям. Он проползал по подполу из конца в конец, ища слабое звено, но так и не расшатал осинового подбора.

Тогда он попытался подкопать чурбаки. Земля внутри не промерзла, но голыми руками копать было трудно, Изот поранил палец, обломал ногти. Он пошарил по земле в надежде найти гвоздь, который обронил, спускаясь в подвал. Но вместо гвоздя нашёл осколок от глиняного горшка и этим черепком стал разгребать землю.

Сколько времени подкапывал чурбаки, он не помнил. Спешил изо всех сил, иногда прислушиваясь — не проснулись ли разбойники. Если бы это произошло, прощай надежда на избавление. Но к счастью, разбойники не просыпались и не выходили из сторожки.

Изоту стало жарко и пот градом катился с разгорячённого лица. Наконец ему удалось подкопать столбушок настолько, что тот вывалился наружу. Пахнуло стылым воздухом. В лицо ударило снегом — мела позёмка. Образовавшегося отверстия было недостаточно, чтобы выбраться на волю, и ключник с новым рвением стал разгребать землю.

Вытащив второй столбушок, он облегчённо вздохнул и вытер мокрый лоб. Прислушался. В избушке по-прежнему было тихо — разбойники продолжали спать, не подозревая, что их пленник нашёл способ выбраться на свободу.

Подобрав кафтан, Изот стал протискиваться в отверстие. Его ширины оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу. С минуту Изот стоял неподвижно, подставляя разгорячённое лицо порывам ветра. Метель разыгралась не на шутку. Ветер свистел в оголённых кронах осин, тяжело и упруго качались ветви елей, пригибались к земле высохшие стебли трав. Сердце ключника жгла обида за себя, за скитников, заживо сгоревших в кельях, за старца Кирилла, немощного, уходившего по произволу разбойников раньше уготованного срока в мир иной, за младенца, оставшегося без матери, за себя, иссеченного ремнями, привязанного к столбу, оставленного на голодную смерть, а теперь должного надеяться на милость татей — оставят они его в живых или предадут смерти.

Обида ломала душу… Что ему предпринять в его положении? Уйти в скит? А вдруг они озлобятся и бросятся вдогонку? Надеяться на то, что они заблудятся и не выйдут к скиту, или роковая трясина поглотит их? А если доберутся до скита? Какая участь тогда ждёт обитателей подземелья? Наверняка они его в живых не оставят. А если Изота не будет, то и Кириллу с младенцем не выжить.

Раздумывал он недолго. Приняв решение, выбрал из припасённых дров толстую, срубленную Колесом, слегу, принёс её к избушке и прислонил к двери, уперев нижний конец в балясину крыльца, точно так же, как это сделал Филипп Косой с дверьми келий скита. Делал это споро, но не спеша, вынеся свой приговор разбойникам, который в эту минуту не казался ему безрассудным и богопротивным.

Закончив работу, вспомнил, что неподалеку в кучах лежит мох, надерганный и высушенный летом, но так и не увезённый в скит. Сбросив верхнюю смёрзшуюся корку, принёс несколько охапок и разложил вокруг избушки. Потрогал крышу, крытую в несколько слоев осокой, выдернул изнутри несколько сухих пучков. Огниво и трут лежали в кармане — Кучер не потерял их.

Встав на колени, Изот перекрестился и прошептал:

— Прости меня, Боже, за дело окаянное… Но они поступили неправедно, загубив скит и божьи души. Нет им прощения, и аз воздам…

Он высек огонь, запалил трут, поджёг пучок сухой осоки, подсунул под мох. Тот сначала задымил, а потом ярко занялся, пламя взметнулось вверх.

Второй пучок ключник сунул под стреху и когда крыша загорелась отошёл в сторону. Огонь заполыхал, багрово освещая поляну и Изота.

Из сторожки не доносилось ни звука. Изот не уходил, словно прикованный к земле. Огонь охватил сруб, ярко запылала крыша. В дверь сильно ударили. Это, видно, Одноглазый колотил своей дубиной. Донеслись приглушённые крики. Выделялся голос Колеса, визгливый и пронзительный…

Не в силах слышать крики, Изот отошёл на край поляны и оглянулся. Огонь объял всю сторожку: крыша пылала свечой, пламя лизало стены, дым, раздуваемый ветром, чёрными космами пластался над деревьями.

Ключник потуже запахнул кафтан и пошёл прочь от сторожки, не оглядываясь. Но ещё долго в ушах стоял треск бревён, лопавшихся под напором огня, шум пламени, уходивший ввысь к небу. В отблесках огня метались лёгкие снежинки, а потом таяли и испарялись. Он не видел, как загорелись росшие вокруг избушки деревья и рухнули с тяжелым стоном на оснеженную землю.

Глава десятая

Пурга

Обратный путь до скита показался Изоту очень долгим. Так оно и было. Сначала ноги сами несли его по замёрзшей равнине — хотелось быстрее уйти от страшного места. Свистела метель, было темно, раза два Изот чуть было не угодил в яму, заплывшую тонким ледком. Спасла случайность и выработанная с годами осторожность, с которой скитники ходили по окружающему их жильё болоту.

Шёл он не оглядываясь, не страшась погони — знал: дверь была приперта крепко, а другого выхода из сторожки не было. Весь путь ему мерещилось искажённое отчаянием и страхом лицо самого злого из разбойников — Колеса, мечущегося в объятой пламенем избушке. Вспоминает ли он свои слова: «Я сам его порешу». Вот и порешил. Теперь, как загнанный в ловушку зверь, рычит, огрызается, зубами рвёт западню, но выбраться не может. Господь суров: не рой другому яму, сам в неё угодишь…

Приблизительно в середине пути, когда он вышел на открытое место с редкими голыми деревьями, ветер усилился. Он мёл позёмку, и крупинистый снег шуршал в остатках сухой растительности, в кустах, сгибающихся до земли под его натиском, обжигал лицо. Он дул навстречу, и Изот передвигался с трудом. У него деревенело лицо, от холода без рукавиц, ломило пальцы, и он ежеминутно отогревал их своим дыханием. А пурга усиливалась. В довершение всего повалил обильный снег. Перекрученный ветром, он полосовал ключника, словно дробью стегал по кафтану.

Совершенно выбившись из сил и боясь заблудиться, Изот нашёл пристанище на опушке небольшой берёзовой рощицы, решив переждать пургу под защитой деревьев. Здесь хоть и посвистывало вверху и снег шёл, но было тише, благодаря сугробам, наметённым за вечер, под склонами которых можно было спрятаться от ветра.