Вверх по тропе, опять навстречу красной опасности, но возвращаясь к родимому порогу, ушли Новиков и с ним согласные, а Брязгин и еще четверо, среди которых оказался и угрюмый Назар Путинцев, остались у тлеющего кострища. Решение верного Назара судьбе начальника не следовать принесло Новикову даже какое-то облегчение, он сам не знал почему.
Братья Леоновы подались вместе с Новиковым. Даже когда вышли из гольцов, и Новиков предложил разойтись, мол, гуртом держаться небезопасно, да и у каждого своя дорога к дому, - Леоновы попросились пробираться к Иркутску одной компанией - с Новиковым.
Ему это было не с руки, потому как бывший начальник колчаковского отряда понимал: самая удобная дорога к родному порогу - дорога кружная. А братья в родную Александровку рвались нетерпеливо и бесшабашно, напрямки.
Новиков категорически заявил: дальше идем врозь, а то нарвемся на неприятности. Тут-то старший Леонов и выложил козырную карту, признавшись Новикову про сохраненные документы Горлова. Когда Новиков их увидел - голова пошла кругом! Вот так «вашбродь»!
И сразу наполнились значительностью доселе абсолютно будничные, как считал Новиков, разговоры с Горловым о маршруте выхода отряда к границе через Саяны, полезли в голову какие-то эпизоды. Полустертые в памяти, они наполнялись теперь неведомым скрытым смыслом. Неплохой и надежный мужик Горлов превращался в загадочную и зловещую фигуру.
Откуда было знать Новикову, наглотавшемуся мистики и кровушки, связанных с проклятой, снившейся по ночам золотой жилой, что ничего не ведал на самом деле практически пришедший к жиле Горлов, что привычная для него секретность сыграла с ним злую шутку, а теперь играла ее и с Новиковым.
Но неведомым образом оказавшиеся у Горлова бумаги и полуистлевший кожаный лоскут с чертежом - всё это так напугало Новикова, что хватило его на единственное: наказал Леоновым бумаги «вашбродия» хранить, а самим помалкивать. До определенной поры. Новиков пообещал найти братьев после того, как удастся устроиться, и минует опасность попасть под красный террор. Надо подождать, сказал Новиков братьям, до спокойных времен.
Он много еще чего им говорил. Показалось, убедил. Тем более, что на документы убитого «вашбродия» не претендовал. Дескать, храните, хлопцы, свое сокровище и в этом ваше богатое будущее. Для Новикова эти бумажки уже ценности не представляли. Дорога к месторождению ему известна и без деминского чертежика. Но сейчас вопрос стоял о жизни и смерти. Не до золота. Вот как благополучно всплыть и оказаться на твердом берегу в нынешнем бедламе? Это был всем вопросам вопрос.
В пригороде Иркутска Новиков и Леоновы распрощались. Парни устремились в Александровку, предварительно избавившись от карабинов и прочей белопартизанской атрибутики. То же проделал и Новиков, убежденный, что в большом и бурлящем Иркутске его появление будет незаметным. Не в штабе же у Колчака служил он, в конце концов.
Эх-ма, благие желания да Богу бы в уши! От зоркого пролетарского глаза колчаковский командир не спрятался. На вторую ночь за ним пришли суровые дяди в порыжелых кожанках. Иркутские чекисты не дремали, как и доброхоты-соседушки.
А чего он, бравый начальничек белопартизанского отряда, хотел-то? Аль запамятовал, как на кауром жеребце гарцевал, поскрипывая новехонькими ремнями амуниции на серой бекеше со смушковым воротником, в лихо заломленной косматой папахе, как поигрывал, щерясь, нагайкой, то и дело сплевывая через зубы? Специально гарцевал и красовался - словно мстил притихшей соседской своре, всем этим крикливым, насмешливым бабам, которые столько раз поносили его ранешне последними словами, когда только одним и промышлял - заливался горькой под воротник, до беспамятства, от страха и безысходности, от убогости своей и ненужности в этой жизни. А вот и перевернулась, как верил тогда, жизня гладким боком кверху! Нате вам, с кисточкой! Жритя, коровы брюхатые!.. Да-а. Вот и аукнулось гарцевание. И знал же, знал! Предполагал, что такое случится! И снова эта дурацкая надежда на глупый «авось». Столько раз этот «авось» хлестал наотмашь, бил с размаху о стол, бухал по маковке - ан, нет! Полез в теплую домашнюю конуру, как пес шелудивый.
Две недели спустя, которые Новиков провел в подвале Иркутской губчека, он, измочаленный чередой допросов, недосыпом, голодом и регулярными порциями добротных тумаков и пинков, оказался в концентрационном лагере для «всякой недобитой белой сволочи».
Кстати сказать, братцы Леоновы под родной крышей тоже задержались ненадолго. Почуяли вскорости «ба-альшой антирес» к себе со стороны местного красного ревкома, но благополучно смылись из Александровки и по железной дороге, а где и пехом, добрались до Читы.
Здесь поновой подрядились на то, что умели: амуниция казенная, винтовочка трехлинейная, харч исправный - ура, бей краснопузых!
Последнее выходило плохо, через пару месяцев и вовсе такая
духота
настала, что пришлось братцам в числе прочих остатков белого воинства уносить из Забайкалья ноги подобру-поздорову за голубую Аргунь.«КРАСНОВ Егор Савич,
1889 г.р., урож. дер. Байдино Минусинского уезда Красноярской губ., промысловик-охотник, ранее работавший проводником экспедиции треста «Союззолото».28 ноября 1927 г., г. Иркутск,
показал:
«...В шести верстах от указанного места имею зимовье. Так как в октябре с.г. сезон полевой работы экспедиции был завершен, я получил расчет и вернулся к охотничьему промыслу. В середине ноября вышел в тайгу проверить силки, капканы на зверя. Намерение было от низовий р. Шумак подняться вверх до гольцов. Так и сделал. Но в распадке у подножия горы Цогол нашел свежие следы медведя-шатуна и пошел по следам. Медведя нашел в глубине распадка на расстоянии полуверсты, когда он ворошил смерзшуюся кучу валежины. Из берданы выстрелил два раза, но шатун ушел, а я подошел к куче. Там оказались три человеческих трупа. Сверху была валежина, а трупы еще и каменной россыпью присыпаны, но медведь их успел почти разрыть. Это было обнаружено мною 19 ноября с.г. Трогать ничего не трогал. Сразу же снова завалил камнем, валежиной и снегом, а сверху по кругу напрыскал керосину из фляжки, чтобы зверь снова не пришел. Потом пошел в пос.Аршан и заявил в милицию...»
Из опердонесения полномочному представителю ОГПУ,
26.ХІ.27
г.:
«В дополнение к опердонесению от
24.
XI
.27
г. сообщаю. Личности убитых установлены. Ими являются уполномоченные Золототреста Шведов, Дорожный, Новиков. Убиты из огнестрельного оружия, предположительно охотничьего. Сообщаю, что ранее имелась информация о том, что указанные лица погибли в результате несчастного случая
24.
VII
.27
г.: со слов рабочих экспедиции, утонули во время возвращения из экспедиции при переправе через р.Шумак в районе Тункинских гольцов...»
ХРАНИТЕЛЬ ( IV )
Хранитель не знал, что Смены не будет. Он напрасно ждал известия - Голоса, возвещающего: новый Хранитель пустился в Путь, чтобы заступить на стражу. И не потому, что стал Хранитель старым и немощным, неспособным сконцентрировать свою энергию в тугой клубок слуха. Слуха, способного через огромное пространство степей и горных хребтов услышать Известие.
Рухнули Устои. Нет, каждое утро лучи Желтого Бога по-прежнему красят в карминовый цвет святую вершину Далан-Тан-Уула. И в назначенное богами время избранные молодые ламы, как и прежде, застывают на гранитных Плитах Пронзительного Взгляда. Горят священные огни, вращаются молитвенные барабаны, курятся благовония под неусыпным Большим Глазом. Три дня и три ночи. Но на утро четвертого дня никто не опускает легкие тела в гранитные саркофаги, не наваливает на заживо погребенных вечную тяжесть гранитных крышек.
Для туристов остались мифы про чудодейственную силу самадхи. В оплачиваемую звонкой монетой экзотику превратились таинственные священнодействия Большого Храма.