Черчилль попытался предостеречь американского президента от неверных действий. «Японцы обманут...» — заверял премьер-министр. Но Рузвельт успокоил: в ноте, направленной японскому МИД, будет содержаться недвусмысленное предостережение: «Любое дальнейшее продвижение Японии в юго-западной части Тихого океана вызовет ситуацию, при которой правительство Соединенных Штатов вынуждено предпринять ответные меры, даже если это может привести к войне между Соединенными Штатами и Японией»[429].

Атлантическая конференция или «Арджентия» (по месту проведения) была не только политическим саммитом. Не менее важным ее результатом стали совещания руководителей армий и военно-морских флотов сторон. Оба государства теперь обменивались не только заверениями в дружбе и общности политических целей. Они вырабатывали единую военную стратегию. Пожалуй, важнейшим результатом конференции стала не столько публикация «Атлантической хартии» 14 августа, в которой были изложены цели сторон в войне, сколько согласованная жесткая позиция Вашингтона и Лондона, занятая в отношении Токио. Прямое указание на возможность военного противостояния Японии — заявление столь смелое, что большинство американских дипломатов и помыслить о нем не могли.

Из вышеизложенного видно, что в начале августа президент США уже не видел возможности дипломатического решения американо-японских противоречий. Пока он лишь стремился оттянуть неизбежный конфликт, оттянуть на непродолжительный срок в один, возможно, два месяца, оттянуть, чтобы окончательно удостовериться, что ситуация складывается в пользу Соединенных Штатов. Рузвельт был готов к войне и видел, что более подходящего момента для вступления в нее, возможно, уже никогда не представится. Требовалось только выяснить прочность советско-германского фронта: при его удовлетворительном состоянии следовало бросить американскую гирю на чашу весов. Дальнейшее промедление теперь грозило чрезвычайным усилением противника, чего допускать не следовало. Кроме того, президент теперь мог быть воинственным. Общественное мнение в стране кардинально изменилось. Уже в мае

1940 г. 50% американцев считали, что США неизбежно будут воевать, в декабре 1940 г. этот показатель составил 59%, в апреле 1941 г. — 82%,[430] т.е. президент мог объявить войну, не опасаясь импичмента.

Белый дом знал, что может тянуть время. Из Токио в Вашингтон послу летели телеграммы следующего содержания: «...если переговоры... с государственным секретарем Хэллом не завершатся успехом, Япония будет обречена на изоляцию»[431]. Уже 16 августа, через два дня после окончания американо-английских переговоров на высшем уровне, Номура докладывал в МИД, что «не удастся достичь соглашения с США». В ответ японский посол получил рекомендации: «Мы хотим, чтобы Вы пока не давали правительству США понять, что переговоры прекращаются»[432]. Номура приложил все усилия для того, чтобы выполнить распоряжения, однако он и не предполагал, что Рузвельт так же, как и он, читает всю дипломатическую переписку. Маневр японской дипломатии попросту не мог ввести президента в заблуждение относительно намерений своих контрпартнеров.

Президент не собирался идти на уступки, знал он, и что японцы не сдадут своих позиций. Переговоры уже зашли в тупик, из которого не было выхода. Дальнейший курс Рузвельта можно охарактеризовать словами военного министра Г. Стимсона: «Проблема заключается в том, каким образом мы можем заставить японцев сделать первый выстрел, но не причинив слишком много ущерба нам самим»[433]. Вашингтон попросту стремился остаться «белым и пушистым», стать жертвой, а не агрессором.

Теперь, исходя из новой парадигмы, Государственный департамент отклонил японское предложение о встрече Рузвельта и Коноэ. Госсекретарь, например, не видел в этом смысла, он полагал, что Япония выставит новые крупные притязания. Его заместитель Уэллее считал, что Япония просто тянет время, чтобы подготовиться к развязыванию войны[434]. Мнения дипломатов совпадали с позицией главы государства. 17 августа Рузвельт передал Номура официальный отказ. Он прямо заявил, что Япония — агрессор, а встреча, до тех пор пока Империя «не исправится», бессмысленна. Но прагматичный президент не отказал в продолжении переговоров[435]. Он все еще дразнил японцев надеждой на отмену санкций.

18 августа Тоеда вновь передал Грю предложение об организации встречи президента и премьера в Гонолулу[436]. В Токио уже не особо верили в успех, там просто стремились выиграть время. Требовалось подготовить армию и флот для нанесения удара на юг. Американское правительство понимало закулисную игру японской дипломатии. Так, из донесений военной разведки, основанных на радиоперехватах, в Вашингтоне было известно, что военный министр Тодзё издал приказ об окончательном завершении подготовки к войне на Тихом океане в ноябре 1941 г. Кроме того, было известно, что начало войны с США планируется на декабрь 1941 г. или февраль 1942 г.[437] Но отсрочка была выгодна не только Японии. Американские флот и армия также к войне готовы не были, а каждый следующий мирный день означал новые самолеты, танки и корабли.

28 августа Рузвельт получил личное послание Коноэ с предложением об организации встречи «для широкого обмена мнениями» по всем вопросам американо-японских отношений[438]. Но Вашингтон был непреклонен. От японского правительства требовали проведения предварительных консультаций на уровне послов, выработки окончательных проектов соглашений. А уж потом Вашингтон соглашался на встречу глав государств длительностью 3—4 дня для непосредственного заключения договора.

3 сентября Рузвельт устно заявил Номура, что США готовы к продолжению переговоров, в случае если Имперское правительство примет в качестве основы «четыре принципа Хэлла» от 16 апреля[439]. Во время беседы послу также вручили официальный ответ на письмо Коноэ. Японская дипломатия получила официальное согласие на встречу на высшем уровне, «прелиминарного обсуждения фундаментальных вопросов...»[440] Но формальное согласие на деле было не более чем инсинуацией. В Госдепе знали, что «четыре принципа» для Японии, как красная тряпка тореадора.

6 сентября в Токио прошло имперское совещание, на котором были приняты «минимальные требования» к США или «Основы плана национальной политики Императорского правительства». В соответствии с этим документом США и Великобритания не должны были вмешиваться в «китайский инцидент», закрыть Бирманскую дорогу, отказаться от помощи Чан Кайши. От Вашингтона и Лондона требовалось признать «особые отношения, существующие между Японией и Францией». Имперское совещание пошло даже дальше, решив затребовать от Соединенных Штатов и Англии прекращения фортификаций и создания военных баз в Тихом океане. Мало того — усиливать свое военное присутствие в регионе западным странам также запрещалось. Естественно, обе страны должны были возобновить экономическое сотрудничество с Японией в полном объеме. В случае удовлетворения данных требований Япония соглашалась пойти на уступки — использовать Индокитай в качестве плацдарма для нападения только на китайскую территорию. Вывести войска из Индокитая по урегулировании «китайского инцидента», гарантировать нейтралитет Филиппин[441]. После таких «минимальных» требований всегда интересно узнать, в чем заключаются максимальные — акт о безоговорочной капитуляции (еще до начала войны), аннексия территории и выплата контрибуций, что ли?