Разбойник, вперив зрячий глаз в ключника, оглядел его замызганный зипун, сидевший мешковато, и проговорил:

— Мы тебя не тронем и отпустим, если выведешь нас на большак.

Он замолчал, уставившись глазом на Изота, ожидая ответа.

Изот передернул плечами от пробиравшего тело холода, хотя в кучерской одежонке немного согрелся, оглядел разбойников, задержал взгляд на толстяке, скорее, на своём кафтане, который был на нём.

— Пусть отдаст кафтан, — сказал он, повернувшись к Кучеру.

Тот отступил на шаг, вскинул ружьё:

— Кафтан мой, — и вызывающе посмотрел на Изота.

— Не балуй, Кучер, — миролюбиво произнёс Одноглазый. — Отдай человеку одёжу.

— Слушай, Глаз… — хотел воспротивиться Кучер.

— Я кому сказал: «отдай!» — перебил его атаман. — Хочешь, чтоб я повторил? Уши что ли заложило? Если так, я их прочищу. — И он сделал вид, что поднимается с пня.

Кучер, отдав ружье Колесу, прерывисто дыша от негодования, с красным лицом стал стягивать кафтан с округлых плеч.

— Вы посмотрите, — бормотал он. — Какому-то чертопхаю я должен отдать одёжу, такую тёплую… А сам мёрзни. На лови!

Поймав на лету брошенный кафтан, Изот снял кучеров и облачился в свой. Теперь он согреется, а то зуб на зуб не попадает от пронявшего тело холода.

— Так выведешь нас на дорогу? — снова спросил атаман, вскинув на Изота глаз.

— Отчего не вывести, — ответил ключник. — Что мне здесь околевать без еды, что вы меня пристрелите.

Одноглазый рассмеялся.

— Верно сказано, — проговорил он. — Так и так тебе не сдобровать. Но ты не трусь, — миролюбиво продолжил Одноглазый, поглаживая спутанную русую бороду. — Какой нам резон убивать тебя. Выведешь на дорогу и отпустим. Разойдёмся в разные стороны: ты нас не знаешь, мы — тебя. Какая от тебя польза… Давайте, ребятушки, сниматься со стоянки, — обратился он к товарищам. Обернувшись к Изоту, добавил: — Дойдём до избушки, ты её, видно, знаешь, там переночуем, а утром дальше… И не балуй, а то… — он погладил свою дубину. — Шесть глаз будут за тобой следить. — Поняв, что ошибся насчет шести глаз, поправился: — Пять, но мой один сойдет за два.

Перекинув мешки за спину, разбойники тронулись в путь. Впереди шёл Одноглазый, за ним Изот, замыкали шествие Колесо и Кучер с ружьём.

Кучер, ковыляя на кривых ногах, не переставал вслух ворчать на то, что с ним несправедливо обошёлся атаман, отдав кафтан Изоту. Одноглазый, может быть, и слышал брань Кучера в свой адрес, но виду не подавал. Шёл прямой, как столб, высоко поднимая ноги, раздвигая кусты тяжёлой дубиной.

Как понял Изот, они пытались использовать его как проводника в той части болота, которая простиралась на десятки вёрст от избушки до большой дороги, связывавшей несколько городов, самыми большими из них были Верхние Ужи и Суземь. А сегодня он им был не нужен — они шли к избушке по своим следам. Сюда их привёл Филипп Косой, который знал тайную дорогу, а обратно они не решились идти самостоятельно, хоть и подмёрзло болото, поэтому взяли с собой Изота.

Минут через двадцать, ступив на подмёрзшее болото, Изот окликнул Одноглазого:

— Эй, дядя с палкой, остановись!

— Что стряслось? — недовольно спросил атаман, но остановился, обратив обветренное лицо в сторону ключника.

— Так дело не пойдёт, — сказал Изот, поровнявшись с Одноглазым. — Зачем кругаля давать, идя по вашим следам. Вы ж петляете, как зайцы, скрываясь от погони. Так и до темноты не доберёмся до избушки.

— А ты знаешь дорогу короче? — осведомился Одноглазый.

— А чего мне не знать. Всю жизнь по ней хожу.

— Говори.

— От скита до избушки напрямую вёрст пять. А мы бродим уже полчаса, и совсем не подошли к ней. По вашим следам плутать по болоту придётся часами.

— И то правда, — согласился Одноглазый.

— Как быть?

— Воля твоя. Знаешь короче путь — веди! Но смотри, обманешь — получишь свинца…

— Это уж непременно-с, — засмеялся Кучер, вскидывая ружье.

Изот усмехнулся:

— Не бойтесь, приведу, куда надобно.

— Так мы тебя и испугались, — вставил слово Колесо, с издёвкой поглядев на ключника.

Теперь скитник шёл первым, за ним, след в след, остальные.

Болото подстыло настолько, что по нему можно было идти, не боясь угодить в трясину. Трясина, скованная морозом, прогибалась под тяжестью идущих, но выдерживала их вес. Однако чувствовалось, что под застывшей пружинистой коркой, хлюпала болотная жижа, готовая поглотить всякого, кто окажется в ней. Изот сломал крепкую ореховую палку и, тыкая ею в землю, иногда проверял тропинку, по которой шёл.

Из отдельных слов и фраз, оброненных разбойниками во время пути, Изот составил картину сожжения скита, узнал, кто был главным вдохновителем и зачинщиком этого события, а кто исполнителями. Подтвердились слова Косого, сказанные им в хранительнице, когда он пытался улестить Изота своими признаниями, чтобы тот поднял творило и освободил злоумышленников.

С год назад, зимой, в скит привезли полуживого человека. Летом скит, затерянный среди непроходимых болот, речушек, озёр и лесов, как одинокий парусник среди океана, жил, оторванный от внешнего мира. Зато зимой, когда болота замерзали настолько, что могли выдержать лошадь и воз с поклажей, скитская жизнь заметно оживлялась и становилась не столь монотонной и безрадостной: возобновлялись связи с внешним миром. Скитники налаживали санную дорогу до большака и ездили в город и деревни продавать излишки своего кропотливого труда: рожь, ячмень, неплохо родившийся в здешних местах, мёд, пушнину, а из города привозили ткани, посуду, свечи и другие товары, которые были необходимы для их жизни и которые они не могли сами сделать в скиту.

Вот тогда-то и нашли пьяного и обмороженного барина. Возница, или кучер, который его вёз, пропал, лошадь была предоставлена сама себе и плелась по дороге среди болот. Видимо, ночью на путников напали волки. Правда, барин ничего не помнил и не мог ничего рассказать. Потом нашли и обезображенный труп возницы, вернее, то, что оставили от него хищники.

Барина подлечили в скиту, поставили на ноги, а он вместо благодарности, прослышав про хранительницу в скиту и якобы несметные богатства, хранимые в ней, решил разбойным образом поправить свое шаткое финансовое положение и привлек для осуществления своего гнусного дела Филиппа Косого да бродяжих людей, которые и подпалили скит. При помощи Филиппа разбойники отважились пробраться к скиту. Не каждый мог это сделать, потому что эти места слыли среди местных жителей гиблыми, и ходило много устных рассказов о топких трясинах, где смерть подстерегала на каждом шагу.

Примерно через час Одноглазый разрешил всем отдохнуть. Нашли место поровнее, позатишистее, где не так продувал ветер, наломали сучьев в редком мелколесье, присели, привалясь к корявым деревьям, которым не давала полноценной жизни болотная почва, насыщенная веществами, неудобными для роста растений, которые летом испарялись, наполняя окрестности тухлым запахом.

Кучер развязал мешок и по приказу атамана раздал всем по три сухаря — скудный обед. Не обделил и Изота, но выбрал сухари поменьше, видно, не мог простить ему возвращения кафтана, который так понравился разбойнику.

— Пожуём, и в дорогу, — распоряжался Одноглазый. — Ветер поменялся, небо заволокло, позёмка начинается. Спешить надо.

— Глаз, у тебя, помнится, оставалось малость, — просительно проговорил Кучер. — Согреться бы, а то лихоманка меня заберёт. Кафтан отдал, ноги мокрые, налил бы?

Атаман неодобрительно посмотрел на Кучера:

— Придём на ночёвку, налью. А сейчас не время.

— Как знаешь, — не стал упрашивать Кучер и с кислой миной отвернулся от старшего.

Колесо с хрустом грыз сухарь крепкими зубами и, посмеиваясь, смотрел на обиженного Кучера, который был готов заплакать от того, что ему отказали.

— Какой ты, Кучер, нетерпеливый, — прищурился Колесо.

— Ты терпеливый, когда тебя не касается, — отозвался толстяк и поглубже нахлобучил шапку на голову.